как не хотелось соглашаться с тем, что он уже кончился, в то время как мы
не сказали друг другу и десятой доли того, что непременно хотели сказать!
Ничего не поделаешь! Спустившись вниз, мы надели шинели, и теплый,
светлый, немного пьяный мир остался за спиной, и впереди открылась черная,
как вакса, Н., по которой гулял нехороший, невежливый, невеселый нордовый
ветер.
потому, что в начале войны они сделали очень много, едва ли не больше всех
на Северном флоте, но потому, что характерные черты их быта, их отношений,
их напряженной боевой работы накладывали свой отпечаток на жизнь всего
городка. Нигде не может быть такого равенства перед лицом смерти, как
среди экипажа подводной лодки, на которой либо все погибают, либо все
побеждают. Каждый военный труд тяжел, но труд подводников, особенно на
"малютках", таков, что я бы, кажется, не согласился променять на один
поход "малютки" десять самых опасных полетов. Впрочем, еще в детстве мне
представлялось, что между людьми, спускающимися так глубоко под воду,
непременно должен быть какой-то тайный уговор, вроде клятвы, которую мы с
Петькой когда-то дали друг другу.
конце августа 1942 года. "Малютка" знаменитого Ф. с моей помощью утопила
четвертый. Об этом не стоило бы и упоминать - я шел пустой и мог только
сообщить в штаб координаты германского судна, но Ф. пригласил меня на
"поросенка", и с этого "поросенка" начались события, о которых стоит
рассказать.
потопленное судно торжественным обедом, на котором командование угощает
победителей жареным поросенком? Накануне были пущены ко дну транспорт,
сторожевик и эсминец, и озабоченные повара в белых колпаках внесли не
одного, а целых трех поросят в просторную офицерскую столовую, где буквой
"П" стояли столы и где за перекладиной этой буквы сидел адмирал -
командующий Северным флотом.
лежали на блюде, и три командира стояли над ними с большими ножами в
руках. И это было традицией - победители должны своими руками разделить
поросенка на части. Ну и части! Огромный ломоть, набитый кашей и
посыпанный затейливыми стружками хрена, плывет ко мне через стол! И нужно
справиться с ним, чтобы не обидеть хозяев.
командиров-победителей, за их экипажи. Я смотрю на него - он приезжал в
наш полк, и мне запомнилось живое, молодое движение, с которым, закинув
голову, он остановился, слушая командира полка, отдававшего рапорт. Он
молод - всего на четыре года старше меня. Впрочем, я помню его еще по
Испании.
за братьев, идущих на подвиг в пустыне арктической ночи. За воинскую удачу
и спокойствие сердца в опасный, решительный час!
среди гостей-журналистов, которым Ф. с помощью вилки и ножа наглядно
показывает, каким образом был потоплен эсминец. Не сводя с меня глаз,
адмирал что-то говорит соседу, и сосед, командир дивизиона, произносит
третий тост. За капитана Григорьева, который "умело навел на германский
караван подводную лодку". И адмирал показывает жестом, что пьет за меня...
тем более, что журналисты, о которых я упомянул, рассказали об этом
"тройном поросенке" в периодической прессе. Скажу только, что адмирал
исчез совершенно неожиданно - вдруг встал и вышел. Проходя за моим стулом,
он наклонился и, не давая мне встать, сказал негромко:
тумана, до которой на земле нам не было никакого дела, стала важной частью
полета, который, как всякий полет, складывается из: а) задачи и б) всего,
что мешает задаче.
встали на курс.
рейдер (очевидно, вспомогательный крейсер) прошел в Карское море,
обстрелял порт Т. и бродит где-то далеко на востоке. Я должен был найти и
утопить его - чем скорее, тем лучше, потому что наш караван с военными
грузами шел по Северному морскому пути и находился сравнительно недалеко
от этого порта. Да и вообще нетрудно было представить себе, что может
сделать в мирных водах большой военный корабль!
Но и здесь не было ничего, кроме все той же унылой облачной каши, которую
кто-то вроде самого господа-бога круто размешивал великанской ложкой.
было сложнее второго! Но как был поражен адмирал, когда я исправил на его
карте почти все острова восточной части архипелага Норденшельда!
была исправлена экспедицией "Норда" перед самой войной. Я не был там. Но
когда-то в этих местах прошел капитан Татаринов и мысленно я, вслед за
ним, тысячу раз.
поворачивает туда и сюда и падает, пробиваясь, как подземная река в
темноте, в тишине вечной ночи, и вдруг выходит на простор, к солнцу и
свету, как вышла сейчас моя машина из облачной каши, выходит, и
оказывается, что ничто не пропадает даром!
Катя нашлась и мы вместе жили на Н.
полетом. Она была бы румяная, теплая, сонная. Быть может, войдя, я
поцеловал бы ее не так, как всегда, и она сразу поняла бы, как важно и
интересно для меня то, что поручил адмирал.
когда я будил ее ночью. В халатике, с косами, заплетенными на ночь, она
молча смотрит на меня и вдруг бежит куда-то, вспоминает, что у нее есть
что-то вкусное для меня - пьяная вишня или маслины, которые мы оба любили.
И потом, в полете, весь экипаж хвалит мою жену и ест маслины или пьяную
вишню.
которой вечно, должно быть до гроба, будет кружиться моя голова. Катя, о
которой я ничего не знаю, кроме того, что ее нет со мной. Хотя бы, поэтому
нужно непременно найти и утопить этот рейдер.
сошлись, когда из карманов были выброшены портсигары, фонарики,
зажигалки...
должен был отправиться с нею и куда меня не пускали так долго. Разве не
знал я, наверное, безусловно, что придет время, и я прилечу в эти места?
Разве не чертил с точностью до полуградуса маршрут, по которому, как в
детском ослепительном сне, прошли люди со шхуны "Св. Мария" - прошли,
тяжело дыша, с закрытыми, чтобы не ослепнуть, глазами? Прошли, и впереди -
большой человек, великан в меховых сапогах...
искали рейдер. Однообразна пустыня арктических морей, трудно найти
замаскированную, чуть заметную полоску военного корабля в этой
беспредельной пустыне. Добрых две недели мы перелетали с базы на базу.
Один из полетов продолжался семь часов - лучше, если бы он был покороче,
потому что, пройдя над Карским морем в двух направлениях и вернувшись к
Новой Земле, мы не нашли ее, как будто эти огромные острова до сих пор
просто по ошибке значились на географической карте. Пока хватало горючего,
в черном тумане мы ходили над ней, и если бы ветер, на наше счастье, не
проделал в тумане небольшую светлую дырку, пожалуй, мне бы не удалось
дописать эту книгу. Мы бросились к этому пятнышку, сразу закрыли газ и
благополучно сели.
черно-белых кайр сидели на скалах - так много, что весь берег мили на две
казался круто посыпанным солью. Они кричали, хлопали крыльями, свистели,
срывались и, расталкивая соседей, вновь садились на отвесные скалы, и в
общем оглушительном шуме слышались отдельные возгласы, точно это и был
базар, на котором ссорились, сидя на возах, бранчливые бабы. Вонь была
Шилова Юлия
Пехов Алексей
Орлов Алекс
Василенко Иван
Суворов Виктор
Акунин Борис