овцами, ослами, верблюдами. Беспорядочная, бесконечная вереница, которая
ни остановиться, ни продвигаться вперед как следует не может. Ни отогнать
назад, ни препроводить вперед. Движутся, движутся, не войско, не
помощники, не сообщники - лишнее бремя и несчастье.
укладывали их спать, мужчины находили развлечение в петушиных боях.
этих странных побоищ? Петухов было много, чуть ли не каждый приносил
своего, чуть ли не всем хотелось пробиться в круг, поэтому ограничивалось
время для стычек, стояли в очереди, будто к стамбульским гулящим.
Нетерпеливо дышали друг другу в затылки, отталкивали и оттесняли передних,
пробиваясь туда сами. Кто дожидался своей очереди, готовил перед этим
петуха. Лизали петухам клювы, плевали им под крылья, дергали за ноги,
встряхивали озверевших птиц, крутили вокруг себя, а потом пускали в круг и
молча, не дыша, следили, как ошалевшие бойцы железно клюют друг друга, как
течет из гребней кровь, выдергивается перо на шее и на груди,
выклевываются глаза.
окровавленные, побитые, полуживые птицы еще пели!
великая султанша Хасеки? Почему не спросил совета у матери, прежде чем
броситься в схватку с Селимом? Она бы не допустила его до гибели.
счастье для человека. Теперь понял: счастье только там, где есть надежда.
В безнадежности человек жить не может. Было у него солнце над головой, но
какое-то словно ненастоящее. Расстилался вокруг необозримый мир, но
какой-то мертвый, без растительности, без красок и звуков, и тишина лежала
такая, что слышен был шорох змеи, проползавшей по камню. Так, будто ты
давно умер, вынули из тебя душу и только твоя ненужная оболочка
странствует без толку, без цели и надежды.
коня, хотя и знал, что возврата нет. Теперь должен был ехать все дальше и
дальше, до крайних границ великой империи султана Сулеймана, не
останавливаться и там, переступить эту межу, навсегда поставить себя вне
османского закона, для которого он теперь был беглец, предатель, продажная
душа, и отмеривалось ему за это единой мерой - смертью, и он должен был
быть убитым столько раз, сколько раз будет пойман.
многотысячные толпы через горы, недоступными тропами под самым небом, и
наконец вывел на склоны, ведшие в похожую на рай Араратскую долину. Потоки
несчастных изгнанников ринулись в безбрежность долины. Земля гудела под их
босыми ногами, как барабан.
раскаленности, и ароматы от плодов парили, как птицы.
Тахмаспа пришло ему разрешение перейти Аракс и прибыть в Тебриз, но только
одному с сыновьями, оставив все свое сопровождение, желанное и нежеланное,
там, где оно есть. Так он пошел за Аракс, а те развеянные по свету люди
дальше покатились по ветру неизвестно куда, неизвестно как и зачем. Не мог
сам никогда остановиться, и все, кто имел несчастье ему довериться, тоже
были обречены на то же самое.
надарил ему золота, одежды, скота, множество вещей и послал жить в своем
дворце в Казвине, куда перенес столицу еще покойный шах Исмаил,
прославленный в народе как поэт Хатаи.
двенадцать верблюдов везли поклажу. Скалистые дороги, горы и горы, узкие
проходы, долины бездонной глубины, далее каменистая равнина от Султании до
самого Казвина. Султания была вся в руинах еще со времен Тимура. Остатки
царской крепости с четырехгранными башнями, ужасающие камни, поверженные,
как жизнь Баязида. Шах-заде заболел, был не в силах держаться на коне, его
положили на носилки, которые пристроили между двумя мулами, и так он
продолжал свое печальное путешествие. Его сопровождали шахские слуги и
слуги ханов Тебриза и Султании в тигровых шкурах на плечах, молчаливые, но
предупредительные. А может, охраняют? Уже присматривали за ним, чтобы не
сбежал? Перед Казвином их встретили молодые всадницы в разноцветных
шелках, с золотыми покрывалами на волосах, с открытыми красивыми лицами -
лучшие столичные певицы. Перед ними ехали флейтисты, зурначи и
барабанщики. Встречали султанского сына музыкой и пением. На главной
площади Казвина тоже встречали его музыканты и толпы зевак.
