покидает его, возвращаясь в "Счастье".
зашла к нему взглянуть на манто, так как, не ограничиваясь шелковыми
материями, он открыл и отдел готового платья. Она не решалась купить,
придиралась к качеству материи. Наконец она сказала:
обычной вежливостью, свойственной торговцам, и даже преувеличенно любезно,
ибо опасался, как бы не прорвалось его возмущение.
просто паутина... Что ни говорите, сударь, а их пятифранковый шелк по
сравнению с этим - прямо кожа.
придумал остроумный ход: он купил шелк для готового платья у своего же
соперника! Благодаря этому не он, а Муре терял на шелке. Он же только
срезал каемку.
опорочить его товар, привела Робино в бешенство. Пока она с надутым видом
вертела ротонду, из-под подкладки показался краешек серебристо-голубой
каймы, случайно ускользнувшей от ножниц. Тут Робино не мог сдержаться;
очертя голову он признался:
сам его купил, смею вас уверить!.. Вот и кайма.
также покинули его; история с шелком получила огласку. Среди
надвигавшегося разорения мысли о завтрашнем дне приводили Робино в ужас,
он трепетал за жену, воспитанную в счастливой, мирной обстановке и не
привыкшую жить в бедности. Что-то будет с нею, если банкротство вышвырнет
их, обремененных долгами, на улицу? Виноват он один; ему не следовало ни в
коем случае прикасаться к шестидесяти тысячам жены. Ей приходилось утешать
мужа. Разве эти деньги не принадлежат ему в такой же мере, как и ей? Он
любит ее, и она не требует большего; она отдала ему все - свое сердце,
свою жизнь. Слышно было, как они целуются в комнате за магазином.
Мало-помалу жизнь торгового дома вошла в колею; с каждым месяцем убытки
возрастали, но медленно, и это отдаляло роковой исход. Супруги упорно
надеялись на лучшее и по-прежнему предрекали близкое поражение "Дамского
счастья".
она. - Лишь бы ты был доволен, дорогой мой, тогда и я довольна.
трепетала, чувствуя неизбежность разорения, но уже не осмеливалась
вмешиваться. Именно здесь она окончательно поняла могущество новой
торговли и увлеклась этой силой, преобразующей Париж. Ее мысли приобретали
зрелость, из дикой девочки-провинциалки она превращалась в обаятельную
женщину. Впрочем, жизнь ее протекала довольно спокойно, несмотря на
усталость и небольшой заработок. Проведя весь день на ногах, Дениза
спешила домой чтобы заняться Пеле, которого старый Бурра, к счастью,
продолжал кормить; но ведь были и другие заботы - выстирать сорочку,
починить курточку; а в это время малыш поднимал такой шум, что у нее
трещала голова. Раньше двенадцати она никогда не ложилась. На воскресенье
оставалась самая тяжелая работа: она убирала комнату, занималась починкой
и была так занята, что частенько ей часов до пяти некогда было и
причесаться. Между тем девушке приходилось иногда выйти с ребенком; лишь
под вечер она водила его на далекую прогулку пешком в Нейи; там они
позволяли себе угощение - выпивали чашку молока у крестьянина,
пристроившись где-нибудь у него на дворе. Жан презирал эти прогулки; он
показывался время от времени по вечерам в будни, затем исчезал под
предлогом, что ему надо еще кого-то проведать; денег он больше не просил,
зато бывал всякий раз такой грустный, что сестра начинала беспокоиться и
всегда для него находила припрятанную монету в сто су. Это была
единственная роскошь, какую она себе позволяла.
Как раз у меня там жена бумажного фабриканта...
красавица!
Жуенвиль с Полиной и Божэ. Она иногда встречалась с ними на улице Сен-Рок,
выходя от Робино. В одну из этих встреч Полина поведала ей, что, быть
может, выйдет замуж за своего любовника; теперь дело только за нею, но она
еще колеблется - ведь замужних продавщиц в "Дамском счастье"
недолюбливают. Мысль о браке удивила Денизу, она не осмелилась что-либо
советовать подруге.
Кларе, та как раз переходила площадь; и Дениза поспешила ускользнуть,
потому что он стал умолять, чтобы она спросила свою прежнюю сослуживицу,
не согласится ли та выйти за него замуж. Что это с ними со всеми
происходит? Зачем так мучиться? Она почитала себя счастливой, что ни в
кого не влюблена.
