Чтение 99–й страницы книги ~Роксолана~

ОГЛАВЛЕНИЕ:

КРОВЬ

БАРАБАНЫ

ПЯТЕРИЦА

СТОЛПЫ

РУИНЫ

ЧУЖЕЗЕМЦЫ

РУСТЕМ

ПОЖАР

БАЙДА

ЗАКОНЫ

ДАМАТ

МЕХМЕД

КРУГ

МУСТАФА

ДЖИХАНГИР

БАЯЗИД

ДЬЯВОЛЫ

ВСТРЕЧА

ЗАГОВОР

СЛУЧАЙНОСТИ

ОТМЩЕНИЕ

СЕЛИМ

ДНЕПР

ВРЕМЯ

КАМЕНЬ

ЛАНЬ

УТЕШЕНИЕ ИСТОРИЕЙ. Авторское послесловие

________________________________________________________________

КРОВЬ

От Ибрагима не осталось ничего, даже его любимых зеркал. Хатиджа не
захотела взять ни одного, ибо каждое из них как бы хранило в своих
таинственных глубинах бледное отражение того, кто опозорил ее царский род.
Султанские эмины, которым велено было забрать имущество бывшего великого
визиря в государственную сокровищницу, проявили интерес только к
драгоценным оправам. Даже янычары, расположившись во дворце Ибрагима,
вопреки своим привычкам, не стали бить зеркал, правда, не из суеверия, а
скорее из трезвого расчета, потому что все это добро можно было отправить
на Бедестан и распродать там хотя и за полцены, но все же получить при
этом пользу большую, чем от вдребезги разбитого стекла.

Неожиданно из-за моря приплыло еще одно зеркало для Ибрагима. Уже для
мертвого. У стамбульских причалов всегда было много зевак, которые
встречали каждое судно так, будто надеялись, что оно принесет им
счастливую судьбу. Посылал туда своих людей и Гасан-ага, желая без
промедления получать вести, прилетающие с морскими ветрами. Вот так один
из его Гасанов и узнал: на только что прибывшем венецианском барке
привезено в дар Ибрагиму огромное зеркало. На этом барке приплыл в Стамбул
посланный самим дожем Венеции Андреа Грити прославленный художник Вечеллио
с несколькими своими учениками. Дож прислал своего любимого художника по
просьбе сына Луиджи Грити, еще не зная о том, что сын его уже мертв, точно
так же, как не знал о смерти великого визиря Ибрагима тот, кто посылал ему
в дар редкостное зеркало.

Собственно, об этом зеркале и о художнике Гасан-ага немедленно
известил свою повелительницу, опережая даже вездесущих султанских улаков -
доносчиков. Он переслал Роксолане краткое письмо и уже в тот же день
получил от султанши повеление взять с барка зеркало и передать гаремным
евнухам, чтобы те поставили его в кь"шк Гюльхане, обновленный Сулейманом
для своей любимой жены во время ее последней болезни. О художнике
Роксолана не упоминала, не интересовалась и тем, кто прислал Ибрагиму
зеркало, но Гасан-ага и так знал, что когда-нибудь она может спросить и
поинтересоваться, ибо была не только султаншей, а прежде всего женщиной -
капризной, непонятной и загадочной. Потому он должен был собирать сведения
и об этом.

Зеркало было роскошное. Огромное, на полстены, в тяжелой золоченой
раме, вверху у нее был вид стрельчатой арки, на которой летели два
улыбающихся золотых ангелочка с оливковыми ветвями в руках. Кому принесут
они желанный мир и принесут ли?

Зеркало украсило зал приемов в Гюльхане. Оно понравилось самому
султану, но и Сулейман проявил сдержанность, достойную властелина, не
спросив даже, откуда оно. Роксолана сказала ему о художнике, присланном
дожем Венеции.

- Я уже знаю. Это Луиджи Грити попросил своего отца. Хотел, чтобы
было как при великом Мехмеде Фатихе, когда Венеция тоже присылала в
Стамбул своего самого знаменитого художника. Даже мертвый Грити оказывает
мне услуги. Я обязан отомстить за его смерть, подобающим образом наказав
венгров и этого коварного молдавского воеводу Рареша.

