самого Повелителя Века. Однако Сулейман заявил, что сам пойдет на Дунай,
чтобы покарать Фердинанда и утихомирить венгров.
Стамбула вокруг ее имени, а по ночам звал ее султан, и ее зеленые глаза
должны были светиться силой, волей, радостью жизни. Не желала слышать слов
ни о власти, ни о золоте, прибылях, казне, все это наводило на нее такую
тоску, что хотелось плакать. Когда султан заводил разговор о походах
против неверных, она зажимала ему рот, капризно морщилась:
предусмотрительно молчала, надеясь, что всемогущее время устранит и
Ибрагима, и султанскую мать, но устранит ли оно когда-нибудь эту проклятую
войну?
считая все это прихотями едва ли не детскими и, словно бы дразня Хуррем,
поступал ей наперекор. Великому евнуху Ибрагиму напомнил, чтобы он прежде
всего слушался валиде, возвращая таким образом султанской матери власть
над гаремом, которую она было утратила после янычарского мятежа.
сераскера, в знак чего Сулейман дал ему свой фирман: <Сим повелеваем, что
отныне и навеки ты мой великий визирь и сераскер, коего мое величество
ввело в эту честь для всех моих земель. Мои визири, беглербеги,
казиаскеры, муфтии, кадии, сеиды, шейхи, придворные вельможи и опора
царства, санджакбеги, начальники конницы и пеших, алайбеги, субаши,
церибаши, все мои победоносные войска, великие и малые, люди высокого и
низкого звания, все жители моих земель и окраин, правоверные и райя,
богатые и бедняки - все сущее должно признавать моего великого визиря
сераскером и в том звании уважать и почитать, оказывать ему помощь,
слушаться его велений так, как будто они вышли из моих уст, из которых
сыплется бисер...>
Роксолане, и та ночь прошла в слезах и поцелуях, было грустно-грустно
обоим, точно все на свете умерло и они сами тоже не знают, живы или нет;
спали где-то Роксоланины дети в своих покоях, спали евнухи и одалиски,
спали птицы в клетках и звери в подземельях, не спала только ненависть,
прорастала из удобренной человеческими трупами жирной стамбульской земли,
как ядовитое зелье, и слышно было, как прорастает неустанно и зловеще
сквозь эту ночь расставания. Неужели султан был так ослеплен своею
алчностью просторов, что ничего не замечал, не слышал и не знал?
Почему же миром правит жестокость?
убивать их? Ваше величество! Видели ли вы когда-нибудь такой цветочек
полевой под названием ромашка? У него белые лепестки и желтая сердцевинка.
Видели?
неожиданным, что Сулейман даже отшатнулся от Роксоланы. Не переставала его
удивлять. Из женщины могла снова стать девочкой. Пугливое тело, пугливые
мысли.
только желтой, что это будет - цветок?
вы хотите сделать всех людей одинаковыми? И возможно ли это? И не
противоречит ли воле аллаха?
ласково согревало меня своими лучами! Каждый день и каждую ночь я буду
ждать от вас ваших честных писем и буду плакать и рыдать над ними всякий
раз вместе с вашими царственными детьми. Если же вы вложите в каждое свое
письмо волосок из ваших усов, я обцелую тот волосок, как моего падишаха,
как свет моих очей и мою неомраченную радость...
победы, с каждого дня пути.
Больше мне ничего и не надо...
время моего отсутствия и чтобы вы в одинаковой мере пользовались
нераздельной властью над гаремом.
себя время думать над законами, ибо законы должны рождаться в одной
голове, так же как дитя в лоне одной матери.
вплотную к его. - Полюбить Ибрагима? Ваше величество, если бы вы только
знали этого человека! Я не верю ему и никогда не поверю!
всех сторон Ибрагимовым подслушиванием, оплетенная сетью недоверия и
подозрительности, бьюсь, рвусь, но все тщетно. Но тщетны и его коварства.
Пусть оставит паутину для паука. Скажите ему об этом, мой повелитель. Есть
у меня свои люди на воле, они следят за каждым шагом Ибрагима, и если он
посмеет тронуть хоть одного из них, пусть остерегается! Скажите ему и об
этом, мой повелитель! Гасан-ага останется в Стамбуле, чтобы беречь меня не
здесь, в гареме, а на воле, ибо если и угрожает что-то мне и вашим детям,
то угроза та наплывает с воли, ваше величество! Вспоминайте меня, умоляю
вас!
высочайших постов, прогнал с глаз? Может, домогалась бы и смерти Ибрагима,
угрожая Сулейману, что сама заколет коварного грека кинжалом в присутствии
его величества?
одного взгляда которой ослабевают тетивы луков у турецких воинов, то могла
отплатить им хотя бы проклятиями, посылаемыми в душе вслед грабительскому
походу: пусть исчезнут, как вода разлитая; когда пустят стрелы свои, пусть
те стрелы отупеют; пусть они, как выкидыш, никогда не увидят солнца!
женщины, преследовали султана с его войском со дня выхода из Стамбула и до
самого возвращения с такою жестокостью, что казалось, небо провалилось,
земные воды пошли на сушу, сама земля содрогнулась в своих недрах, чтобы
стряхнуть с себя грабительские исламские орды. Дождь стоял стеной в
продолжение нескольких месяцев. Не видно было ни земли, ни неба. Реки
вышли из берегов, глиняные горы сдвигались со своих миллионнолетних лож,
болота образовывались там, где испокон веков был один камень, гибли от
потоков кони, верблюды, мулы, овцы; люди спасались, взбираясь на деревья и
живя там, как обезьяны, целыми неделями. Какой-то бег ночью возле Эдирне
влез на дерево, на котором было множество мелких гадючек, они мгновенно
облепили его, лезли ему в глаза, в рот, в уши, спасаясь от воды, и он
боялся до утра шевельнуться, хотя все в нем дрожало и сердце едва не
разорвалось от отвращения.
навести порядок в огромном войске. Привык, чтобы перед ним распахивались
ворота, чтобы земля стлалась под ноги, а он топтал ее золотыми сапогами,
усыпанными самоцветами, и отдавал своим подручным Скендер-челебии и Луиджи
Грити. В Венгрии Скендер-челебии нечего было делать, ибо земля была
обобрана дотла, зато Грити вызвался быть добровольным посредником между
венгерскими магнатами и султаном, где-то что-то выведывал, кого-то
покупал, кого-то продавал, нашептывал султану о ненадежности Яноша
Запольи, о намерениях хранителя венгерской короны передать ее Фердинанду
Габсбургу или же присвоить себе. Кончилось все тем, что венецианец с
десятком головорезов выкрал корону святого Стефана вместе с ее хранителем
Петером Переньи из Буды, привез Ибрагиму и тот показал эту святыню
визирям, пашам и бегам, а ночью в своем шатре примерял корону, и Грити,
присутствовавший при этом, признал, что корона святого Стефана очень к
лицу Ибрагиму, особенно если тот пообещает сделать его, Грити,
архиепископом и своей правой рукой в этой богатой земле.
милостиво допустил его к руке, но корону не отдал, заменив ее десятью
золотыми кафтанами и тремя конями в золотых уздечках. Грити за старания и
советы получил из султанской казны две тысячи дукатов и наименован был
постоянным представителем венгерского короля на Высокой Порте.
двинулась на Вену. Взять эту твердыню Габсбургов, ближайшую к землям
Османов, - и забудется позор неудач, бездарность сераскера - великого
визиря, грабительство акинджий, которые поразбегались во все стороны,
Роллинс Джеймс
Рыбаков Вячеслав
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Якубенко Николай
Лондон Джек