непременно осматривать рабов против солнца или в местах хорошо освещенных,
и осматривать не только их видимые члены, но и все тело, и все потайные
части тела.
должны стыдиться? Не лучше ли довериться во всем аллаху? Сказано же:
<...Аллах мощен над всякой вещью!>
Согласитесь, что такое слово для купеческого сердца самое милое. Купец не
повелитель, посылающий своих воинов на завоевание земель, людей и
богатств, но он может посылать деньги, часто превосходящие своею силой
оружие и самое жестокое насилие. К примеру, тут должен быть мой уртак*
Синам-ага, коему я заказал привезти мне партию полонянок из славянских
земель. Я даже поставил условие: товар должен быть отборным и, как
говорится, небудничным, особым.
Ибрагим.
добычей.
неверными, захватывать добычу, иметь рабов, но купцы наши строго
ограничены законами шариата. Если хотите, мусульманские купцы благодаря
шариату самые порядочные во всем мире. Чтобы вещь могла быть проданной,
она должна быть дозволенной, ею надо завладеть. Только тогда она
становится <мутеваким>, то есть разрешается для продажи на рынке.
охотникам, - напомнил Грити.
охотник не могут дать заверения, что они поймают именно то, что вам
хочется, ибо это от них не зависит.
поддерживая Ибрагима под руку, нагнулся к нему Грити, - но ведь с людьми
дело намного проще. Я плачу Синам-аге, Синам-ага находит своего знакомого
крымского бея, платит ему и просит привезти из королевской или из
московской земли таких-то и таких-то рабов или рабынь. Вот и все. Тут мог
бы удовлетвориться даже ваш строгий шариат. Селям! - крикнул он внезапно
старому турку, сидевшему на ковре, бессильно склонив голову под тяжелым
тюрбаном, - случайный наблюдатель этого неправедного торга, как и Грити с
Ибрагимом. Но так могло показаться лишь глазу неискушенному. Ибо старик,
будто бы подремывая, на самом деле пристально приглядывался ко всему, что
происходило вокруг, его ухо ловило каждое слово, его прикрытые тяжелыми
увядшими веками глаза выхватывали из водоворота человеческого все нужное
их хозяину. Грити он заметил давно и только сделал вид, будто приветствие
купца вырвало его из дремоты. Луиджи, пожалуй, и не заметил хитрости
старика, от Ибрагима же ничего не укрылось, глаз у него был наметан,
особенно на людское коварство.
мигом проговорил старик.
полувопросительно-полуосуждающе заметил Грити.
в час скорби по случаю смерти великого султана Селима, да наслаждается
душа его в садах аллаха, и пока пройдет положенное время после начала
царствования великого султана Сулеймана, которому да воздастся нижайшее
поклонение... - заскулил Синам-ага.
Грити.
пулей бросился куда-то в сторону, чтобы через минуту выступить вместе с
несколькими такими же безбородыми во главе вереницы скованных за шеи
красивых чернооких девушек, одетых, несмотря на осеннюю стужу, довольно
скупо.
мне то, чего касалось железо?
поднять головы>. Я, недостойный, хотел показать что-то для твоего друга
эфенди, - пробормотал испуганно Синам-ага.
довольно произнес Грити. - Есть что путное - показывай, а не вызванивай
железом. Разве так звенит мое золото?
кланяясь теперь уже не так Грити, как Ибрагиму, повел их в боковые
переходы, в темноту и плесень.
попадая в зловонные лужи своими тонкими сафьяновыми сапожками, с
возмущением вдыхая запах плесени на стенах.
тьмы, узнали Синам-агу, исчезли, а впереди заморгало несколько огоньков.
- кряхтел Синам-ага.
своего носа, старый пройдоха, - выругался Грити.
зовется <сахих>, принадлежит тому, кто купил, и зовется <мюльк>, и никто
без согласия хозяина не смеет взглянуть на его собственность. Так говорит
право шариата. Так мог ли я не спрятать то, что надо было скрыть от всех
глаз, чтобы соловей не утратил разума от свежести этого редкого цветка
северных степей? Он вырос там, где царит жестокая зима и над замерзшими
реками веют ледяные ветры. Там люди прячут свое тело в мягкие меха, оно у
них такое же мягкое...
по ту сторону двух светильников, кажется, под нею тоже был коврик, а
может, толстая циновка; вся закутана в черное, с черным покрывалом на
голове и с непрозрачным чарчафом* на лице, девушка воспринималась как
часть этого темного, затхлого пространства, точно какая-то странная
окаменелость, призрачный темный предмет без тепла, без движения, без
малейшего признака жизни.
из-под черного шелка слепящее золото, ударило таким неистовым сиянием, что
даже опытный Луиджи, которого трудно было чем-либо удивить, охнул и
отступил от девушки, зато Ибрагима непостижимая сила как бы кинула к тем
дивным волосам, он даже нагнулся над девушкой, уловил тонкий аромат,
струившийся от нее (заботы опытного Синам-аги), ему передалась тревога
чужестранки, ее подавленность и - странно, но это действительно так - ее
ненависть и к нему, и к Грити, и к Синам-аге, и ко всему вокруг здесь, в
затхлом мраке Бедестана и за его стенами, во всем Стамбуле.
может знать его язык.
Анастасия.
разочарованно произнес Грити, уняв свое первое волнение. - Ты, старый
обманщик, даже ступая одной ногой в ад, не откажешься от гнусной привычки
околпачивать своих заказчиков.
этой гяурки, ибо что в том лице? Когда она разденется, то покажется тебе,
что совсем не имеет лица из-за красоты того, что скрыто одеждой.
ведь роксолана? - обратился он уже к девушке и протянул руку, чтобы взять
ее за подбородок.
не вскрикнула от неожиданности, а засмеялась. Может, смешон был ей этот
глазастый турок с толстыми усами и пустой бородой?
истинную цену! - пробормотал Луиджи. Он схватил один из светильников и
поднес его к лицу пленницы.
девчушка поняла, о чем речь, то ли хотела выказать свое возмущение
нахальным присвечиванием, к которому прибегнул Грити, она громко, с
вызовом засмеялась прямо в лицо Луиджи и звонким, глубоким голосом бросила