любезным видом.
вас прикусил язык. Скажите, если со мной все-таки стрясется беда, вы за
меня заступитесь? Да, да, не притворяйтесь; ведь всем хорошо известно, что
одно ваше слово может перевернуть весь магазин вверх дном.
эти дружеские намеки смутили ее. Впрочем, то была правда. Благодаря
окружавшей ее лести у нее появилось смутное ощущение своего могущества.
Когда г-жа Орели вернулась и увидела, что отдел спокойно работает под
надзором Денизы, она дружелюбно улыбнулась помощнице. Г-жа Орели забывала
о Муре, зато с каждым днем возрастала ее любезность к той, которая могла в
один прекрасный день возыметь честолюбивое желание занять место
заведующей. Начиналось царствование Денизы.
глухую борьбу, и это объяснялось прежде всего его глубокой неприязнью к
ней. Он ненавидел Денизу за ее кротость и очарование. Кроме того, он
боролся с нею потому, что считал ее влияние пагубным: в тот день, когда
Муре будет побежден, его страсть к Денизе поставит под угрозу самое
существование фирмы. Бурдонклю казалось, что коммерческие способности
хозяина потускнеют из-за этого увлечения; то, что приобретено благодаря
женщинам, уйдет по милости одной из них. Женщины не волновали Бурдонкля,
он обращался с ними с пренебрежением бесстрастного человека, которому в
силу его профессии суждено жить на их счет; он утратил последние свои
иллюзии, наблюдая женщин во всей их наготе, в атмосфере торговой сутолоки.
Аромат, исходивший от семидесяти тысяч покупательниц, не опьянял его, а,
наоборот, вызывал невыносимую мигрень; возвращаясь домой, он нещадно бил
своих любовниц. Он отнюдь не верил в бескорыстие и искренность молоденькой
продавщицы, которая мало-помалу становилась такой опасной. Это внушало ему
тревогу. С его точки зрения Дениза вела игру, и притом очень ловко: ведь
если бы она сразу уступила Муре, он, несомненно, забыл бы ее на следующий
же день; напротив, отказывая ему, она только подзадоривает его, сводит с
ума в толкает на всякие глупости. Даже проститутка, изощренная в пороках,
не сумела бы действовать хитрее этого невинного существа. И когда
Бурдонкль видел Денизу, ее ясные глаза, кроткое лицо, весь ее простой,
бесхитростный облик, его охватывал настоящий страх, словно перед ним
стояла переодетая людоедка, мрачная загадка в образе женщины, сама смерть,
притаившаяся под личиной девственницы. Как вывести на чистую воду эту
лжепростушку? Он стремился разгадать ее хитрости, надеясь публично
разоблачить их; конечно, ей не миновать какого-нибудь промаха, вот
тогда-то он и поймает ее с одним из ее любовников, ее снова выгонят, и
торговый дом опять заработает четко, как хорошо налаженная машина.
вознагражу вас.
сторону этой девушки, которая не сегодня-завтра, пожалуй, сделается
полновластной хозяйкой? Хотя старик и не осмеливался до нее дотронуться,
он находил ее дьявольски хорошенькой. В былые времена его полковой
командир покончил с собой из-за такой девчонки, невзрачной на вид, но
хрупкой и скромной, с одного взгляда покорявшей сердца.
и уважением, окружавшими теперь Денизу, копошился целый рой отвратительных
сплетен. Весь магазин только и судачил о том, что она была когда-то
любовницей Гютена; никто не решался утверждать, что эта связь
продолжается, но подозревали, что у них изредка еще бывают свидания. И
Делош тоже живет с нею; их беспрестанно застают в темных уголках, где они
болтают по целым часам. Срамота, да и только!
относительно малого из кружевного? - допытывался Бурдонкль.
утром он самолично видел, как они хохотали в подвальном этаже. Но пока он
обращался с девушкой, как с равной; теперь он уже не презирал ее, ибо
чувствовал, что она достаточно сильна, чтобы свалить его самого, несмотря
на его десятилетнюю службу, если он проиграет игру.
раз разговор. - Они постоянно вместе. И как только вы их сцапаете, зовите
меня, а об остальном уж я сам позабочусь.
так мучила его! Он вспоминал, как Дениза пришла в магазин в грубых
башмаках и жалком черном платьице и какой дикаркой она тогда казалась. Она
лепетала что-то, все над ней потешались, и ему самому она тогда показалась
дурнушкой. Дурнушкой! А теперь она одним взглядом может повергнуть его к
своим ногам, теперь он видит ее в ореоле какого-то сияния. Еще недавно она
считалась одною из худших продавщиц, была всеми отвергнута, ее осыпали
насмешками, и сам он обращался с нею, как с каким-то потешным зверьком. В
течение нескольких месяцев он с любопытством наблюдал, как она взрослеет и
развивается, и забавлялся этими наблюдениями, не сознавая, что в эту игру
вовлечено его собственное сердце. А она мало-помалу вырастала, становясь
грозной силой. Быть может, он влюбился в нее с первой же минуты, еще в то
время, когда, как ему казалось, она вызывала в нем только жалость. Но в ее
власти он почувствовал себя лишь с того вечера, когда они вместе гуляли
под каштанами Тюильрийского сада. С этого часа началась новая страница его
жизни. Он еще до сих пор слышал отдаленное журчание фонтана и смех
девочек, игравших в саду, в то время как она молчаливо шла рядом с ним под
душной тенью деревьев. Дальше он уже ничего не помнил, его лихорадка
усиливалась с каждым часом; девушка завладела всеми его помыслами, всем
его существом. Такой ребенок! Да возможно ли это? Теперь, когда она
проходила мимо него, легкое дуновение ее платья казалось ему таким вихрем,
что ноги у него подкашивались.
стряхнуть с себя это нелепое порабощение. Чем она могла так сильно
привязать его? Ведь он видел ее почти разутой, ведь только из сострадания
принял он ее на службу! Если бы это была по крайней мере одна из тех
великолепных женщин, которые волнуют толпу! Но это - девчонка, это -
ничтожество! В сущности, у нее простая, заурядная, совершенно
невыразительная физиономия. Должно быть, она не обладает и особой
смекалкой: он помнил, как неудачно она начала карьеру продавщицы. Но после
каждой такой вспышки негодования против самого себя его снова охватывала
страсть, и он приходил в какой-то священный ужас при мысли, что нанес
оскорбление своему кумиру. В ней сочеталось все, что может быть лучшего в
женщине: твердость духа, жизнерадостность и простота; от ее кротости веяло
очарованием, изысканным, волнующим, как аромат. Можно было сначала ее и не
заметить, отнестись к ней, как к первой встречной, но вскоре ее очарование
давало себя знать с медленной покоряющей силой; достаточно ей было
улыбнуться, и она привязывала человека навеки. На ее бледном лице тогда
улыбалось все: и глаза, голубые, как барвинки, и подбородок с ямочкой, а
тяжелые белокурые волосы, казалось, загорались какой-то царственной,
победоносной красотой. Он признавал себя побежденным: она умна, и ум ее,
как и красота, основан на ее нравственном совершенстве. Если прочие его
приказчицы, оторвавшись от своей среды, приобрели только внешний лоск,
который легко сходит с человека, то Дениза, чуждая поверхностного
щегольства, наделена врожденным изяществом. Под этим невысоким лбом,
говорившим о твердой воле и любви к порядку, зарождались широкие
коммерческие идеи, возникавшие из практического опыта. И Муре готов был
сложить руки и умолять ее о прощении за то, что в минуты волнения
оскорблял свое божество.
он ее, уж и не знал, что только ей предложить; сначала он предлагал
деньги, огромные деньги; потом решил, что она честолюбива, и сулил ей
место заведующей, как только освободится вакансия. Но она продолжала
отказываться. Это изумляло Муре, в завязавшейся борьбе его желание
становилось еще неистовей. Ему казалось невероятным, чтобы эта девочка не
пошла в конце концов на уступки, ибо он всегда считал женское целомудрие
чем-то относительным. У него не было теперь иной цели, все исчезло перед
единственным желанием видеть ее у себя, посадить к себе на колени,
целовать, целовать без конца, При одном этом видении кровь начинала
бурлить в его жилах, и он трепетал, угнетенный невозможностью добиться
желанного.
пробуждался вместе с ним. Она снилась ему по ночам, она сопровождала его к
большому бюро, стоявшему в его кабинете, где он по утрам, от девяти до
десяти, подписывал векселя и чеки; он стал делать это машинально, все
время чувствуя рядом с собой Денизу, которая продолжала невозмутимо
произносить "нет". В десять часов начиналось совещание, нечто вроде совета
министров, - собрание двенадцати пайщиков фирмы; на этих заседаниях Муре
председательствовал. Обсуждались вопросы, касающиеся внутреннего
распорядка и закупок, утверждались макеты выставок; Дениза и тут была с
ним, он слышал ее кроткий голос, когда произносились цифры, и видел ее
светлую улыбку во время самых сложных финансовых расчетов. После заседания
она снова сопровождала его в ежедневном обходе отделов, а после полудня
возвращалась с ним в кабинет и простаивала у его кресла от двух до
четырех, в то время как он принимал целую толпу фабрикантов, съехавшихся
со всех концов Франции, крупных промышленников, банкиров, изобретателей:
то было беспрерывное мелькание богатств и интеллектуальных сокровищ,
какая-то безумная пляска миллионов, краткие переговоры, во время которых
заключались крупнейшие сделки парижского рынка. Если Муре на минуту и
забывал о ней, решая вопрос о разорении или благоденствии какой-нибудь
отрасли промышленности, он тотчас же вновь находил ее подле себя, потому
что сердце его тянулось к ней; голос его тускнел, и он спрашивал себя, на