Кораблев начинал шумно ухаживать за старушкой. Николай Антоныч тоже
смеялся и бледнел. У него была эта странная черта - он бледнел, от смеха.
удивлялся, встречая меня, потом он стал морщиться и как-то неприятно
втягивать воздух носом. Потом начались поучения:
старушке спасибо. - А ты знаешь, что такое "спасибо"? Имей в виду, что в
зависимости от того, знаешь ли ты это или не знаешь, понимаешь ли, или не
понимаешь, может тем или иным путем пойти и вся твоя жизнь. Мы живем в
человеческом обществе, и одной из движущих сил этого общества является
чувство благодарности. Может быть, тебе известно, что у меня был некогда
брат. Неоднократно в течение всей его жизни я оказывал ему как
нравственную, так и материальную помощь. Он оказался неблагодарным. И что
же? Это крайне пагубно отразилось на его судьбе.
лане плохие сапоги, я - маленький, грязный и слишком бледный. Я - это
одно, а они, Татариновы, совсем другое. Они богатые, а я бедный. Они умные
и ученые, а я дурак. Было над чем подумать!
своем двоюродном брате. Это была его любимая тема. Он утверждал, что всю
жизнь заботился о нем, начиная с детских лет, в Геническе, на берегу
Азовского моря. Двоюродный брат был из бедной рыбачьей семьи и, если бы не
Николай Антоныч, так и остался бы рыбаком, как его отец, дед и все Предки
до седьмого колена. Николай Антоныч, "заметив в мальчике недюжинные
способности и пристрастие к чтению", перетащил его из Геническа в
Ростов-на-Дону и стал хлопотать, чтобы брата приняли в мореходные классы.
Зимой он выплачивал, ему "ежемесячное пособие", а летом устраивал матросом
на суда, ходившие между Батумом и Новороссийском. При его непосредственном
участии брат поступил охотником на флот и сдал экзамен на морского
прапорщика. С большим трудом Николай Антоныч выхлопотал для него
разрешение держать за курс морского училища, а потом помог деньгами, когда
по окончании училища брату нужно было заказать себе новую форму. Словом,
он сделал для него очень много - понятно, почему он так любил о нем
вспоминать. Он говорил медленно, подробно, и женщины слушали его с
каким-то напряженным благоговением.
в долгу перед ним - в неоплатном долгу за все, что он сделал для брата.
брат, которого Николай Антоныч называл то "покойным", то "без вести
пропавшим", был мужем Марьи Васильевны и, стало быть, Катиным отцом. Все,
что находилось в квартире, прежде принадлежало ему, а теперь Марье
Васильевне и Кате. И картины, за которые, по старушкиным словам,
"Третьяковка дает большие деньги", и какой-то "страховой полис", по
которому следовало в парижском банке получить восемь тысяч рублей.
интересовался один человек - Катя. У нее были свои дела - поважнее. Она
переписывалась с двумя подругами, оставшимися в Энске, и повсюду теряла
свои письма, так что их читали все, кому не лень, даже гости. Подругам она
писала как раз то же самое, что ей писали подруги. Подруга, например,
пишет, что видела сон, будто она потеряла сумочку, и вдруг Мишка Купцов -
"помнишь, я тебе писала" - идет навстречу, и сумочка у него в руке. И Катя
отвечает подруге, что видела сон, будто она что-то потеряла, уж не
сумочку, а вставочку или лету, а Шурка Голубенцов - "помнишь, я тебе
писала" - нашел и принес. Подруга пишет, что была в кино, И Катя отвечает,
что была, хотя бы она и сидела дома. Я потом догадался, что подруги были
старше, и она им подражала.
Особенно командовала она одной девочкой, которая называла себя Кирен, -
впрочем, у Татариновых все ее так называли. Она сердилась, что Кирен не
любит читать.
Робинзон". Не тут-то было! С любого места я продолжал наизусть. Она не
любила удивляться и сказала только:
уверена, что при подобных же отчаянных обстоятельствах вела бы себя не
менее храбро. Но, по-моему, готовясь к такой необыкновенной судьбе, не
следовало так подолгу торчать перед зеркалом - тем более, что на
необитаемых островах зеркал не бывает. А Катька торчала.
взрывами. Пальцы у нее всегда были черные, обожженные, и от нее пахло, как
одно время от Петьки, пистонами и пороховым дымом. Бертолетова соль лежала
в сгибах книг, которые она мне давала. Вдруг взрывы кончились. Катя засела
читать "Столетие открытий".
и завоевателей XV и XVI веков Христофора Колумба, Фердинанда Кортеса и
других.
их овальные портреты на фоне далеких каравелл я как будто вижу и сейчас.
перед глобусом, с циркулем, который он держал на раскрытой книге,
бородатый, веселый и лукавый. Васко Нуньес Бальбоа - в панцире и в латах,
в шлеме с пером, по колено в воде. Мне казалось, что это какой-то наш
русский Васька, дорвавшийся до Тихого океана. Я тоже был увлечен. Но Катя!
Она просто бредила этой книгой. Она ходила какая-то сонная и просыпалась,
кажется, только для того, чтобы сообщить, что "сопровождаемый добрыми
пожеланиями тлакскаланцев, Кортес выступил в поход и через несколько дней
вступил в многолюдную столицу инков".
переименовала в Иптакчухуатль - в Мексике есть, оказывается, такая горная
вершина. С другой горной вершиной, Попокатепетль, она подъезжала к Нине
Капитоновне, но не вышло. Иначе, как на "бабушку", Нина Капитоновна не
отзывалась.
только о том, что не она завоевала Мексику, открыла и покорила Перу.
капитаном.
Между тем не прошло и полугода, как меня выгнали вон...
началась с того, что в один прекрасный день Кораблев явился на занятия и
объявил, что на днях в актовом зале состоится спектакль.
Ковычка предлагал объявить ненавистным "Усам" бойкот. Больше никого не
раздражали длинные ноги нашего географа, его аккуратность и даже то, что
он, как известно, "любит совать нос в чужие дела". Одно ему простили за
то, что он видел живых йогов в Индии, другое - за то, что он ел гнилые
яйца в Китае. Теперь он придумал новую штуку - школьный театр.
портнихи - и вдруг оказалось, что представители всех этих профессий учатся
в нашей школе. Нашелся даже поэт-драматург - Настя Щекачева.
первый сезон нашего театра. Суть ее, кажется, заключалась в том, что
какая-то бездетная баронесса берет к себе приемыша, не зная, что он еврей.
Но это знает нянька - отрицательный тип, шантажистка, - и нянька требует
денег, угрожая в противном случае открыть всему свету позор. Между тем
ребенок вырос и хочет жениться. Вот тут и начиналась трагедия.
Павлович (так звали Кораблева) отдавал ребятам, на которых давно махнули
рукой. В трагедии "Настал час" роль приемыша - благородный герой и
положительный тип - играл Гришка Фабер, гроза педагогов, первый заводила -
хулиганских затей. Он играл хорошо, только слишком орал. Его вызывали
одиннадцать раз. Он стоял за куласами мокрый, как мышь дрожа от волнения,
не веря своим ушам, а его вызывали и вызывали. Он прославился. Потом этот
прославленный актер стал дьявольски важничать, но перестал хулиганить.
Ребята, ходившие в школу "не столько заниматься, сколько питаться", как
говорил Кораблев неожиданно оказались в "трудовых отношениях".
превосходный театр. Мы даже выезжали на гастроли в другие школы.
слушали, как репетируют наши актеры. Репетицию с участием Гришки Фабера
можно было слушать со двора, не заходя в квартиру. Вообще это было страшно
интересно. Сперва я расклеивал афиши, потом стал рисовать их, и одна, с
зеленым попугаем, так удалась, что Кораблев взял ее на память.