познакомил его с Катей, и он благословил ее, как настоящий ксендз, и даже
сунул к губам дрожащую руку.
"Ревизора", которого репетировал наш театр.
мере, я. По-моему, и она тоже. Я шепнул ей:
путем, - скажем, по прямой, - вдруг делала крутой поворот, и начинались
"бочки" и "иммельманы" /Названия фигур высшего пилотажа/.
убитого сторожа на понтонном мосту. Так было, когда в распределителе
Наробраза я начал со скуки лепить лясы. Так было, когда я оказался
случайным свидетелем "заговора" против Кораблева и был с позором изгнан из
дома Татариновых. Так было и теперь, когда я снова был изгнан, - и на этот
раз навсегда!
Оружейном, у жестяной мастерской, - и она не пришла.
было - глуп, потому что Лихо обещал после занятий раздать домашние
сочинения. Мне хотелось обдумать наш разговор. Но где тут думать, если
через несколько минут я замерз, как собака, и только и делал, что зверски
топал ногами и хватался за нос да за уши!
изменилось со вчерашнего дня! Вчера, например, я мог бы сказать: Катька -
дура! А сегодня - нет. Вчера я выругал бы ее за опоздание, а сегодня -
нет. Но еще интереснее было думать о том, что это и есть та самая Катька,
которая когда-то спросила меня, читал ли я "Елену Робинзон", которая
взорвала лактометр и за это получила от меня но шее. Она ли это?
носатый жестянщик несколько раз выходил из своей мастерской и смотрел на
меня с пугливым, подозрительным видом. Я повернулся к нему спиной, но это,
кажется, только усилило его подозрения. Я перешел на другую сторону, а он
все стоял на пороге в клубах пара, как бог на потолке энского собора.
Пришлось спуститься вниз, к Тверской...
получил от повара нагоняй и тарелку теплой картошки. Я молча съел картошку
и отправился искать Вальку. Но Валька был в Зоопарке. Мое сочинение Лихо
отдал Ромашке.
волнением встретил меня Ромашка. Он просто завертелся, когда я вошел в
библиотеку, где мы имели обыкновение учить уроки.
сочинение.
я бы пожаловался.
в конце было написано: "Идеализм. Чрезвычайно слабо".
побежал за мной. Удивительно, как он юлил сегодня: забегал вперед
заглядывал мне в лицо! Должно быть, он был рад, что я провалился со своим
сочинением. Мне и в голову не приходила истинная причина его поведения.
сказал: "У него голова, как кокосовый орех: снаружи твердо, а внутри
жидко".
пожалуй, мне не следовало ложиться так рано. Сон прошел, чуть только я
закрыл глаза и повернулся на бок.
думал. О чем? Кажется, обо всем на свете!
прочитать. О жестянщике, который принял меня за вора. О книге Катиного
отца "Причины гибели экспедиции Грили".
такой нежностью вспоминал ее, что даже дух захватывало и сердце начинало
стучать медленно и громко. Я видел ее отчетливее, чем, если бы она была
рядом со мною. Я чувствовал на глазах ее руку.
себе.
хотелось немного. Я уснул, когда начинало светать и дядя Петя ворчал в
кухне на Махмета, нашего котенка.
хорошая жизнь. Но на другой день начались неприятности.
вся Тверская-Ямская. На этот раз никто не принимал меня за вора. Я делал
вид, что звоню по телефону, покупал моченые яблоки, стоял у дверей с
равнодушным видом. Я ждал Нину Капитоновну. По прежним годам я знал, когда
она возвращается с базара. Наконец она показалась - маленькая,
сгорбленная, в своем зеленом бархатном пальто-салопе, с зонтиком - в такой
мороз! - с неизменной кошелкой.
изумился.
негодованием.
памяти, не сержусь. Но только чтобы я тебя не видела и не слышала.
сказать: не думала я! Видно, ошиблась!
носом.
вторым - третий.
было говорить с ним о моем сочинении!
глупо вертя носом, а я - испытывая страшное желание ударить его ногой.
"идеализм". Это уже не оценка, а обвинение, которое нужно сперва доказать.
обвиняете в идеализме. Вы ничего не понимаете.
радостью, что с каждым моим словом у него вытягивается морда. - Вы просто
не знали, чем бы меня поддеть, и поэтому написали: "идеализм". Недаром про
вас говорят...
грубость, Потом все-таки сказал:
жидко.
ноздри и сказал коротко и зловеще:
был грозный признак: Кораблев редко вызывал к себе на квартиру.
Глуховский Дмитрий
Сертаков Виталий
Прозоров Александр
Муркок Майкл
Каргалов Вадим
Володихин Дмитрий