янычарами придет сам султан.
острова, не одни глаза заплакали тайком или открыто, не скрывала своей
печали султанская сестра Хафиза, вынужденная разлучиться с любимым мужем,
в объятиях коего успела ли и побывать, не смела даже заплакать Хуррем о
своем султане, ибо без него оставалась просто маленькой рабыней, пока не
родит падишаху сына и не возвеличится теми родами (а если не сына, а если
не родит?). <Берегите себя, ваше величество, - сказала она в ночь их
расставанья, - потеряв вас, я теряю все>. Сплела из своих золотых волос
тоненький браслет и подарила султану. Залог ее любви или его победы? Ах,
какой же непрочный, хотя мало что на этом свете может сравниться в
прочности с волосами любимой женщины. Но кому мог поведать Сулейман об
этой женщине, о ее словах и ее дивном подарке? Встревоженность и
неуверенность сопровождали этот внезапный поход нового султана, и никто бы
не взялся предугадать его последствия. Ведь даже великий Мехмед Фатих не
мог взять Родос. Его воины взобрались уже было на стены крепости, точно
львы, сорвавшиеся с цепи, и уже хотели броситься на разграбление
неприступного города рыцарей, когда на них грозно обрушился сераскер
Месих-паша: <Грабить запрещается! Все, что есть на Родосе, должно пойти в
султанову казну!> Это так расхолодило воинов, что христиане смогли отбить
их штурм.
огромный флот, чтобы напасть на заклятый остров, но скончался, не успев
осуществить своего намерения, - словно бы какая-то сила и впрямь хранила
христианских рыцарей-разбойников, которые засели за белыми каменными
стенами и башнями острова двести лет тому назад, придя туда с Кипра.
войсками Белграда Сулейман рассылал гордо-радостные фетх-наме о своей
великой победе, он послал письмо и гроссмейстеру родосского ордена Вилье
Иль-Адану. Престарелый гроссмейстер уловил в султанской похвальбе угрозу,
поэтому не обрадовался победе Сулеймана, а ответил посланием довольно
враждебным. Слишком уверенным чувствовал он себя за своими непробивными
стенами, да еще и надеясь на поддержку всех христианских властителей, для
которых Родос был мечом, нацеленным в самое сердце нечестивых.
рыцарей, у молодого султана было, может, полсвета! Месяцы, проведенные в
столице после белградского похода, султан потратил не только на врачевание
своей сердечной раны, но и на внимательное наблюдение за тем, что
происходит вокруг. Новый император испанский Карл дрался за Италию с
королем Франции Франциском. Папа римский был озабочен расколом в своей
церкви, который внес немецкий монах Лютер. Пресветлая Венецианская
Республика, удовлетворившись привилегиями, полученными от султана по
заключенному после победы под Белградом договору, не пошлет на защиту
Родоса ни единого судна. Остров неминуемо должен стать добычей исламского
войска, и свершиться это должно незамедлительно.
добровольно. Поклялся аллахом, творцом неба и земли, Магометом,
посланником аллаха, всеми пророками и всеми святыми книгами, что отпустит
Иль-Адана и всех его людей с острова, ибо великий грех проливать кровь
мусульманских воинов, если землю можно взять без боя.
солнцем, за день проходили столько, сколько в обычных условиях проходили
бы за два. Султанские бостанджии опережали поход, разбивали для падишаха
огромный его шатер с золотым шаром над ним, и Сулейман, пока его воины,
утомленные за день, отдыхали для нового, еще более тяжелого дня, вершил
государственные дела, советовался с визирями и пашами, велел своему
верному Джелаледдину писать письма, карал и миловал.
равнинам, усеянным мертвыми, выжженными солнцем холмами. Где-то здесь
бежал после изгнания из рая и ужасался этой земле Адам. Султан призвал в
свой шатер мудрецов, сопровождавших победоносное войско, и потребовал от
них ответа, чем Адам питался в раю. Седобородые никак не могли прийти к
согласию. Один стоял за кабачки, другой был сторонником сельдерея.
лица. В раю одни плоды. Но не сладкие. За сладкий плод был изгнан. А какие
же не сладкие? Могли быть кабачки, мог быть сельдерей, могло быть и еще
что-то.
руках нести кабачок. Иначе откуда бы у людей были и сельдерей и кабачок?
аллах объемлющ, знающ! Он дарует мудрость, кому пожелает...>
будет, если в войске разнесется слух об ученых спорах в шатре повелителя.
