этот мальчик, родившийся в бедной рыбачьей семье на берегу Азовского моря.
Как будто не он, а я в юности ходил матросом на нефтеналивных судах между
Батумом и Новороссийском. Как будто не он, а я выдержал экзамен на
"морского прапорщика" и потом служил в Гидрографическом управлении, с
гордым равнодушием перенося высокомерное непризнание офицерства. Как будто
не он, а я делал заметки на полях нансеновских книг и гениальная мысль:
"Лед сам решит задачу" была записана моей рукой. Как будто его история
окончилась не поражением и безвестной смертью, а победой и счастьем. И
друзья, и враги, и любовь повторились снова, но жизнь стала иной, и
победили не враги, а друзья и любовь.
назвать иначе, как вдохновением. Как будто на далеком экране под открытым
небом я увидел мертвую, засыпанную снегом шхуну. Мертвую ли? Нет, стучат,
забивают досками световые люки, обшивают толем и войлоком потолки -
готовятся к зимовке...
своему креслу, и я подумал, что это очень справедливо, что они так
почтительно расступаются перед дочерью капитана Татаринова. Но она была
еще и лучше всех - особенно в этом простом английском костюме. Она была
лучше всех - и тоже каким-то образом участвовала в этом восторге, в этом
вдохновении, с которыми я говорил о плавании "Св. Марии".
утверждения, что факты, которые были установлены экспедицией капитана
Татаринова, до сих пор не потеряли своего значения. Так, на основании
изучения дрейфа известный полярник профессор В. предположил существование
неизвестного острова между 78-й и 80-й параллелями, и этот остров был
открыт в 1935 году - и именно там, где В. определил его место. Постоянный
дрейф, установленный Нансеном, был подтвержден путешествием капитана
Татаринова, а формулы сравнительного движения льда и ветра представляют
собой огромный вклад в русскую науку.
том, как были проявлены фотопленки экспедиции, пролежавшие в земле около
тридцати лет.
меховых сапогах, перетянутых под коленями ремешками. Он стоял, упрямо
склонив голову, опершись на ружье, и мертвый медведь, сложив лапы, как
котенок, лежал у его ног. Он как будто вошел в этот зал - сильная,
бесстрашная душа, которой было нужно так мало!
торжественная тишина воцарилась в зале, что никто не смел даже вздохнуть,
не то что сказать хоть слово.
капитана:
если бы мне не то что помогли, а хотя бы не мешали. Что делать? Одно
утешение - что моими трудами открыты и присоединены к России новые
обширные земли..."
место, на которое я должен обратить ваше внимание. Вот оно: "Я знаю, кто
мог бы помочь вам, но в эти последние часы моей жизни не хочу называть
его. Не судьба была мне открыто высказать ему все, что за эти годы
накипело на сердце. В нем воплотилась для меня та сила, которая всегда
связывала меня по рукам и ногам..." Кто же этот человек, самого имени
которого капитан не хотел называть перед смертью? Это о нем он писал в
другом письме: "Можно смело сказать, что всеми своими неудачами мы обязаны
только ему". О нем он писал: "Мы шли на риск, мы знали, что идем на риск,
но мы не ждали такого удара". О нем он писал: "Главная неудача - ошибка,
за которую приходится расплачиваться ежедневно, ежеминутно, - та, что
снаряжение экспедиции я поручил Николаю..."
немало, но только один из них вдруг выпрямился, оглянулся, когда я громко
назвал это имя, и палка, на которую он опирался, упала и покатилась. Ему
подали палку.
старый спор между мною и этим человеком. Наш спор давно решен - самой
жизнью. Но в своих статьях он продолжает утверждать, что всегда был
благодетелем капитана Татаринова и что даже самая мысль "пройти по стопам
Норденшельда", как он пишет, принадлежит ему. Он так уверен в себе, что
имел смелость явиться на мой доклад и сейчас находится в этом зале.
Председатель позвонил в колокольчик.
полностью - имя, отчество и фамилия. Но среди прощальных писем капитана мы
нашли и деловые бумаги. С одной из них, очевидно, капитан никогда не
расставался. Это копия обязательства, согласно которому: 1. По возвращении
на Большую Землю вся промысловая добыча принадлежит Николаю Антоновичу
Татаринову - полностью имя, отчество и фамилия. 2. Капитан заранее
отказывается от всякого вознаграждения. 3. В случае потери судна капитан
отвечает всем своим имуществом перед Николаем Антоновичем Татариновым -
полностью имя, отчество и фамилия. 4. Самое судно и страховая премия
принадлежат Николаю Антоновичу Татаринову - полностью имя, отчество и
фамилия. Когда-то в разговоре со мной этот человек сказал, что только
одного свидетеля он признает: самого капитана. Пусть же он теперь перед
всеми нами откажется от этих слов, потому что сам капитан теперь называет
его - полностью имя, отчество и фамилия!
передних рядах многие встали, в задних стали кричать, чтобы садились - не
видно, а он стоял, подняв руку с палкой, и кричал:
такого дьявольского шума, который поднимался, едва он открывал рот. Но он
все-таки сказал что-то - никто не расслышал - и, тяжело стуча палкой,
сошел с кафедры и направился к выходу вдоль зрительного зала. Он шел в
полной пустоте - и там, где он проходил, долго была еще пустота, как будто
никто не хотел идти там, где он только что прошел, стуча своей палкой.
придется - на полу и на полках - в переполненном, полутемном вагоне, ехали
в Энск. В прежние времена этого было достаточно, чтобы его народонаселение
увеличилось чуть ли не вдвое.
были студентки московских вузов), и они сказали, что едут в Энск на
работу.
говорил, что он идет под рекой и что в нем "на каждом шагу скелеты", в
Энске никогда не было ничего похожего на шахты. Но девушки утверждали, что
едут на шахты.
своя жизнь, не похожая на соседнюю, как будто тонкие, не доверху, дощатые
стенки разделили не вагон, а чувства и мысли. В одних отделениях стало
шумно и весело, а в других скучно. У нас - весело, потому что девушки,
немного погрустив, что не удалось остаться на летнюю работу в Москве, и
поругав какую-то Машку, которой это удалось, стали петь, и весь вечер мы с
Катей слушали современные военные романсы, среди которых несколько было
забавных. В общем, девушки пели до самого Энска, даже ночью - почему-то
они решили не спать. Так и прошла вся недолгая дорога - тридцать четыре
часа - в пенье девушек и в дремоте под это молодое, то веселое, то
грустное, пенье.
когда мы слезли, маленький вокзал показался мне в сумерках симпатичным и
старомодно-уютным. Но прежний Энск кончился там, где кончился широкий, в
липах, подъезд к этому зданию, потому что, выйдя на бульвар, мы увидели
вдалеке какие-то темные корпуса, над которыми быстро шли багрово-дымные
облака, освещенные снизу. Это был такой странный для Энска пейзаж, что я
даже сказал девушкам, что, очевидно, где-то в Заречной части пожар, и они
поверили, потому что дорогой я долго хвастался, что родом из Энска и что
мне знаком каждый камень. Но оказалось, что это не пожар, а пушечный
завод, выстроенный в Энске за годы войны.
например, М-ов, - но я не знал их в детские годы. Теперь, когда мы с Катей
шли по быстро темнеющим Застенной, Гоголевской, мне казалось, что эти
улицы, прежде лениво растянувшиеся вдоль крепостного вала, теперь поспешно
бегут вверх, чтобы принять участие в этом беспрестанном огненно-дымном
движении облаков над заводскими корпусами. Это было первое, но верное
впечатление - перед нами был хорошо вооруженный город. Конечно, для меня
он был прежним, родным Энском, но теперь я встретился с ним, как со старым
другом, - когда вглядываешься в знакомые изменившиеся черты и невольно
смеешься от нежности к волнения и не знаешь, с чего начать разговор.
рассчитывал подогнать к этому времени давно обещанный отпуск.