его неисчислимые войска. Чувствовал себя всемогущественным творцом,
породившим эту силу, которая могла бы сама себя сожрать, если бы не имела
возможности уничтожать все вокруг. В чаянии добычи для себя и славы для
своего султана перекатывалось грязным и грозным валом исламское войско в
междуречье Дуная и Дравы, на зеленые луга и поля Сремской равнины. Давно
ли топтали эту равнину турецкие кони, давно ли жгли и разоряли ее, а она
вот лежит перед завоевателями, словно бы и не тронутая его мечом, не
изуродованная копытами его коней, вновь встрепенулась, живет, родит
зелень, хлеб и плоды, и слава снова бродит по этой равнине - только
протяни руку и сорви ее, как яблоко с низкорослого дерева, ибо славе здесь
не за что зацепиться, негде укрыться, нечем заслониться.
Венгрии. Чтобы перейти Драву, Сулейман велел построить мост. Ничего так не
любил, как мосты через реки. Снова сидел у воды и созерцал, как дикая
стихия подчиняется стихии его войска, его собственной силе, не имеющей ни
границ, ни удержу. Тридцать тысяч человек сооружали мост через разбухшую
от страшных дождей Драву. За пять дней мост был готов. С 21 по 23 августа
все войска переправились на другую сторону, после чего Сулейман велел
разрушить мост. Возвращения без победы не могло быть. А дождь лил, точно
наступил конец света. В потоках вод терялись пушки, целые отряды войска
блуждали в раскисших дунайских плавнях, люди тонули в ямах, гнили заживо,
тысячами дохли верблюды, волы и кони, многие воины убегали, но силы
султанские были так велики, что потери почти и не замечались, отставших
долго не ждали, уставшим не давали передышки, отчаявшихся взбадривали
обещанием близкой победы, трусов и бунтовщиков жестоко и быстро карали.
После каждой стычки с отдельными венгерскими отрядами внимательно
приглядывались к своим воинам. У кого были раны спереди, тому почет и
щедрые султанские награды, у кого сзади, тех сажали на кол: показывал зад
врагу - покажи и аллаху.
семимесячным, он на свет пришел преждевременно, как будто торопился
изведать как можно больше несчастий в жизни. Десятилетним был коронован на
царство без власти, которую раздергали между собой то могущественные
магнаты, то епископы и священники. Точно на смех был он назван Лайошем,
хотя не мог быть даже тенью знаменитого венгерского короля Лайоша Первого,
при котором двести лет назад Венгерское королевство раскинулось на
огромных просторах от Балкан до Балтики и от Черного моря до Неаполя.
Габсбургов, которые еще при Максимилиане стремились прибрать к рукам
венгерскую землю и женили Лайоша на внучке Максимилиана Марии, ничтожность
двадцатилетнего короля, который, несмотря на свою врожденную
болезненность, предавался неудержимому пьянству и разврату, - все
содействовало Сулейману, и если и было что-то помехой, то это небо,
обрушившее на головы султанского войска настоящий потоп, да земля,
разверзшая свои недра как бы в намерении поглотить эту чужую и враждебную
силу, пришедшую на берега великих славянских рек.
по всем селам и городам окровавленную саблю как знак войны и опасности для
отчизны. Удалось собрать лишь двадцать две тысячи войска, да и те не имели
опытных воевод, ибо хорватский бан Франкопан только обещал, что придет
помогать королю, а семиградский воевода Янош Заполья, хоть и вызвался
привести двенадцать тысяч своего войска, вел его слишком медленно, словно
выжидал, чтобы султан разбил короля.
Томори, только что вышедшего из францисканского монастыря, чтобы стать
архиепископом колотским. Папа римский Климент, который не смог выпросить у
Европы ни единого воина для помощи венгерскому королю, только и мог, что
послать свое благословение, и отчаявшийся король вынужден был довериться
духовенству, так как дворянство покинуло его, а может, дворянство покинуло
его потому, что он предался духовенству. А поскольку власть духовенства
почти всегда проявлялась в дерзости, граничащей с наглостью, то и на этот
раз получилось так, что двадцать две тысячи необученного, кое-как
вооруженного венгерского войска должны были стать против ста тысяч
султанских головорезов, шедших за добычей.
его на берегу Дуная, у местечка Мохач, и там с божьей помощью разбить
неверных во славу христианского оружия. И король, и его главнокомандующий
были одинаковыми невеждами в военном деле, оба, хоть и по разным причинам,
пренебрегли мерами обычной человеческой рассудительности, словно бы не
понимая, что в случае их разгрома уничтожено будет не только их несчастное
войско, но и вся Венгрия, на которую с тревогой взирала Европа, считавшая
Венгрию своею защитницей от Османов, еще не зная своего истинного
спасителя - России.
