Чтение 15–й страницы книги ~Девять десятых судьбы~

ным ножом срезал погоны и попытался вынуть кокарды.

Это не удалось ему и, расцарапав пальцы, он оставил кокарды и прило-
жил руку ко лбу Галины: лоб горел под рукою, где-то у виска чуть слышно
ударялся пульс.

Он поднялся с колен и только теперь заметил, в какой темноте он шел
все время; и впереди была та же непроницаемая, сплошная темнота, ни в
одном окне не горел свет.

Он присел на корточки, так же, как давеча, взвалил тело за спину,
двинулся дальше и шел, не останавливаясь, десять, пятнадцать, тридцать,
сорок минут. И все так же качалось за спиной с каждой минутой тяжелеющее
тело и все так же впереди была сплошная темнота и время от времени тем-
нее темноты зияли разбитые подвальные окна, и он все шел и шел, и начи-
нало казаться, что он никогда не дойдет, что до конца жизни будут ка-
чаться, свисая с плеч, маленькие белые руки...

- Кто идет?

Электрический свет фонаря ударяет прямо в лицо Шахова; несколько
мгновений спустя свет скользит вниз снова на Шахова и снова на землю.

Шахов с усилием открывает глаза - и ясно видит на руке, которая дер-
жит фонарь, круглую нашивку с черепом и костями - знак ударного ба-
тальона смерти.

Он смотрит прямо перед собою - и видит блестящие офицерские погоны.

Он оглядывается вокруг - перед ним огромным комом лежит Инженерный
замок, вокруг него стоят солдаты ударного батальона.

- Ваши документы?

Шахов опускает руку в карман пальто - первое, на что натыкается рука
- наган, рассыпанные пули; он почти насильно разжимает пальцы, взявшиеся
было за тяжелую, гладкую рукоятку нагана, и, несколько мгновений мучи-
тельно напрягая память, старается вспомнить, в какой карман он положил
свой красногвардейский пропуск, единственную улику, которая может выдать
его с головой.

Он опускает тело на землю - фонарь скользит по лицу прапорщика.

- Откуда несете раненого?

- Мой приятель, офицер, - глухо и медленно говорит Шахов, все еще ша-
ря руками в карманах, - его ранили там, на Дворцовой площади... Я был
вместе с ним... Он жив еще...

Офицер наклоняется над телом.

- Вот теперь вытащить наган и прямо в лоб и бежать, бежать, бежать...

- С него сорвали погоны, - ровным голосом объясняет он и находит, на-
конец, в боковом кармане старое служебное удостоверение.

И время почти останавливается, каждая секунда кажется ему часом, каж-
дое движение проходит перед ним, как кинематографическая лента, пущенная
пьяным механиком с медленностью, почти сумасшедшей...

Вот офицер осматривает изорванный китель на Галине, обыскивает карма-
ны, останавливается взглядом на кавалерийских кокардах, выпрямляется,
смотрит на Шахова...

- Да, это офицер!

Он мельком читает удостоверение, которое Шахов протягивает ему одере-
веневшей рукой.

- Вам далеко нести его? Занесите сюда, здесь ему окажут первую по-
мощь.

Он указывает рукой на Инженерный замок.

- Благодарю вас, - отвечает Шахов все тем же глухим, слишком ровным
голосом, - теперь недалеко. На углу Садовой. Я уж донесу его прямо...
Он, кажется, легко ранен. В руку, повыше локтя.

Патруль остается позади.

Но не успевает он, судорожно сжимая рукоятку нагана, отойти и десяти
шагов, как слышит резкий оклик:

- Эй вы, послушайте, вернитесь!

Несколько секунд он стоит неподвижно.

- Итти, или?.. Или броситься бежать?.. или?..

Он оборачивается и мерным шагом возвращается к патрулю.

Офицер снова наводит на него фонарь и молча вглядывается в лицо.

- Я не был уверен в том, что вы вернетесь добровольно, - говорит он и
заканчивает, поднеся руку к козырьку, - простите за беспокойство! Прохо-
дите, пожалуйста!

Шахов свернул за угол и, дойдя до угла Инженерной, снова остановился,
задыхаясь, и снова положил тело на землю. Только теперь он почувствовал
страшную усталость, в которой было что-то сходное со смертельной бо-
лезнью.

