какого-то шейха Бедреддина, который сто лет тому назад в этих местах
поднял бедный люд против султана Мехмеда Челеби, обещая отобрать у вельмож
и разделить между теми, кто ничего не имеет, еду, одежду, скот, имущество
и даже землю. У шейха было слово, но не было никакого оружия. Его схватили
султанские воины и привели к мевляне Хайдару. Тот, намекая на хадис
пророка, спросил: <Чего заслуживает человек, стремящийся расколоть
мусульманскую общину, сплоченную вокруг человека достойнейшего?> Бедреддин
твердо ответил: <Меч очищает все грехи!> Султан Мехмед помиловал
Бедреддина. Ему не стали отсекать голову, ибо нет горшей кары для
мусульманина, чем лишить его тело целостности, дарованной аллахом. Шейха
повесили на дереве в Серезе. Мюриды тайно сняли и похоронили его, а спустя
время поставили гробницу. И вот теперь простой люд вспомнил Бедреддина, и
его имя было у всех на устах.
Спрятал свой золоченый панцирь под темным грязным халатом, не расчесывал
бороды, не умывался, пропитался дымом у костров, забыл обо всем, что было
в прошлом, углублялся все дальше и дальше в расположение повстанцев,
стремясь во что бы то ни стало добраться до самозванца. Тот был неуловим.
Его тщательно охраняли, где-то прятали, не подпускали к нему никого
чужого. Нужно было стать своим для этих людей, добрая слава для которых
дороже золотого пояса. Тайно сносясь с румелийским беглербегом, он
договорился, чтобы тот выслал против повстанцев незначительную силу, а
сам, зная об этом, поднял безоружных и разбил султанское войско. Войдя в
доверие, стал своим, и они начали допытываться: <Кто ты?> И хотя времени у
него было мало, он все же не торопился, избегал прямого ответа,
отшучивался: <Тот, что свинью дядькой не называет>. И еще учил их, что
если хотят умалить какое-нибудь преступление, следует его только удачно
назвать. К примеру, не резня, а стычка. Так мог бы и султану сказать, что
не покушался на его жизнь, а только страдал от несовместимости крови с
Селимом с тех пор, как тот был назван наследником трона.
такой. Как мог Баязид себя назвать? Сказать - шах-заде, султанский сын?
Был бы немедленно убит повстанцами, которые признавали только одного
султанского сына - того, что назывался Мустафой.
передали их Мустафе, и тот, вспомнив овечий загон, сразу понял, кто к нему
прибыл. Мустафа позвал к себе Баязида и устроил ему пышную встречу, на
которой был зажарен целый олень, подстреленный в горах. Оленя принесли на
сплетенных из белой лозы носилках, в его спине торчал острый охотничий
нож. Самозванец показал на нож Баязиду и приветливо промолвил:
вернейших сторонников Лжемустафы. Но что такое верность? Разве у нее нет
границ? Она кончается на берегу тех рек, в которых течет кровь и нигде ни
одного моста. К тому же и сам Лжемустафа не мог полагаться даже на своих
самых приближенных. На нем была стальная кольчуга, на голове стальной
шлем, стальными пластинками были прикрыты уши, шея, на коленях, на локтях
и на плечах плотные медные латы - нигде ни малейшей полоски кожи, ни
единой щелочки, через которую можно было бы прорубиться мечом. Кому же
верил этот человек?
трон в Стамбуле.
Босфора.
Что может быть прекраснее на свете?
где бугрятся шейные мышцы. Взялся за истертую ручку охотничьего ножа,
опробовал лезвие. Острое, словно мост, по которому души правоверных должны
попадать в рай. Искоса взглянул на самозванца, и в свете костра сверкнула
у того узенькая полоска кожи под подбородком, между кольчугой и защитной
сеткой шлема.
Баязид, - слыхал ли ты, как когда-то Пир Султан Абдал поднял восстание
крестьян против падишаха Сулеймана, объединившись с кызылбашами, и за это
был повешен в Сивасе? Или о том, как когда-то очень давно самозваный сын
сельджукского султана Кей Кавуса Лжесиявуш поднял бунт в Мунке?
городам для острастки. Так бывает со всеми самозванцами.
заклокотал кровью и повалился прямо в костер.
самозванец, обманувший всех вас!
не ослепило этих людей, их поразила смерть того, за кем они шли, кому
верили. Теперь он был мертв, и они стали беспомощными, как дети.
самозванца, поехал в Эдирне ждать помилования из Стамбула. Вместо
помилования ему определили Амасию.
Баязиду, что Амасия славится своими яблоками. Могла бы еще добавить: и
смертями.
Баязид не остался в Рогатине, когда посылала его туда совсем еще юным? И
почему не послала его с Гасаном снова в свою землю? Может, затерялся бы
там, как Гасан, о котором нет никаких вестей вот уже три лета.
воды?), и красное солнце, садившееся над камышами, печально освещало его
лицо, его кровь.
земля, и Гасан тоже плыл медленно и неустанно, и казалось, что сидит рядом
с дьяком Матвеем Ивановичем на лавке, покрытой красным московским сукном,
а их тяжара выплывает на вольные воды и весла играют в солнечных лучах, и
молодые лодочники, поснимав свои стеганые ватные кафтаны, оставшись в
одних сорочках, дружно напевают:
реки, полные покоя и грусти, вижу твои лебединые рассветы после ночи, и
леса, трепещущие, словно крылья птиц, и небо высокое, будто улыбка моей
матери, которой я не знаю.
царя, среди снегов и морозов. Вспоминает ли еще о нем та несчастная
вельможная женщина, которая послала его в этот далекий путь?
просьбы, уговоры оставляли без внимания, отделываясь лишь почтительными
улыбками. Уже три года султан воюет с шахом и изнурен до предела? Скоро
все народы вздохнут с облегчением. Не хочет ли пан посол принять участие в
охоте на зубра? Это же такое редкостное развлечение! Империя ослаблена?
Стамбул без войска, окраинные санджаки растеряны и напуганы? Это было бы
весьма полезно для христианского мира. А не хочет ли пан посол осуществить
небольшое путешествие в имение их первого архибискупа? После этого
путешествия ему было бы о чем рассказать в Стамбуле.
терзался душой и со страхом думал: что же привезет той, которая его
послала? Счел бы за благо не возвращаться никогда, чем снова предстать
пред нею с пустыми руками и с пустыми словами.
которое привезло королю уже не первое послание своего загадочного
властелина, добивавшегося признать за ним царский титул, не знал, как себя
назвать, махнул рукой: как-нибудь да обойдется. Послом называться в Москве
не мог, потому что не было при нем писем к Ивану Васильевичу, ни грамот,
ни полномочий. Он помнил полные отчаяния слова Роксоланы о том, чтобы
подготовить короля или царя нанести удары по султанским вассалам и
санджакам на Днепре и на Днестре. Но что слова? Кто их станет слушать, кто
поверит? Посоветовавшись со своими Гасанами и с московскими послами, решил
сказать все, как было на самом деле. Он султанский посол к королю, хотя
происхождения христианского, то есть пленный. Теперь убегает от султана,
чтобы возвратиться к своему народу, и имеет для московского царя важные
вести о самом султане и его вассале - хане крымском.