Дождь лил еще более страшный, за стеной воды виднелись одни только
колокольни Мохача, притулившегося на рукаве Дуная, кругом грязь, трясины,
поломанные деревья, увязшие пушки, опрокинутые шатры, издыхающие кони,
покрытые грязью исламские воины в жалких, мокрых тюрбанах. Но отступать
было нельзя, надо было сражаться. Такова воля аллаха. Для султана
поставили красный, с золотым шаром на верхушке шатер на песчаной косе,
единственном клочочке земли, который мог считаться сухим. Сулейман упал на
колени, бил челом о землю, молился ревностно и ожесточенно:
тебе! Дай силу, боже, народу Мухаммедову!
султанского шатра, только успев собственноручно передать Сулейману
драгоценное письмо. Султан велел завернуть гонца в золотой кафтан,
положить в сухом шатре и не тревожить, пока он не выспится.
единственная надежда моя на этом и на том свете! Пусть Тот, что вечно
живой, отдалит вашу честную личность от всех болей, а ваше бытие от всех
недугов, да приблизит Он вас к своим бесконечным милостям и отдаст под
опеку своего наибольшего любимца Магомета и под защиту своих угодников; да
поможет вам, чтобы вы со своей счастливой звездой и царским знаменем
всегда одерживали победы над презренными и злорадными неверными, - аминь,
величайший Помощник! Ныне меня, вашу рабыню, приятным отношением
Повелителя, вызвавшим беспредельную радость, и вашим честным письмом,
ароматным, как мускус, подняли из праха забвения, ибо изволили в свой
царский счастливый час позаботиться, чтобы письмо дошло до меня и
осчастливило меня. А какой чистой щедрости его страницы! Голова увенчана
короной, а благословенные стопы бисерными драгоценностями и рубиновыми
красками. Ваше письмо высушило кровавые слезы на моих заплаканных глазах,
наполнив их светом, а в тоскующее сердце влило радость. Да исполнятся
ваши, день моего счастья, все желания и радости души, да переполнены будут
сады вашего благополучия прекрасными жасминовыми цветами моей любви,
чарующей, как ваш пресветлый лик, о мой властитель, мой султан, мой
падишах!>
человека? Султан читал и перечитывал письмо от Хуррем, сожалел, что
причинил ей боль, написав об Ибрагиме и послав подарки для Гульфем,
казнился в душе за все несправедливости, допущенные им по отношению к
Хасеки, может, клялся в дальнейшем никогда не причинять ей ни малейшей
боли, конечно при условии, что аллах не допустит его гибели, подарит ему
завтра победу, поможет уцелеть там, где никто не надеется уцелеть.
так, что одни утешаются любовью, а других поджидает смерть неведомо за
что, неведомо почему.
лозы. Черные тучи ползли по самому полю, извергая потоки воды, заливая
людей, коней, пушки. Церковные прелаты пламенными словами вдохновляли
воинов на бой с неверными. Королевский канцлер Стефан Брдарич советовал
отступить. Сербские воеводы Радич Божич и Павел Бакич, хорошо знавшие
воинственный нрав турок, советовали обставиться возами, но епископы и
венгерские паны предпочитали сражаться только на открытом поле, и
неразумный король послушал не опытных воинов, а этих спесивых крикунов и
хвастунов. Войско было построено в два ряда. В первом - пехота под защитой
восьмидесяти (против трехсот турецких!) пушек, во втором - надежда короля
конница. Сам король с тысячью закованных в железо всадников, окруженный
церковными прелатами и вельможами, объезжал и подбадривал свое войско,
между тем как султан в своем роскошном шатре, сидя на золотом троне, вел
последний перед боем диван. На диван были позваны не только воеводы, но и
старейшие воины из янычар. Седые, косматые, с усами до пояса, старые
янычары предстали перед султанским троном, не склоняя головы, ибо не
склоняли ее даже перед самой смертью, не сгибаясь в поклонах, - они уже
задубели от старости так, что не согнуться им даже от адского огня.
Хусрев-бег обратился к старейшему из них, по имени Абдулла Тозлу, то есть
Старик:
дрался.
ливень и на погибель. За ним спокойно двинулись и другие ветераны, словно
бы уже считали всех венгров мертвыми, а битву выигранной.
прежде всего бояться венгерской конницы. Удар ее ужасающ, и его не
выдержит никакая сила на свете. Поэтому, когда ударят венгерские всадники,
нужно мгновенно расступиться и пропустить их, а потом окружить железным
обручем и задушить. Другого не дано. Все остальное в благословенной воле
аллаха и в руках его величества султана.
Адамов Григорий
Ильин Андрей
Суворов Виктор
Земляной Андрей
Суворов Виктор
Шилова Юлия