ледяного воздуха, град и лед. Из недр гор послышался зловещий рык, как
будто там пробудились все демоны ада, и гул прошел меж людьми, предвещая
угрозу и неся ужас.
просто падал, а засыпал воинов, коней, мулов и все вокруг. Люди
перепуганно жались друг к другу и просили у аллаха спасения от горных
демонов, пробужденных кызылбашами. Сам султан испуганно ежился в своем
роскошном шатре, думая, что это впервые в борьбе за чистую веру небо
подает ему такой зловещий знак. Когда наутро засветило солнце, увидели
все, что снег красный, точно политый кровью, и уцелевшие бросились бежать
из того страшного ущелья, шли по местам непроходимым, видели больше змей,
чем растений, с гор попали в трясины Евфрата, тонули в них, гибли
тысячами.
бороться со стихиями?
сопротивления отворил ворота великий Багдад и на первом диване Ибрагим
выступил с требованием казнить Скендер-челебию за предательство, Сулейман
не стал выслушивать мнения визирей Аяз-паши и Касим-паши и поддержал
своего сераскера.
Ат-Мейдане, семь тысяч их рабов пустили в продажу, пажей дефтердара,
одетых в золото, забрали к султанскому двору, и впоследствии семеро из них
стали визирями у Сулеймана, а двое даже великими визирями - Ахмед-арбанас
и Мехмед из боснийского рода Соколовичей, прозванный Узун - Длинный.
его платком, допытывался: <За что повесил меня, невинного?> Султан
проснулся, объятый ужасом, в темноте, в одиночестве, проклял своего
великого визиря: <Бог даст, Ибрагим, в скором времени и ты так же
закончишь!>
Багдад:
возвеселимся! Весь мир вышел из тьмы, залитый светом милости божьей. Хвала
господу за доброту, хвала Водителю! Пусть мой властелин, мой падишах, мой
высокий порог к Повелителю этого и того света, благо света моих очей,
коими гляжу на этот мир, пусть мой шах и мой султан всегда ведет святую
войну, уничтожает своих врагов и завоевывает земли, да пленит он все семь
сфер Джемшида, да подчинятся Вашим ведениям человек и джинн, да сохранит
Вас бог от малейших несчастий и ошибок, да поможет осуществиться всем
надеждам, которые зародятся в Вашем благословенном сердце, да будете мне
Хизиром, да уберегут Вас все пророки и святители, весь свет пусть весело и
счастливо проводит свое время в Вашей счастливой тени. И когда всевышний
позволит, о властитель миров! - снова молю его, чтобы дал возможность и
судьбу для Вашего счастливого возвращения, чтобы снова узрела я Ваше
благословенное лицо и погрузилась своим лицом в прах у Ваших ног!
деток, посылала к султану гонца с письмами: <Аллах смилуется, и мор
пройдет до прибытия моего властителя. Наши богоугодники говорят, что
смерть должна исчезнуть, когда опадет осенняя листва>.
пять месяцев шел от Багдада до Стамбула, осматривал все свое царство,
чинил суд и расправу, награждал всех, кто отличился, карал виновных. Ничто
не выказывало его перемены по отношению к Ибрагиму, которого теперь
называли <сераскер султан>, на долю Сулеймана оставался лишь титул
падишаха. После возвращения в столицу султан поручил Ибрагиму вести
переговоры с секретарем французского короля Жаном де ля Форс и дать
Франциску капитуляции на право торговли и дипломатические привилегии.
обезумевший старый купец-мусульманин и стал домогаться, чтобы Сулейман
вернул ему какую-то рабыню, купленную у него Ибрагимом при посредничестве
венецианца Луиджи Грити. Согласно шариату это была продажа, подлежавшая
утверждению третьим лицом, которое и было настоящим собственником рабыни.
Таковым лицом был Грити. Но Грити умер, поэтому его утверждение считается
ничтожным, особенно если учесть, что рабыня перестала быть рабыней, а
возведена в султанском гареме в новое качество, так же, как, например,
зерно может быть перемолото в муку, а виноград переработан в уксус.
Поэтому рабыня должна быть возвращена продавшему ее купцу, ибо продажа ее
теперь стала ничтожной - батыль*.
чтобы они заткнули нахалу глотку.
целую ночь с ним в покоях фатиха, расписанных итальянцем Джентиле Беллини,
за игрой, беседой, вином и спокойными размышлениями.
султану, да и зачем? Сам был сераскер султаном, равным с падишахом, а
может, и выше него во всем.
которого сам возвысил, поставив, может, выше самого себя. Знал о нем все.
Может, сожалел, что не прислушался своевременно к голосу своей Хуррем,
уклонявшейся теперь от каких-либо разговоров об Ибрагиме, уклонявшейся
упорно, так, что даже на султанову откровенность ответила неопределенно:
священный покой вашего величества!
приближенными. Дважды водил войско на Вену и оба раза неудачно. Без ведома
и повеления султана обещал мир Фердинанду, тогда как любое перемирие с
неверными противоречит воле аллаха. В персидском походе загубил половину
мусульманского войска из-за своей бездарности, а у шаха Тахмаспа не погиб
ни один воин. И вышло так, что турецкое войско только приминало траву, а
не вытаптывало ее, чтобы она больше никогда не поднялась. Великий визирь
проявил себя никчемным мусульманином. Когда-то целовал каждый Коран,
который попадал ему в руки, и прикладывал ко лбу в знак глубокого
почтения, а теперь раздражается, когда кто-нибудь дарит ему эту священную
книгу, и кричит, что у него уже достаточно этого добра. Ввел в заблуждение
султана, без суда добился казни честного мусульманина Скендер-челебии, а
гяура-стяжателя Грити всячески поддерживал. Вел предательскую политику в
переговорах с иноземными послами, всякий раз нарушая волю падишаха. Убил
русских послов, захватив их имущество. Покрыл преступление Хусрев-бега,
отобрав у него рубин, ради которого боснийский санджакбег убил тайного
посла матери французского короля. Изменяет своей жене, султанской сестре
Хатидже, заведя себе наложницу. Возмущал стамбульских подонков против
самой султанши, намереваясь, может, и уничтожить ее.
ни единого из них султан не вспомнил в ту ночь. Он пил вино, хмурился все
больше и больше, вполглаза наблюдая за своим обнаглевшим любимцем, потом
внезапно сказал:
потом про мой гарем. Я ничего не смог понять.
- Что говорить? Было - и нет. Все мертвы. Ни единого свидетеля. Ни валиде,
ни Грити, ни этого старого мошенника. Его звали Синам-ага. Я заплатил тому
негодяю дикие деньги. Теперь вижу - не зря. Рабыня стала султаншей.
покатилось по всему свету. Я хотел ее себе, но взглянул - и не смог
положить в постель. Одни ребра. Чтобы не пропадали деньги, решил подарить
в твой гарем. Валиде приняла. Была мудрой женщиной.
что тому бы впору спохватиться, но опьянение, а еще больше, пожалуй,
наглость сделали его совершенно слепым.
надвигаясь на Ибрагима, небрежно раскинувшегося на подушках. - Она мать
моих детей, и ее доброе имя значит несравненно больше, чем смерть не
только твоя, но и моя собственная.
рабыню, за эту ведьму? Совсем уже рехнулся? Было бы хоть из-за кого! Видел
ее голой - не пробудила во мне ничего мужского! А ты...
несколько дильсизов. Ибрагим, зная, как скоры на расправу немые, тоже
вскочил с места, прячась за султана, бледнея больше обычного, зашептал: