принужден вызвать полицейского комиссара, чтобы удалить старика из дому.
Товар был распродан, вещи вынесены из комнат, а он упрямо сидел в том
углу, где обычно спал и откуда его из жалости не решались выгнать... Но
рабочие уже начали вскрывать крышу над его головой. Прогнившие черепицы
сбрасывались, потолки рушились, стены трещали, а он по-прежнему сидел
среди развалин, под оголившимися старыми балками. Наконец, когда появилась
полиция, Бурра все-таки принужден был уйти; но, переночевав в соседних
меблированных комнатах, он на следующее утро снова появился на тротуаре,
против своей лавки.
кирки которых уже коснулись лачуги. Сквозь пустые оконные пролеты теперь
можно было видеть внутренность домика, - убогие комнаты и темную лестницу,
куда солнце не заглядывало в течение двух столетий.
обделали-таки свое дельце!
пепелища, и она не в силах была отвести глаза от покрытых плесенью,
осыпающихся камней. Наверху, на потолке прежней своей комнаты, она увидела
имя "Эрнестина" - черные, неровные буквы, выведенные в уголке пламенем
свечи; и у нее сразу воскресло воспоминание о пережитой в этой каморке
поре лишений - воспоминание, зародившее в ней глубокое сочувствие ко всем
страждущим. Рабочие, намереваясь разом свалить целую стену, решили
приступить к ней с фундамента. Стена зашаталась.
Падая, стена увлекла за собой всю развалину. Стены этой лачуги, осевшие и
испещренные трещинами, уже не могли держаться: одного толчка было
достаточно, чтобы расколоть строение сверху донизу. Таков был печальный
конец этого дома, полного грязи, отсыревшего от дождей. Ни одна
перегородка не уцелела; на земле громоздилась только куча обломков, прах
прошлого, выброшенный на улицу.
сердце.
кончится. Он глядел на эту зияющую рану, на свободное пространство,
образовавшееся у боковой стены "Дамского счастья", которое избавилось
наконец от позорного нароста. Итак, мошка была раздавлена. Это была
последняя победа над упорным сопротивлением бесконечно малых величин -
весь квартал теперь был завоеван и покорен. Столпившиеся прохожие громко
разговаривали с разрушителями, которые негодовали на эти старые здания,
годные только на то, чтобы калечить людей.
сторону, - вы же знаете, что вас не бросят на произвол судьбы. Обо всех
ваших нуждах позаботятся...
им, что старик Бурра еще может работать и что он найдет работу всюду, где
захочет... Да! Ловко придумано: подавать милостыню людям, которых
убиваешь!
но не мешайте старикам умирать, сохраняя свои убеждения.
походкой. Она следила за его спиной, некоторое время мелькавшей в толпе
прохожих. Но вот он повернул за угол площади Гайон и скрылся из виду.
пошла к дяде. Суконщик одиноко Сидел в лавке "Старого Эльбефа". Поденщица
приходила только по утрам и вечерам, варила ему обед и помогала открывать
и закрывать ставни. Он проводил долгие часы в полном одиночестве, и часто
за весь день никто его не тревожил; а если какая-нибудь покупательница и
отваживалась к нему заглянуть, он терялся и не находил нужного товара. В
полумраке, в глубоком безмолвии, он без устали расхаживал взад и вперед
тем же тяжелым шагом, что и на похоронах, поддаваясь какой-то болезненной
потребности двигаться, словно желая убаюкать свое горе.
темному углу.
пыталась найти какие-нибудь ласковые, ободряющие слова, но ничего не
приходило на ум.
обрушился дом... Я почувствовал, как задрожала земля... Когда я увидел их
сегодня утром на крыше, я сразу же и запер дверь.
это его больше не интересует.
скамеечку, на которой, будучи детьми, сиживали сначала жена, а потом дочь.
Возвращаясь же на другой конец комнаты, он глядел на тонувшие в сумраке
полки, где лежало несколько штук заплесневелого, полусгнившего сукна.
Таков был этот осиротевший дом; те, кого старик любил, исчезли, торговля
позорно захирела, и под тяжестью постигших его бедствий он бродил теперь
один с мертвым сердцем и укрощенной гордостью. Он поднимал глаза к
закопченному потолку, прислушивался к тишине, веявшей из полумрака
маленькой столовой - того семейного уголка, где ему когда-то было дорого
решительно все, вплоть до спертого воздуха. В старом жилище не проносилось
ни единого дуновения, и тяжелые мерные шаги старика гулко отдавались в
тишине, словно он ходил по могильным плитам, похоронившим все его
привязанности.
решение.
Я пытался продать лавку, никто не пришел... Что ж! В одно прекрасное утро
я запру ее и уйду куда глаза глядят.
Приняв во внимание жестокий удар, постигший старика, кредиторы решили
прийти к полюбовному соглашению. Однако после уплаты всех долгов дядя
неминуемо окажется на улице.
приступить к предложению, с которым пришла.
раз невольно окидывал взглядом жалкие витрины, от которых веяло
запустением. Он даже не поднимал глаз на победоносный фасад "Дамского
счастья", который во всем своем архитектурном великолепии простирался в
оба конца улицы. Бодю был совершенно подавлен, у него уже не хватало сил
раздражаться.
быть может, нашлось бы место... - И продолжала, запинаясь: - Мне... мне
поручили предложить вам место инспектора.
работа.
чего она так опасалась, - он смертельно побледнел, обессилев от
мучительного волнения и сознания своей обреченности.
ты хочешь, чтобы я нанялся на работу туда, напротив?
двух магазинов, она вновь пережила похороны Женевьевы и г-жи Бодю, перед
ее умственным взором промелькнул "Старый Эльбеф", поверженный наземь и
затоптанный "Дамским счастьем". И при мысли о том, что дядя поступит туда,
напротив, и будет там расхаживать в белом галстуке, у нее защемило сердце
от жалости и возмущения.
сказал он, скрещивая на груди жалкие дрожащие руки.
Это было бы нехорошо... Умоляю вас, простите меня!
отдавались в могильной тишине дома. Когда она ушла, он продолжал шагать,
охваченный ненасытной жаждой движения, как то свойственно впавшим в
отчаяние людям, которые кружат на одном месте, не в силах вырваться из
заколдованного круга.
самым близким не может она ничем помочь. Ей, видно, суждено до конца
оставаться простой свидетельницей несокрушимого торжества новой жизни,
которая нуждается в смерти, чтобы возрождаться без конца. Дениза
отказалась от сопротивления, примирившись с этим законом борьбы, но ее
женское сердце полнилось острой жалостью и братской нежностью при мысли о
страждущем человечестве. Она сама уже давно была захвачена колесами
гигантской машины. Ведь и она истекала кровью! Ведь и ее истязали,
выгоняли, осыпали оскорблениями! И даже теперь она иной раз приходила в
ужас при мысли о том, что стала баловнем судьбы только благодаря
счастливому стечению обстоятельств. Почему именно она, такая тщедушная?
Почему ее слабая рука неожиданно приобрела такую власть над этим
чудовищем? Сила, все сметавшая на своем пути, захватила и ее самое, хотя
Корнев Павел
Посняков Андрей
Свержин Владимир
Херберт Фрэнк
Глуховский Дмитрий
Белоусов Валерий