- Вы снова пойдете в поход, мой падишах? Ради какого-то мертвого
купца-иноверца?

- Он был моим другом.

- Кажется, он был еще большим другом Ибрагима.

- Грити убит, когда он исполнял нашу высокую волю. Это преступление
не может оставаться безнаказанным.

- Снова наказания и снова кровь? Мой повелитель, мне страшно. Не
падет ли когда-нибудь эта кровь на наших детей?

- Это кровь неверных.

- Но все равно она красная. Людская кровь. Сколько ее уже пролито на
земле! Целые моря. А все мало? Только и мыслей - как пролить еще больше?
Ваше величество, не оставляйте меня одну в Стамбуле! Приостановите свой
поход. Возьмите цветок в руки, как это сделал когда-то Фатих, и пусть этот
венецианец нарисует вас, как нарисовал когда-то Фатиха его предшественник.

- Обычай запрещает изображать живые существа, - напомнил султан.

- Измените обычай, мой повелитель! Запрещать живое - не делает ли это
людей кровожадными, преступно равнодушными к живой жизни?

- Чего стоит человеческая жизнь, когда имеешь намерение изменить мир?
- торжественно промолвил Сулейман. - Виновен не тот, кто убивает, а тот,
кто умирает. Враг врагу не читает Коран.

Роксолана смотрела на этого загадочного человека, не зная, любить или
ненавидеть его за это упрямство, а он утомленно опускал веки, боясь
посмотреть в глаза своей Хасеки, глаза такого непостижимого и
недостижимого цвета, как и ее сердце.

- Прими этого живописца, - милостиво улыбнулся он, - для него это
будет невероятно высокая честь.

- Он рисовал римского папу, императора, королей.

- Но никогда не имел чести разговаривать с всемогущей султаншей.

Роксолана засмеялась.

- Мой султан, эта почтенность меня просто убивает! Я больше хотела бы
остаться беззаботной девчонкой, чем быть всемогущей султаншей.

Он тоже попытался сбросить с себя чрезмерную величавость, которая
граничила с угрозой окаменения.

- И моему сердцу всегда милее смеющаяся и поющая Хуррем. Почему бы ей
теперь не смеяться и не петь? Нет ни преград, ни запретов.

- А может, человек смеется и поет только тогда, когда есть преграды и
запреты? Хочешь их пересмеять и перепеть, ибо как же иначе устранишь их?
Радостью одолеть все злое.

- Я хочу, чтобы у тебя всегда была радость. Чтобы ты воспринимала
радость как дар аллаха. И никто не смеет встать у тебя на пути. Ты должна
принять венецианского живописца, может, тебе стоит принять и посла
Пресветлой Республики, пусть увидят, в каком счастье и богатстве ты
живешь.

- Баилы пишут об этом уже десять лет. Сколько же их сюда присылала
Венеция. И все они одинаковы. Живут сплетнями, как женщины в гареме.

- Ты принадлежишь отныне к миру мужскому, - самодовольно заметил
Сулейман.

- Слабое утешение, - горько улыбнулась Роксолана. - В этом суровом
мире нет счастья, есть только пустые слова: слава, богатство, положение,
власть.

Он нахмурился:

- А величие?

Она вспомнила слова: <И он упал, и падение его было великим>, но
промолчала. Только удивилась, что султан забыл сослаться на спасительный
Коран, как это делал каждый раз.

- Вспомни, как мы принимали польского посла, - сказал Сулейман, - и
как он был поражен, увидев тебя рядом со мною на троне, а еще больше -
когда ты обратилась к нему по-латыни и по-польски.

Роксолана засмеялась, вспомнив, как был обескуражен пан Опалинский.

- Я передал польскому королю письмо, где было сказано: <В каком
счастье видел твой посол Опалинский твою сестру, а мою жену, пусть сам
тебе скажет...>

- Нет пределов моей благодарности, - прошептала Роксолана.

- И моей любви к тебе, - тихо промолвил султан, - каждое воспоминание
о тебе светится для меня в кромешной тьме, будто золотая заря. Я пришлю
тебе свои стихи об этом.

- Это будет бесценный подарок, - ответила она шепотом, будто окутала
шелком.