тюрбане, отбиваясь от служанок и изо всех сил надрываясь криком,
приковылял к султану, и тот позволил повести сына в сад на прогулку,
подивившись, что султанша держит обоих детей при себе, тогда как каждому
из них должен быть выделен отдельный покой для сна, а также для игр и
занятий, когда подрастут.
подала ему подушки под бока и чашу с шербетом. Не хотела говорить, что не
верит ни единому человеку в этом страшном гареме, что предпочитает держать
детей при себе, ибо это ее дети, ее спасение и надежда. Вскормила
собственным молоком, потому что и молоко, когда оно чужое, могло быть
ядовитым для ее Мемиша и для ее Михри.
взглядом, где-то глубоко в ее глазах горели зеленые огни, далекие и
загадочные, как у степного ночного зверя.
слишком большой для этого роскошного покоя.
именно тогда бывала покорной, а нынче Сулейману нужно было именно это ее
умение, и он весь преисполнился тихой признательностью к Хуррем за то, что
она облегчала ему неприятный разговор, ради которого он сюда пришел. А
может, пришел, чтобы посмотреть на эту удивительную женщину, на это
непостижимое существо, услышать ее глубокий голос, вдохнуть аромат ее
тела, ощутить ее ласковое тепло, которое она излучала неустанно, как
маленькое солнце, что скатилось с неба на эту благословенную землю. Его
поражало ее умение сидеть. Стлалась по коврам, среди подушек, низеньких
широких диванов, точно невиданно цветистый плющ. Любила красное, желтое,
черное. Небрежность во всем, но какая влекущая! Каждая складка ткани,
каждая морщинка, раскинутый веером подол платья, шелковые волны шаровар -
все влекло, приковывало взгляд, наполняло его мрачную душу чуть ли не
мальчишеским воодушевлением. Иногда было в ней что-то словно бы от
подстреленной птички, от сломанного дерева, умирающего звука, а потом
внезапно шевельнется, встрепенется, оживет, заиграет всеми жилками, а
буйные волосы так и льются и заливают султана волной такого счастья, от
которого он готов умереть.
этим. Собственно, с нею он чувствовал себя легко даже тогда, когда должен
был сообщать ей что-то неприятное. Она как бы шла ему навстречу, всегда
проявляла поразительное понимание его положения, никогда не забывала
прежде всего признавать и чтить в нем властелина и повелителя, никакого
намека на их близость, на чувства, которые разрывали грудь. Называла себя:
последняя служанка и вечная невольница. Пленила его робкой своей наготой,
потом засиял ему дивный ее ум, теперь уже и сам не знал, чем больше
очарован в маленькой Хуррем; поэтому малейшая боль, причиненная ей, должна
была отразиться стократной и тысячекратной болью в самом Сулеймане. <Никто
не будет обижен и на бороздку на финиковой косточке>, - так завещано было,
а для кого и кому?
Хуррем попросила позволения покормить дитя, и Сулейман невольно стал
свидетелем тайны жизни, почти недоступной падишаху, который был намного
ближе к смерти, чем к жизни, к пролитию крови, нежели к теплым брызгам
материнского молока.
муфтия возвратить Шемси-эфенди на должность воспитателя маленького
Мехмеда.
спокойно.
Шемси-эфенди? - лишь спросила она, как показалось Сулейману, встревоженно.
воскликнул султан.
всемогущий султан. И тысячеверблюдный караван зависит от
одного-единственного осла, идущего впереди.
издевательство, поскольку чувствовал себя виноватым перед Хуррем, более же
всего - перед собственной слабостью.
и неожиданно попросила:
благополучия?
теперь легко раздражалась, часто плакала, может, от жалости к себе, а
может, от гнева на других. Для него она оставалась неизменной, желал
видеть ее веселой, смеющейся, беззаботной, даже в ее уме нравилась ему
какая-то беззаботность и дерзость, ибо упрямой понурости, коей сам был
переполнен до краев, не терпел ни в ком, особенно в людях близких.
огонь, присыпала его шелковистым пеплом покорности.
сокрытого ни на земле, ни на небе.
бы лестницу даже туда. Но о чьей свадьбе ты хлопочешь?
милостивее ко мне. Обе будут. Валиде и ваша царственная сестра Хатиджа. Я
убедилась в этом, когда вы выдали свою сестру Хафизу за Мустафа-пашу.
Сельджук-султания, выданная за Ферхад-пашу, никогда не причиняла мне
огорчений...
нужен муж, достойный ее положения и ее редкостной красоты.
мюбарек олсун - да будет свадьба счастливая и благословенная.
ветром своего тела, а он сидел, изнеможенно откинувшись на парчовые
подушки, восхищенный до беспамятства этой неисчерпаемой в своих
неожиданностях женщиной, которая умеет угадывать сокровеннейшие намерения,
слышать слова, сказанные и не ей, перекладывать свои мысли в твою голову
так, что ты считаешь их своими, веришь в них, не имеешь никаких сомнений.
никогда не следует торопиться, разве лишь в том случае, когда предаешь
человека смерти, ибо с врагом надо расправляться беспощадно и
незамедлительно, пока он не опомнился и не бросился на тебя.
Ибрагим будет наилучшим мужем для Хатиджи. Но к лицу ли ему спрашивать?
Султаны не удивляются и не спрашивают. Для них открыто все, что для
простых смертных за семью замками. Кроме того, что может сказать женщина?
Валиде, когда он полюбопытствовал, почему бы она хотела иметь зятем
Ибрагима, сослалась на то, что великий визирь любимец не только султана,
но и всей султанской семьи, словно бы этого было достаточно. Любимцем
может быть и придворный шут, у Сулеймана есть любимый капиджи, который
всегда приветствует султана близ Баб и-Гумаюн, но не станешь же отдавать
царскую сестру за кого-нибудь из этих людей!
Ибрагим-пашу?
бы выдать свою сестру? Вы считаете ее самой большой драгоценностью
султанской семьи, если еще и доныне держите в недоступности гарема,
значит, достойным Хатиджи может быть во всем мире только человек,
занимающий второе место после Повелителя Века! А кто может считаться
сегодня вторым после того, кто является тенью аллаха на земле? Короли
припадают к стопам вашего величества, император напуганно выслеживает
каждый шаг могучего исламского войска, шах кызылбашей дрожит за своими
горами, которые когда-то считались неприступными, но после султана Селима,
вашего отца, они навеки утратили эту свою грозную славу, халиф склонил
голову перед вами, передав вам свое священное звание, крымский хан - ваш
послушный подданный. Кто же еще? Я не вижу в этом мире никого, кто мог бы
стать подле Повелителя Века, кроме того, кого он сам поставит в своих
безграничных милостях. Равным султану на этом свете не может быть никто.
Подобным? Да. Если этого пожелает султан. Вы поставили рядом с собой
Ибрагим-пашу, разве этого не достаточно, чтобы признать этого человека
вторым в мире, а коли так, достойным вашей царственной сестры, прекрасной
Хатиджи?
радуясь в душе щедрости судьбы, пославшей ему эту женщину, и в то же время
Жюль Верн
Лукин Евгений
Никитин Юрий
Буркатовский Сергей
Лондон Джек
Суворов Виктор