обратился к ней с вопросом. Он тоже выходил из "Дамского счастья" и,
казалось, был еще больше нее растерян и ошеломлен допросом, которому
только что подвергся.
расспрашивают!.. Я ищу место в отделе кружев, я ухожу от Кревкера, с улицы
Майль.
Наконец молодой человек с трудом преодолел робость и, чтобы сказать хоть
что-то, осмелился спросить:
друг другу руки.
3
пирожными для друзей. Ее квартира помещалась на четвертом этаже, на углу
улиц Риволи и Альже; окна двух гостиных выходили в Тюильрийский сад.
гостиную, как вдруг последний увидел г-жу Дефорж, проходившую через
гостиную поменьше. Заметив его, она остановилась; он вошел с церемонным
поклоном. Но как только лакей затворил за собой дверь, Муре с живостью
схватил руку молодой женщины и нежно поцеловал ее.
большой гостиной. - Я ходила за этим веером, чтобы показать его.
полная брюнетка с большими ревнивыми глазами. Муре, задержав ее руку в
своей, спросил:
Дефорж, дочь члена Государственного совета, была вдовой биржевика; муж
оставил ей состояние, которое одни сильно преувеличивали, а другие вовсе
отрицали. Еще при жизни мужа она, по слухам, выказывала особую
признательность барону Гартману, известному финансисту, советы которого
были очень полезны чете Дефорж; после смерти мужа связь Анриетты с
бароном, по-видимому, продолжалась, но по-прежнему без лишнего шума - тихо
и благоразумно. Г-жа Дефорж никогда не давала повода толкам, и ее
принимали повсюду в кругах той высшей буржуазии, к которой она
принадлежала по рождению. Теперь страсть банкира, умницы и скептика,
перешла в простую отеческую привязанность; г-жа Дефорж, позволяя себе
иметь любовников, которых он терпел, покорялась, однако, влечениям сердца
с таким тонким чувством меры и такта, проявляла такое знание света, что
внешние приличия всегда были строго соблюдены и никто не осмелился бы
усомниться вслух в ее порядочности. Когда она встретилась с Муре у общих
знакомых, он сначала внушил ей отвращение; но позднее она отдалась ему,
увлеченная его стремительной страстью, и по мере того как он ловкими
приемами все больше подчинял ее своей власти, имея в виду добиться от нее
воздействия на барона, она понемногу все больше и больше проникалась к
нему истинной и глубокой любовью. Она обожала его с пылкостью
тридцатипятилетней женщины, которая уверяет, будто ей только двадцать
девять, и приходила в отчаяние, сознавая, что он моложе ее и что она может
его лишиться.
"вы".
раз обращается к ней с просьбой повлиять на барона; и тем не менее едва ли
он считает последнего только ее давним другом. Но Муре по-прежнему держал
ее руку, называл милой Анриеттой, и она чувствовала, как тает ее сердце.
Она молча потянулась к нему и прижалась губами к его губам; потом шепнула:
обоями. Анриетта толкнула дверь, обе створки которой распахнулись настежь,
и передала веер одной из четырех дам, сидевших посреди комнаты.
его. - И, обернувшись, весело прибавила: - Входите же, господин Муре, -
через маленькую гостиную. Это будет не так торжественно.
высокие потолки, была полна мягкого женского уюта: мебель в ней была обита
полупарчой, затканной букетиками, в стиле Людовика XVI, кругом стояли
растения в кадках, золоченая бронза. За окнами виднелись тюильрийские
каштаны, листья которых срывал октябрьский ветер.
веером.
живыми глазами, подруга Анриетты по пансиону; она была замужем за
помощником столоначальника министерства финансов. Происходя из старинной
буржуазной семьи, она отличалась энергией, добродушием и врожденной
практичностью, сама вела хозяйство и воспитывала троих детей.
разглядывая каждую петельку кружев. - Что? Купила, говоришь, в Люке, у
местной мастерицы?.. Нет, нет, это совсем недорого... Но тебе пришлось
самой заказать оправу?
покупкой! Двести франков за простую оправу из слоновой кости и вензель! И
все из-за экономии в сто су на куске кружев шантильи! Да такие веера,
готовые, можно найти по сто двадцать франков. И она назвала магазин на
улице Пуассоньер.
высокая и тонкая, еле взглянула на него. Лицо ее выражало полнейшее
равнодушие, но серые глаза, несмотря на внешне бесстрастный вид, порою
загорались чудовищной жадностью. Ее никогда не видели в сопровождении
мужа, известного адвоката, который, по слухам, жил, как и она, независимо,
целиком уйдя в свои дела и развлечения.
передавая веер графине де Бов. - Не знаешь, куда девать и те, что
получаешь в подарок.
иронией заметила графиня и, наклонившись к дочери, высокой двадцатилетней
девушке, прибавила: - Взгляни на вензель, Бланш. Какая прелестная
работа!.. Из-за вензеля, должно быть, и обошлось так дорого.
величественная женщина с наружностью богини, крупными и правильными
чертами лица и большими томными глазами; ее муж, главный инспектор конских
заводов, женился на ней из-за ее красоты. Тонкость работы вензеля, видимо,
поразила графиню, зародив в ней волнующие желания, от которых потускнел ее
взгляд. И неожиданно она спросила:
за ними, заинтересовавшись тем, что так привлекло их. Он взял веер,
осмотрел его в уже хотел было ответить, как вдруг вошел лакей и доложил:
изысканным изяществом. Возраст ее не поддавался определению: ей можно было
дать то сорок, то тридцать лет в зависимости от того, какое у нее в данный
момент настроение; на самом же деле ей было тридцать пять. На правой руке
у нее висела красная кожаная сумка.
то, что я вторгаюсь к вам с сумкой... Представьте, по дороге сюда я зашла
в "Счастье" и, по обыкновению, потеряла там голову... Мне не хотелось
оставлять сумку внизу, у извозчика - еще, пожалуй, украдут. - Тут она
заметила Муре и добавила, смеясь: - Ах, сударь, я вовсе не собиралась вас
рекламировать, я даже не знала, что вы здесь... Но, право же, у вас сейчас
исключительные кружева.
столик. Теперь дамам не терпелось увидеть покупки г-жи Марти. Всем
известны были ее безумные траты, ее бессилие перед искушением, ее
безупречная порядочность, которая не позволяла ей уступить настояниям
поклонников, и в то же время ее беспомощность, ее податливость, лишь
только дело касалось тряпок. Она родилась в семье мелкого чиновника, а
теперь разоряла мужа, преподавателя младших классов в лицее Бонапарта; к
шести тысячам жалованья ему приходилось добавлять еще столько же и бегать
по частным урокам, чтобы удовлетворить требованиям беспрестанно растущего
домашнего бюджета. Однако г-жа Марти не открывала сумки, крепко прижав ее
к коленям; она рассказывала о своей четырнадцатилетней дочери Валентине;
девочка была предметом ее кокетства и притом самым разорительным, ибо она
наряжала дочь так же, как одевалась сама - по последней моде, которой
вообще была не в силах противостоять.
из мелких кружев... И естественно, когда я увидела восхитительные