Чтение 19–й страницы книги ~Не жалейте флагов~

- Да.

- Возможно, они покажутся вам несколько завышенными, но вы же
понимаете, что наши постояльцы живут совсем как мы сами. Мы живем просто, но
мы любим комфорт. Тепло, - сказал он, слегка попятившись от камина, как раз
в этот момент изрыгнувшего в комнату клуб духовитого дыма, - сад, - сказал
он, указывая на промерзший, заваленный снегом котлован за окнами. - Летом мы
принимаем пищу под старой шелковицей. Музыку. Каждую неделю у нас камерная
музыка. У нашей Старой Мельницы есть некие трудно определимые достоинства,
некие невесомости, которые, грубо говоря, имеют свою рыночную стоимость. И
мне не кажется, - скромно сказал он, - мне не кажется, что при данных
обстоятельствах (причем в обстоятельства - Безил был в этом уверен - явно
включался толстый кус поэтического воображения миссис Харкнесс) шесть гиней
слишком высокая цена.

Настал момент, которого Безил все время ждал, - момент бросить гранату,
которую он лелеял за пазухой с той самой минуты, как открыл маленькую
калитку из кованого железа и потянул за шнурок железного колокола.

- Мы даем восемь шиллингов шесть пенсов в неделю, - сказал он.

Это была предохранительная чека. Подскочил рычажок, распустилась
пружина; внутри насеченной металлической скорлупы плюнул огнем капсюль, и
пламя невидимо поползло по пальцу дистанционной трубки. Медленно сосчитай до
семи и бросай. Раз, два, три, четыре...

- Восемь шиллингов шесть пенсов? - переспросил мистер Харкнесс. -
Боюсь, тут какое-то недоразумение. Пять, шесть, семь. Пора. Бац!

- Наверное, мне следовало сказать вам с самого начала. Я квартирьер. У
меня в машине трое детей.

Это выглядело грандиозно. Все было как на войне. Кто-кто, а Безил был в
некотором роде специалист по шокам. Лучшего он не мог припомнить.

Реакция Харкнессов после первого ошеломленного молчания прошла три
стадии: негодующий призыв к разуму и справедливости, смиренная просьба о
помиловании и, наконец, безразличное, полное достоинства приятие
неизбежного.

Первая стадия:

- Я позвоню миссис Сотилл... Я дойду до местных властей... Я напишу в
министерство просвещения и лорду-наместнику. Это же просто курам на смех.
Десятки арендаторов в коттеджах наверняка рады будут приютить этих детей.

- Только не этих, - ответил Безил. - К тому же, как вы знаете, мы
сражаемся за демократию. Нехорошо получается, когда богатые отказываются
вносить свой вклад.

- Богатые! Мы и берем-то жильцов только оттого, что еле сводим концы с
концами.

- Да и место для детей тут самое неподходящее. Они могут свалиться в
речку и захлебнуться. На четыре мили кругом нет ни одной школы...

Вторая стадия:

- Мы уже не такие молодые. После стольких лет на Востоке английская
зима переносится так трудно. Всякое лишнее бремя... - Мистер Сил, вы своими
глазами видели этот чудесный старый дом и как мы здесь живем. Неужели вы не
чувствуете здесь нечто совсем иное, нечто драгоценное, и это нечто так легко
убить!

- Именно в таком влиянии и нуждаются эти детишки, - жизнерадостно
ответил Безил. - Немножко культуры им не повредит.

Третья стадия:

Враждебность, холодная, как заснеженный склон холма над поселком. Безил
провел Конноли по мощенной плитами дорожке и через яблочно-зеленую дверь
прошел с ними в проход, пахнущий торфяным дымом и смесью сухих лепестков с
пряностями.

- Вещей-то у них с собой никаких, - сказал он. - Это Дорис, это Мики, а
это... Это маленькая Марлин. Я уверен, через день-другой вы просто диву
дадитесь, как это вы до сих пор могли без них жить. Мы сплошь и рядом
сталкиваемся с этим в нашей работе - с людьми, которые поначалу чураются
детишек, а потом рвутся усыновлять их. До свиданьица, детки, не скучайте. До
свиданьица, миссис Харкнесс. Будем время от времени заглядывать к вам, так
просто, чтобы посмотреть, все ли у вас в порядке.

И Безил покатил обратно между голыми живыми изгородями, столь согретый
глубокой внутренней теплотой, что ему нипочем была собирающаяся метель.

В ту ночь навалило чудовищно много снегу, и телефонные провода
оборвались, а по дороге на Северный Грэплинг невозможно стало проехать, так
что Старая Мельница восемь дней была отрезана физически, подобно тому как до
сих пор она была отрезана духовно от остального мира.

IV

Барбара и Безил сидели в оранжерее после второго завтрака. Дым от
сигары, которую курил Безил, словно синяя гряда облаков висел во влажном
воздухе, на уровне груди между мощеным полом и листвой экзотических растений
под потолком. Он читал вслух сестре.