стражи, ни войска: до врага все равно далеко. По широким улицам катились
тучи пыли, и чтобы прибить пыль, площадь перед шахским дворцом целый день
поливали водой.
расписанных золотом, перед ними пушки и четыре воина. Баязиду сказали, что
ночью количество охраны увеличивается до пятнадцати, а возле шахских
покоев - деке, где он будет жить, каждую ночь будут дежурить тридцать
ханских сыновей. Сторожевой писарь - кишкиджи - каждый вечер будет
называть ему имена его охранников и будет знакомить его с богатствами и
происхождением их отцов-ханов.
сад с башней посредине. Баязиду объяснили, что это Аллакапи - божьи врата,
убежище для преступников. Кто успевает укрыться за ними, тот может жить
там до тех пор, пока сможет себя содержать.
Казвин, пышно принимал Баязида в Табхане и в диванхане, а после того
неожиданно ночью султанского сына бесцеремонно разбудил один из ханских
сыновей и сказал, что если он хочет сохранить жизнь свою и своих сыновей,
то еще до утра должен укрыться в Аллакапи, позаботившись о припасах и
запасах, потому что их обычай об убежище ему уже известен.
что Баязид вместе с сестрой Тахмаспа якобы задумали его убить и занять
трон Ирана.
<Шах-наме> и поется в песнях. Сиявуш, сын царя Кавуса, бежал от своего
отца к туранскому царю Афрасиабу. Тот дал ему в жены свою дочь, а потом,
поверив наговору, казнил Сиявуша.
подвешенную под высокими деревьями так, что до нее с земли невозможно было
достать.
требованием выдать беглеца.
отвечал: <На моей земле его нет>.
освободить Баязида, до утра пировал с ним, смеясь над обманутыми послами и
заверяя своего гостя, что с ним ничего плохого не случится.
окаменел в своем упорстве, гнал к шаху новых послов и снова требовал
выдачи непокорного сына, угрожая новой войной.
неторопливые беседы, угощая плодами и вином; их развлекали его музыканты и
танцовщицы; вместе с шах-заде они увлекались поэзией и поочередно сочиняли
свои собственные стихи. Однажды под вечер Тахмаспу показалось, будто из
бассейна подпрыгнула рыбина, открыла широко рот, засмеялась громко шаху в
глаза и снова спряталась. Баязид не видел ничего. Когда шах спросил
мудрецов, те не смогли разгадать это чудо. Тем временем от султана уже в
третий раз прибыли послы с требованием выдать Баязида. Лишь тогда Тахмаспу
все стало ясно: даже рыба смеется над тем, кто защищает этого бунтовщика.
Баязида с сыновьями, чтобы исполнить волю великого султана. Но он ранее
обещал Баязиду убежище и не может нарушить свое слово. Поэтому пусть они
убьют шах-заде и его сыновей, как только возьмут их в свои руки, сразу же
перед Аллакапи, - тогда будет соблюдена верность слову и сдержано обещание
шаха султану.
наступил конец. Ему объяснили, что его припасы исчерпались, содержать себя
тут он дальше не может и он должен покинуть убежище.
держались на почтительном расстоянии, за воротами Баязид не увидел ни
шахского войска, окружавшего площадь, ни стамбульских послов, якобы
ожидавших его с хищным нетерпением, глаз его задержался на запыленных
каменщиках, которые тесали камни неподалеку от ворот, не обращая внимания
на то, что происходит вокруг.
с твердым, неподатливым камнем. Человек, склоненный над камнем, будто знак
безнадежного одиночества. Кто из них бессильнее - камень или человек? Но
даже самый твердый камень все равно будет расколот, из него вынут душу, и
он умрет, ляжет под ноги либо рассыплется в осколки, превратится в пыль.
Может, и он, Баязид, жил вот так, нося и перенося камень, не зная, как его
разбить, где положить, и лишь только вздымал целые облака пылищи? Пыль
уляжется, и тогда станет ясно, что он ничего на этом свете не сделал.
камень! Камни будут тебе подушкой, будешь спать на песке и камнях, будешь
жить во тьме, и даже бог перестанет быть твоей надеждой. Но все равно
будешь жить! Жить!
уже не видел, как душили его маленьких сыновей.
Афанасьев Роман
Трубников Александр
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Ларссон Стиг
Круз Андрей