Холодно, сыро и тоскливо было в Вавеле, на дворе лежал мокрый снег,
Верхослава в монашеском платье бродила по замку будто в полусне.
Генрих закрыл глаза и попытался представить себе ее лицо. Немало видел
он красавиц при дворе кесаря, в Риме, в Палермо, в королевстве
Иерусалимском, и все же он снова здесь, и стоит ему опустить веки, как
перед ним возникают черные, широко раскрытые глаза невестки... В Кракове
были при ней только ее дети, некрасивые, хилые малыши, всегда укутанные в
теплые платки и одеяла, хотя в горницах у русских нянек стояла жара,
духота. Рыцарей в Вавельском замке было мало - Болек почти всех забрал к
себе или разослал кого куда. Подъезжая к Кракову, Генрих остановился на
пригорке и поглядел на Вавель - серое, унылое строение на бревенчатых
столбах. В воздухе кружились редкие, крупные хлопья снега. Слева от замка
незаконченный собор, только под крышу подвели отец начал, а братья
забросили. Справа - маленький круглый костел святого Адаукта (*104),
построенный в незапамятные времена.
Верхослава вышла к нему из темных сеней. Сперва она не могла взять в
толк, как он очутился в Кракове.
- Это Генрих, Генрих! - повторяла она. И слова эти звучали в его ушах
еще здесь, в сандомирском замке.
Переодеваться для пира не хотелось, он даже шпоры не снял и не обтер
пыль с лица - все сидел у окна и вслушивался в ее голос: "Это Генрих!" Как
истинная русская, Верхослава неправильно выговаривала его имя и при этом
всякий раз улыбалась. Боже, как ее красила улыбка!
В те дни, что он провел с ней, они вместе садились за стол, часами
беседовали у камина. В рассказах Генриха она многого не понимала: она не
знала, что это за Сицилия, как ехать в Иерусалим, какие были папы, как
зовут нынешнего кесаря.
- Он ведь наш родич! - сказал ей Генрих и лишь теперь, в Сандомире,
сообразил, что кесарь им родня довольно далекая, через всем ненавистную
Агнессу.
Вдвоем они пошли в собор - там лежали груды мусора, кирпича, известки,
хотя работы давно уже прекратились. Собор был освящен незадолго до смерти
Кривоустого, но так и остался незаконченным.
- Как все, что строил отец! - сказал Генрих.
Они поспешили уйти из собора в костел святого Адаукта. На маленьком
алтаре горели две свечи под образом Христа, который повесила Верхослава.
Не преклоняя колен, они немного постояли там. Генрих взял Верхославу за
руку, их пальцы переплелись - один-единственный раз! От ее черного платья
веяло могильным холодом, а его тамплиерский плащ был почти как саван.
"Сестра", - шепнул он ей. Потом их руки разъединились, они снова вернулись
в бревенчатый замок, в холодные, пустынные покои, где даже челяди не было.
Казалось, Верхослава была всеми покинута - увядающий лист чахлого
растения!
Казимир позвал брата к гостям - надо было соблюсти старинные обычаи,
основательно уже позабытые Генрихом. Он окропил медом угол залы, обтер
охапкой соломы, поданной слугами, места на лавке для себя и для Казимира,
после чего солому сожгли. Потом надо было трижды сделать круг по зале
вместе с ксендзом и воеводой в знак того, что он вступает во владение
замком потом выждать, пока все рассядутся - лишь тогда Генрих смог занять
свое место напротив Казимира. Справа сел Гумбальд, слева - Вшебор. "Обе
мои опоры - духовная и светская", - подумал Генрих, усмехнувшись.
Этих добрых людей, видимо, сильно смущало присутствие Генриха, его
наряд, необычное поведение. Он то и дело вставлял в разговор немецкие и
французские слова, которых они не понимали. Только Готлоб, бывалый рыцарь,
поспешно улыбался на каждое замечание князя, стараясь показать, что он-то
разумеет его речи.
Генрих обратил внимание на то, что и городские старшины, и рыцари
держались с достоинством, с какой-то простодушной гордостью и
степенностью. Правда, мед они хлестали вовсю, да еще пивом запивали, но
вели себя чинно, ни в чем не преступая сельских приличий. Хлеб они
отрезали себе, прижав темный каравай к груди, затем целовали его и
передавали соседу. Движения их были неторопливы, но ели все очень много и
шумно прихлебывали. Генрих невольно вспоминал беспутное иерусалимское
пиршество: как удивились бы эти люди, расскажи он им, что творится во
граде Христовом!
После пира он пошел спать, и в опочивальню провожали его торжественно,
как новобрачного, с факелами и пением. Но, увы, пели только духовные
гимны. Тэли, как обычно, помог ему раздеться, Генрих лег, однако ему долго
не спалось в своих владениях. Со двора доносился громкий голос Казимира,
там суетились, шумели люди, лошади в конюшнях бренчали цепями. Генрих
снова видел Верхославу и костел святого Адаукта, похожий на ротонду Гроба
Господня в Иерусалиме.
Впрочем, он был даже рад, что его мысли заняты Верхославой. Не то ему
пришлось бы думать о самом важном, обо всем, а это страшно. Хотелось
отдохнуть от впечатлений, которые волновали и смущали его душу в эти
последние годы. Хотелось заснуть, и он наконец заснул.