- Это о службе снабжения, - сказал он, кладя на стол последнюю страницу
рукописи. Книга сильно продвинулась вперед за последнюю неделю.

Барбара проснулась, причем так незаметно, что и не подумать было, что
она спала.

- Очень хорошо, - сказала она. - Замечательно.

- Это должно разбудить их, - сказал Безил.

- Должно, - сказала Барбара, на которую его творение возымело столь
отличное от ожидаемого действие. Затем добавила, без всякой связи с
предыдущим: - Я слышала, сегодня утром откопали дорогу к Северному
Грэплингу.

- Этот снегопад был послан самим провидением. Он позволил Конноли и
Харкнессам сойтись вплотную. В противном случае та или другая сторона могла
бы раньше времени отчаяться.

- Надо думать, мы скоро услышим о Харкнессах. И в этот же момент,
словно все происходило на сцене, Бенсон подошел к двери и объявил, что
мистер Харкнесс находится в маленькой гостиной.

- Я должна видеть его, - сказала Барбара.

- Ни в коем случае, - сказал Безил. - Это моя работа для фронта. - И
последовал за Бенсоном в дом.

Он, конечно, ожидал увидеть перемену в мистере Харкнессе, но не такую
разительную. Его едва можно было узнать. Казалось, будто корка тропической
респектабельности, уцелевшая под фасадом домотканой материи и галстучного
кольца, истерта в порошок: он был жалок. Одет он был так же, как и в первый
раз. Должно быть, лишь воображение придавало этой аккуратной бородке
беспутный вид - воображение, воспламененное загнанным выражением его глаз.

Во время путешествий Безилу однажды довелось посетить тюрьму в
Трансиордании, где была введена хитроумная система наказаний. Заведение это
имело двоякое назначение: служило исправительным учреждением и одновременно
приютом для душевнобольных. Среди сумасшедших был один очень трудный старый
араб, необычайно свирепый, усмирить которого мог только пристальный
человеческий взор. А стоило сморгнуть хоть раз - и он вмиг на тебя
набрасывался. Преступников, нарушавших тюремные правила, приводили в его
камеру и запирали с ним наедине на срок до двух суток, соответственно
тяжести проступка. День и ночь сумасшедший, притаясь, сидел в углу, не
спуская завороженного взгляда с глаз провинившегося. Лучшим временем был для
него полуденный зной: в эту пору даже самый бдительный преступник нередко
смежал усталые веки и в тот же миг оказывался на полу под бешеным натиском
безумца. Безилу довелось видеть гиганта-уголовника, выводимого из камеры
араба после такой двухдневной сессии, и что-то в глазах мистера Харкнесса
живо привело ему на память эту сцену.

- Моя сестра, кажется, уехала, - сказал Безил. Если в груди мистера
Харкнесса и теплилась надежда, при виде старого врага она угасла.

- Вы брат миссис Сотилл?

- Да. В нас находят много общего. Я помогаю ей здесь в отсутствие моего
зятя. Чем могу служить?

- Ничем, - надломленным голосом ответил мистер Харкнесс. - Ничего.
Неважно. Я хотел повидать миссис Сотилл. Когда она вернется?

- А кто ее знает, - ответил Безил. - Она иногда бывает чрезвычайно
безответственна. Иной раз пропадает целыми месяцами. Но на этот раз она
поручила мне вести все дела. Вы не о ваших ли эвакуированных хотели с ней
говорить? Она была очень рада слышать, что их удалось так удачно пристроить.
Иначе она не могла бы уехать с чистой совестью. Это семейство доставляло нам
некоторое беспокойство. Надеюсь, вы меня понимаете?

Мистер Харкнесс, не дожидаясь приглашения, сел. Воплощением смерти
сидел он на золоченом стуле в этой маленькой яркой комнате и не выказывал
намерения ни говорить, ни двигаться.

- Миссис Харкнесс здорова? - любезно осведомился Безил.

- Слегла.

- А ваша жилица?

- Уехала сегодня утром, как только расчистили дорогу. Обе наши служанки
уехали вместе с ней.

- Надеюсь, Дорис помогает вам по хозяйству? Звук этого имени доконал
мистера Харкнесса. Он повел разговор начистоту.

- Мистер Сил, я этого не вынесу. Мы оба не вынесем. Сил наших больше
нет. Заберите от нас этих детей.

- Но ведь вы, конечно, не хотите, чтобы их отослали обратно в
Бирмингем, под бомбы?

Именно к этому аргументу прибегала Барбара в подобных случаях, и он
действовал безотказно. Однако не успел Безил договорить, как ему тут же
стало ясно, что это был ложный шаг. Страдание очистило душу мистера
Харкнесса от всякого лицемерия. Впервые за весь разговор его губы искривило
подобие улыбки.

- Ничто на свете не доставило бы мне большей радости, - сказал он.

- Ну что вы, что вы! Вы сами на себя наговариваете. Да я закон этого не
позволяет. Я хотел бы помочь вам. Что вы предлагаете?