которых постоянно портятся наши часы.
месяц за месяцем и год за годом курил и дремал, и размышлял о том, как
должно быть построено их новорожденное поселение, а тем временем город сам
заботился о себе и, как крепкий мальчонка, растущий без присмотра, не
стесненный подгузниками, свивальниками и прочей мерзостью, которыми наши
многоопытные няньки и бабки калечат и уродуют детей, так быстро набирался
сил и увеличивался в размерах, что прежде чем наши честные бургомистры
приняли какое-то решение о плане постройки города, приводить его в
исполнение было уже слишком поздно, а потому они мудро отказались от
дальнейшего обсуждения этого вопроса.
ГЛАВА V
добавлением различных рассказов о процветании Нового Амстердама и о мудрости
его кителей, - И о внезапном появлении Великого Человека
глубокими чувствами и пишущего историю своей родной страны. Если на его долю
выпадет роль унылого летописца бедствий или, преступлений, скорбная страница
бывает полита его слезами; но даже вспоминая об эпохах наибольшего
процветания и блаженства, он не может удержаться от меланхолического вздоха
при мысли о том, что они навеки миновали! Не знаю, обусловлено ли это
чрезмерной любовью к простоте прежних времен или некоторым мягкосердечием,
естественным для чувствительного историка, но я откровенно признаюсь, что не
могу без глубокого сокрушения оглядываться назад на безмятежные дни города,
которые я сейчас описываю. Дрожащей рукой я отодвигаю завесу забвения,
скрывающую скромные заслуги наших почтенных голландских предков, и,
обращаясь мысленным взором к их достойным всяческого уважения образам,
склоняюсь ниц перед величественными тенями.
поместье Никербокеров и в одиночестве провожу несколько часов в мезонине,
где висят портреты моих предков, покрытые пылью, в которую превратились и
те, кого они изображают. С благоговением всматриваюсь я в лица этих
знаменитых бюргеров, моих предшественников в непрерывном ходе жизни, чья
спокойная холодная кровь струится теперь в моих жилах, двигаясь все
медленней и медленней в хрупких каналах, пока вскоре ее замирающий ток не
остановится навеки!
людях, процветавших в дни патриархов, но, увы, уже давно превратившихся в
прах в той могиле, к которой я сам незаметно и неотвратимо спешу! Когда я
расхаживаю по темной комнате и предаюсь меланхолическим раздумьям,
окружающие меня бестелесные образы как будто вновь возвращаются украдкой к
жизни, их лица на мгновение оживают; мне начинает казаться, что их глаза
следят за каждым моим движением. В порыве фантазии я как бы вижу себя,
окруженным тенями усопших, и веду тихий разговор с героями древности!
Несчастный Дитрих! Ты родился в век упадка, брошен на произвол безжалостной
судьбы, чужеземец и усталый странник в родной стране; ты не был благословен
ни плачущей по тебе женой, ни семьей беспомощных детей, а обречен скитаться,
никому не нужный, по этим многолюдным улицам, где тебя толкают пришлые
выскочки, поселившиеся в тех прекрасных жилищах, в которых некогда твои
предки были полноправными властителями. Увы! увы! Неужели голландский дух
навеки исчез? Неужели навеки ушли времена патриархов? Вернитесь, вернитесь,
прекрасные дни простоты и непринужденности, снова взойдите над милым
островом Манна-хатой! Будьте снисходительны ко мне, мои уважаемые читатели,
будьте снисходительны к слабости моей природы; или лучше сядемте рядом,
предадимся излияниям сыновнего благоговения и поплачем, вспоминая наших
прапрадедов.
влиянием счастливых картин, описываемых мною, я с более спокойным сердцем
возвращаюсь к своей истории.
себе и отеческому попечению божьего промысла, приобретал все большее
значение с такой быстротой, словно он был нагружен дюжиной корзин, полных
теми мудрыми законами, которые обычно взгромождают на спины юных городов,
чтобы они лучше росли. Единственным достижением, упомянутым в отчетах о
деятельности почтенного совета, была постройка внутри форта часовни,
посвященной великому и доброму святому Николаю, который немедленно взял
младенческий город Новый Амстердам под свое особое покровительство и был с
тех пор и, я от всего сердца надеюсь, всегда будет святым хранителем этого
превосходного города. Больше того, мне говорили, будто где-то существует
небольшой сборник преданий, написанный на нижнеголландском языке, где
рассказывается, что статуя этого прославленного святого, некогда украшавшая
бушприт "Гуде вроу", была установлена перед часовней; в предании далее
сообщается о различных чудесах, совершенных огромной трубкой, которую святой
держал в зубах и клубы дыма из которой был наилучшим лекарством от
несварения желудка, а следовательно, имел большое значение для нашей колонии
славных едоков. Но так как, несмотря на самые усердные поиски, мне не
удалось обнаружить этой книжки, я отношусь к упомянутым сведениям с большим
сомнением.
города возрастало в десять раз быстрее, и вскоре он превратился в столицу
многочисленных поселений и обширной колонии. Провинция простиралась к северу
до форта Аурания, или Орендж, известного теперь под названием Олбани и
расположенного примерно в ста шестидесяти милях вверх по течению Мохегана
или Гудзона. В сущности, граница провинции доходила до самой реки Святого
Лаврентия: но в то время на этом не очень настаивали, так как страна за
фортом Аурания была совершенно дикой, населенной, по слухам, каннибалами и
называлась Terra Incognita. О жителях этих неизвестных районов сообщались
самые различные сведения; по описаниям некоторых они принадлежали к племени
ацефалов, каким его описывает Геродот: у них не было головы, а глаза
находились на животе. Другие утверждают, будто жители Terra Incognita
принадлежат к племени, о котором отец Шарлевуа упоминает, как об одноногом,
вполне серьезно добавляя, что они бегали чрезвычайно быстро. Но самое
обстоятельное описание дает преподобный Иоганнес Мегаполенсис, миссионер,
живший в этих местах; в сохранившемся до наших дней письме он утверждает,
что это были мохаги или мохоки, народ, по его описанию, очень распущенный в
своих нравах и вдобавок весьма склонный к проказам. "Ибо, - говорит он, -
если им удается поспать с женой другого, они считают это остроумной шуткой"
{* Let. of I. Megapel. Hag. S. P. [Письмо Иоганнеса Мегаполенсиса. "Гаагское
собрание исторических документов"].}. Превосходный старый джентльмен
сообщает далее другие весьма важные сведения об этой стране уродов, отмечая:
"Здесь, на побережье, и внутри страны у них много черепах длиной от
двух-трех до четырех футов; некоторые, с двумя головами, очень злы и любят
кусаться {* Огилви в своем превосходном труде об Америке, говоря об этих
краях, упоминает о львах, в изобилии водившихся на высокой горе, а также
пишет: "На границах Канады иногда встречается животное, которое имеет
некоторое сходство с лошадью; у него раздвоенное копыто, косматая грива,
один рог посреди лба, хвост как у дикого кабана к шея оленя". Далее он дает
рисунок этого странного животного, весьма похожего на единорога.
Натуралистам приходится сильно пожалеть, что этот удивительный вид животных,
подобно рогатым лягушкам, полностью вымер.}.
названной Делавэр, а к востоку она простиралась до реки Варсхе (или фреш),
позднее названной Коннектикут. На этой границе тоже были построены
могущественный форт и фактория, примерно в том месте, где теперь расположен
славный город Хартфорд; этому укреплению дали название форт Гуд-Хоп, то есть
форт Доброй Надежды, и оно было предназначено и для торговли, и для обороны.
Впрочем, об этой крепости, о ее доблестном гарнизоне и стойком коменданте я
еще вскоре буду говорить, так как им предстоит сыграть немалую роль в этом
богатом событиями и правдивом повествовании.
главного города являет нашим взорам прекрасную страницу, незапятнанную ни
преступлением, ни невзгодами. Орды размалеванных дикарей все еще скрывались
в густых лесах и в плодородных долинах прекрасного острова Манна-хаты;
охотник все еще ставил свою грубую хижину из звериных шкур и веток на берегу
лесных ручьев, тихо извивавшихся по прохладным и тенистым долинам. Тут и там
на солнечной вершине холма виднелась кучка индейских вигвамов, дым из
которых поднимался над соседними деревьями и плавал в ясном просторе неба.
Первобытные жители лесов оставались мирными соседями Нового Амстердама, и
наши почтенные предки старались по возможности улучшить их положение,
милостиво снабжая их джином, ромом и стеклянными бусами в обмен на
приносимые ими меха. Ибо добросердечные голландцы, по-видимому, воспылали
дружескими чувствами к своим диким соседям - по причине той легкости, с
какой те давали себя обмануть. Нельзя сказать, что у индейцев не хватало
сообразительности, так как некоторые их обычаи свидетельствуют об изрядном
лукавстве, особенно яркий пример которого приводит Огилви, говорящий: "За
малейшую провинность молодой муж колотит жену и выгоняет ее вон, и женится
на другой, так что у некоторых из них каждый год бывает новая жена".
дикими соседями время от времени нарушалось; я помню, как моя бабушка,
преумная старуха, хорошо знавшая историю этих мест, рассказывала зимними
вечерами длинную историю о сражении между ново-амстердамцами и индейцами,
которое было известно (почему, я не могу вспомнить) под названием Персиковой
войны и произошло вблизи персикового сада в темной мрачной долине,
затененной кедрами, дубами и унылыми тсугами. Долгое время няньки, старухи и
другие древние летописцы повторяли рассказы об этой кровавой стычке, и
угрюмое поле битвы было известно нескольким поколениям под названием Долина
Мурич Виктор
Доставалов Александр
Контровский Владимир
Перумов Ник
Акунин Борис
Маккарти Кормак