входила к нему в лавку.
его вставала дыбом.
особняк принадлежал "Ипотечному кредиту", а председатель этого банка,
барон Гартман, перепродал его нашему проходимцу Муре... Теперь они
подступили ко мне и справа, и слева, и сзади и держат меня в руках,
точь-в-точь как я держу этот набалдашник!
особняка. Домик Бурра, зажатый между "Дамским счастьем" и особняком
Дювиллара, походил на ласточкино гнездо, прилепившееся в трещине стены;
казалось, домик непременно рухнет в тот самый день, когда магазин
вторгнется в особняк. И этот день наступил. Колосс сдавил слабое
препятствие, опоясывая его грудами своих товаров, угрожая поглотить его,
уничтожить одною силою своего гигантского дыхания. Бурра отлично
чувствовал тиски, в которых трещала его лавка. Ему казалось, что она
уменьшилась, он боялся, как бы не проглотили его самого, как бы не
пришлось ему внезапно, со всеми своими зонтиками и тростями, оказаться на
улице; - до того мощно грохотал могучий механизм.
погребе у меня, и на чердаке - всюду тот же звук пилы, врезающейся в
известку... Но что из того, - им не удастся расплющить меня, как лист
бумаги! Я не тронусь с места, даже если они взломают крышу и ливень
затопит мою постель!
увеличили, за его предприятие и за отказ от договора готовы были дать
пятьдесят тысяч франков. Предложение это еще больше обозлило старика, и он
с бранью отказался. До чего же, значит, эти мошенники разбогатели от
грабежей, если готовы заплатить пятьдесят тысяч за имущество, которое не
стоит и десяти! Он защищал свою лавку, как целомудренная девушка защищает
свою добродетель, - во имя чести, из уважения к самому себе.
Он лихорадочно метался по дому, обмеривал стены, отходил на средину улицы
и смотрел на домик, словно архитектор. Наконец как-то утром явились
рабочие. Начиналась решительная схватка; у Бурра возникла безрассудная
мысль сразиться с "Дамским счастьем" на его же собственной почве: сделать
уступку современной роскоши. Покупательницы, упрекавшие его за то, что его
лавка слишком мрачна, несомненно, появятся опять, когда увидят ее сияющей,
отделанной заново. Прежде всего заштукатурили все щели и поправили фасад;
затем окрасили в зеленый цвет витрину; роскошь была доведена до того, что
даже позолотили вывеску. Три тысячи франков, которые Бурра отложил на
крайний случай, были истрачены. И правда, весь квартал всполошился; на
лавку Бурра приходили глядеть, а он среди такого великолепия окончательно
терял голову и никак не мог войти в обычную колею. В этой сияющей раме, на
этом нежном фоне причудливый старик с большущей бородой и длинными
волосами был словно уже не у себя дома. Прохожие, шедшие по
противоположному тротуару, удивлялись, видя, как он размахивает руками,
как вырезает набалдашники. Сам он суетился, словно в лихорадке, боялся
что-нибудь запачкать и все глубже зарывался в эту нарядную коммерцию, в
которой ровно ничего не понимал.
счастья". Он выпустил свое изобретение - плиссированный зонтик, которому
впоследствии суждено было получить широкое распространение. Впрочем,
"Счастье" немедленно усовершенствовало это изобретение. Тогда началась
борьба на почве цен. Бурра производил зонты стоимостью в один франк
девяносто пять сантимов, со стальными спицами; зонты, которым износа нет,
как гласила этикетка. Но он рассчитывал бить конкурента главным образом
ручками - ручками из бамбука, кизила, оливкового дерева, испанского
тростника, миртового дерева, самыми разнообразными ручками, какие только
можно вообразить. "Счастье", менее заботившееся о художественной стороне,
уделяло зато больше внимания материи и восхваляло свои альпага и могэры,
саржу и тафту. И победа осталась за "Счастьем", а старик в отчаянии
твердил, что на искусство теперь всем наплевать, что остается вырезывать
ручки только для собственного удовольствия, не рассчитывая продать их.
Корнев Павел
Свержин Владимир
Шилова Юлия
Андреев Николай
Пехов Алексей
Шилова Юлия