Утром проснулся довольно поздно. В опочивальне было свежо, Генрих
кликнул спальника. В дверь заглянул Герхо, и князь велел ему позвать слуг,
чтобы зажгли огонь в камине. Раздался топот ног по скрипучим деревянным
лестницам. Вскоре явился слуга и доложил, что князь Казимир просит
позволения войти.
Казимир пришел с огромной связкой ключей, он хотел сразу передать брату
все: ключи от казны, от погребов, от амбаров и от барж, которые хранились
в будках, поставленных на реке. Генрих, усмехнувшись, сказал, что покамест
Казимир может оставить ключи у себя, - сперва он желал бы взглянуть, как
брат хозяйничал в его отсутствие.
Вскоре они вышли вдвоем, надев теплые шубы. Стало вдруг холодно, как
это нередко бывает в марте ветер с реки пробирал до костей. Во дворе
собралась вся княжеская дружина - проживавшие в городе рыцари, несколько
немцев-наемников, был, разумеется, и Готлоб как майордом замка. Братья
начали обход. Готлоб и знатнейшие рыцари следовали за ними. Вначале
осмотрели конюшни. Лошадей было не много, но содержались они в отменном
порядке. Неказистые лошадки, большинство из Руси. Кастильский красавец
Генриха среди них, точно король среди простолюдинов, как заметил Готлоб,
любивший высокопарные выражения. Оба брата рассмеялись.
- Вот такое оно, сандомирское хозяйство!
Генрих с удивлением смотрел на брата. И ростом невелик, и совсем еще
молод, а все у него спорится: в хозяйстве знает толк, письму обучен -
недаром княгиня Саломея прочила его в духовное звание, - люди его
слушаются и, видно, любят. Даже не подумаешь, что он тут наводил порядок
не в своем хозяйстве - старается, хлопочет, как о кровном добре.
Потом осмотрели в амбарах запасы зерна, солонины и вяленой рыбы,
наготовленной к посту в замковых залах - огромный для такого небольшого
городка склад оружия: шлемов, луков, копий, стрел, все свалено в кучу, не
разберешь, где что в холодных кладовых - целые сорока дорогих мехов,
добытых здешними охотниками, купленных на стороне и привезенных в дань
лесовиками. В каждом помещении стоял шест, на нем было отмечено зарубками,
сколько чего тут есть, - сосчитаешь зарубки, и сразу видишь, все ли на
месте.
Наконец братья вдвоем, без свиты, прошли в казну она находилась в
каменном подвале за крепкими замками и засовами. Генрих против ожидания
обнаружил в подвале много золота, драгоценностей, бобровых и горностаевых
шкурок, дорогих тканей. Казимир объяснил, что это - Генрихова доля
сокровищ Кривоустого, принадлежащая ему по праву.
- Знаю, знаю, - сказал Генрих, - но как же ты умудрился отобрать все
это у Болека?
- А я с ним умею обходиться, - улыбнулся Казимир. - К тому же Болек
только на чужое добро жадный, а со своими он поступает по-честному, отдал
братьям все, что им полагалось.
Казимир говорил серьезно и искренне. Генрих смотрел на него с
удовольствием - всем взял, ничего не скажешь. Вытащив из-под плаща
какой-то странный предмет, Генрих протянул его Казимиру. Это был золотой,
но сильно почерневший венец с круглыми ямочками, в которых когда-то были
драгоценные камни.
- Надо бы и эту штуку спрятать здесь.
- А что это? - удивился Казимир.
- Корона деда нашего... Болеслава...
- Где ты ее взял?
- В его гробу, в Осиеке.
- Вот как! А зачем?
- Зачем?..
Генрих не нашелся, что ответить. Он только поднес венец поближе к
факелу, который был в руке Казимира.
- Видишь, этим короновались в Кракове наши предки.
- Да? - равнодушно сказал Казимир, проверяя прочность одного из
мешочков с золотыми монетами. - Но тебе-то она зачем? Может, собираешься
венчаться ею, стать королем сандомирским? - громко рассмеялся он. - Только
прежде надо бы построить собор получше, старый вот-вот обвалится. Давай ее
сюда, - сказал он, беря корону из рук Генриха и кладя ее в деревянный
ларец на горностаевую мантию княгини Саломеи. - Пока спрячем здесь, а там
пожертвуем в какой-нибудь костел... Взял из гроба! - вздохнул он, набожно
крестясь, и лицо его приняло выражение простодушной покорности.
- Горностаи совсем уже разлезаются! - сказал он вдруг. - Я их храню
просто так, на память, а толку от них никакого.
- Скоро ты женишься, - сказал Генрих, думая о другом.
- Вот еще выдумал! - снова засмеялся Казимир и подозрительно посмотрел
на брата. Но лицо Генриха было серьезно, как будто он молился.
Потом они обсудили, что будут делать дальше: в каком порядке посетят
города сандомирского княжества, каких кастелянов проведают, как объедут
границы. Генрих хотел прежде всего побывать в Мехове у Яксы, потом в
Белов Вольф
Роллинс Джеймс
Афанасьев Роман
Лукьяненко Сергей
Акунин Борис
Шилова Юлия