купался в теплом белопенном море непокоренный Родос, к султану привели
конийского кадия, обвиняемого в злоупотреблениях при распределении воды
для орошения садов и полей вокруг Коньи. Сулейман велел удавить кадия
перед войском, чтобы показать простым воинам размеры султанской
справедливости. Гонец из Стамбула принес среди других писем неожиданное
письмо из гарема. Хитрая Гульфем, не имея возможности пробиться к султану
в гареме, подкупила старую уста-хатун, и та дрожащей рукой нацарапала
любовное послание к падишаху от верной его одалиски. <Если бы слабая
девичья природа, - писала рукой уста-хатун Гульфем, - позволила мне, не
запятнав своей чести, полететь отсюда к вам, властитель мой, чтобы увидеть
ваше лицо, тело мое со всей неистовостью изголодавшегося коршуна,
получившего наконец свободу, ринулось бы к вам, чтобы коснуться губами
ваших царственных стоп>.
украшенную золотом, наполненную отборными жемчугами.
Стамбула, написанное той же старческой рукой, но подписанное уже не
Гульфем, а его маленькой Хуррем, письмо странно короткое и не совсем
понятное: <Слова замирают на моих устах, и душа моя не может выдержать
столь длительной разлуки. А жемчуга ваши я рассыпала, простите меня,
великий мой властелин и повелитель>. Сулейман не терпел женщин покорных,
как агнцы. И мужчин тоже любил только отчаянных, сорвиголов, рубак,
готовых ринуться в огонь и в воду, чем как бы дополнял свою сдержанность,
степенную медлительность собственной натуры. После коротенького письма
Хуррем султан на несколько дней впал в хмурое настроение, никого не
подпускал к себе, причин его подавленности не мог разгадать никто, даже
Ибрагим и личный врач Сулеймана, мудрый араб Рамадан.
на большой белый полумесяц и уже поэтому должен был стать добычей сынов
Ислама - в этом был убежден султан, в это верил самый последний его воин.
Кораблями переправляли живую силу с суши, подвозили и устанавливали пушки,
мастерили лестницы и боевые передвижные башни, обложили твердыню рыцарей
смертельным кольцом, не прорвать которое никакой силе. Но рыцари и не
думали прорываться. Все надежды они возлагали на оборону. Флот свой
расположили в гавани так, что он не позволял войти туда кораблям турецкого
корсара Курдоглу, которому Сулейман присвоил адмиральский титул
капудан-паши. Восемь наречий защищали Родос: французы, немцы, англичане,
испанцы, португальцы, итальянцы, рыцари из Оверни и Прованса, наречий
много - людей мало, всего шестьсот рыцарей. У старого Иль-Адана было под
рукой еще шестьсот критских наемников и пять тысяч жителей Родоса, греков,
- вот и вся опора. Между тем Сулейманов сераскер Мустафа-паша хвалился,
что на каждый камень осажденной твердыни может выставить по воину.
листьев, сидел в одиночестве, смотрел на белые стены и башни рыцарской
крепости, на высокий собор над стенами, на таинственный дворец великого
магистра. Камень, камень, ослепительно белый на солнце, ни одного зеленого
листочка, ни единой зеленой точечки посреди тех камней, как будто и у
людей, там укрывшихся, тоже каменные души и каменные сердца. Кто там
собрался? Беглецы, паломники, купцы, рыцари, головорезы, проходимцы, люди
с нечестивыми намерениями в сердцах и с молитвой на устах, морские
разбойники - вечная угроза османских берегов. Сорок лет назад великий
магистр ордена Пьер Д'Объюссон дал приют на Родосе лжесултану Джему,
который дважды опозорил род Османов, выступив против своего брата Баязида
в борьбе за престол, а потом, укрывшись у неверных на этом острове,
скитаясь по всей Европе, отдался под защиту самого христианского папы,
блудливой дочерью которого и был наконец отравлен, как пес. Нынешнему
великому магистру Иль-Адану было уже тогда за сорок, он был досточтимым
рыцарем ордена, сменив Д'Объюссона после его смерти, следовательно, он
ответствен также и за тот случай с султаном Джемом. Султан знал, что
потомки Джема и доныне укрываются на Родосе. А поросль предателя должна
быть вырублена под корень! Уже только ради одного этого нужно было взять
твердыню, чтобы совершить высшую справедливость, защищать которую и
призван султан.
подгоняемые военными имамами, ритмично выкрикивавшими суры Корана, воины
пошли в первое наступление.
расстегнув шелковый халат, так что его голую грудь овевал морской ветерок.