Он разогнул спину и снова с болью согнул ее, поднял руки и беспомощно
опустил их. Ноги у него дрожали, он стоял прислонившись к столбу и бесс-
мысленными, смертельно усталыми глазами смотрел на неподвижное тело, ко-
торое два часа назад он спас от верной смерти и которое несколько минут
назад подарило ему неверную жизнь.

И вдруг это закостеневшее, бесчувственное тело, в жизнь которого он
почти не верил, пошевелилось. Рука, закинутая вверх, согнутая в локте,
медленно разогнулась...

---------------

В пятом часу утра он вернулся в Зимний. Дворцовая площадь была пуста.
Только костры горели на углах и бродили туда и назад караулы солдат и
красногвардейцев.

Каждый свой шаг делая ценою болезненных усилий, Шахов прошел во дво-
рец и разыскал начальника охраны, невысокого бородатого моряка, который
во все время разговора с Шаховым рассеянно играл своим револьвером, поб-
лескивающим голубой сталью.

- Я направлен комендантом дворца в ваше распоряжение... - сказал Ша-
хов, с трудом поднимая тяжелые чугунные веки.

Матрос пристально смотрел на него.

- В мое распоряжение? Это хорошо! Так, значит, в мое распоряжение?

Шахов, качаясь от усталости, старался преодолеть тупую боль в глазах.
Он тяжело дышал, челюсти судорожно сжимались.

- Да. С тем, чтобы получить назначение по охране дворца.

- Идите спать! - яростно закричал матрос, - вы на ногах не стоите!
Если в мое распоряжение, так я отправляю вас спать! Айда! Доброй ночи!

Книга III

Солдат, забрызганный грязью, проскочил на велосипеде мимо наружной
охраны Смольного, ловко лавируя между автомобилями, подкатил к подъезду,
наспех приткнул свой велосипед к стене и бросился бежать вверх по лест-
нице.

Постовые матросы схватили его за руки и отбросили назад.

- Да какой вам пропуск, дерьмо собачье, - серьезно сказал солдат, - я
с донесением... с фронта!

По лестнице, вдоль которой пестрели плакаты и лозунги, он поднялся в
третий этаж и ткнулся в двери Военно-Революционного Комитета.

Посредине комнаты стоял, покачиваясь на длинных ногах, высокий чело-
век в офицерской шинели, накинутой на плечи; он негромко бормотал
что-то, должно быть самому себе, потому что, кроме постового красногвар-
дейца, который спал на скамейке, у дверей, уронив голову на грудь и
крепко сжимая ногами винтовку, - в комнате никого не было.

- Мне нужен прапорщик Турбин, - хрипло сказал солдат.

- Я и есть Т-турбин, - отвечал военный, немного заикаясь.

Солдат отряхнул пот, катившийся по лбу.

- Вот...

Он протянул клочок бумаги.

- Донесение от Комитета второго царскосельского полка.

Шатаясь от усталости, он отошел в сторону, разбудил караульного, пот-
ребовал у него табаку и долго крутил козью ножку, ни слова не отвечая на
расспросы красногвардейца.

Наконец, садясь с осторожностью (чтобы не коснуться натертого седлом
места) на лавку, он сказал серьезно:

- Да что, товарищи? - Сами видите... говно - дело!

Высокий офицер, меньше всего похожий на офицера, мучительно морща
лоб, читал донесение.

- Хм, чорт их возьми! Третий корпус, а? П-пустяки дело, - сказал он
самому себе совершенно с таким выражением, как если бы говорил какому-то
другому лицу, которого, никто, кроме него, не видел. - Что ж... значит
крышка? К-корпус? Это не меньше десяти тысяч. Н-нет никого. Сейчас же
всех собрать н-нужно. В штабе что ли? П-пустяки дело!

Солдат с недоумением прислушался, аккуратно подклеил оторвавшийся
клочок цыгарки и вдруг, подмигнув в сторону Турбина, хлопнул себя по лбу
и помотал рукой.

- Не того, а? Не в порядке?

- А шут его знает, - хмуро отвечал караульный, - не то, чтобы не то-
го, а так... все время, шут его, разговаривает! Я седни ночью в карауле
был, так он всю ночь сам себе разговаривает. Чудной какой-то, шут его
знает!

Чудной прапорщик вдруг пришел в себя, бросил донесение на стол, подо-
шел к карте и с напряженным лицом принялся водить пальцем по однообраз-
ным линиям окрестностей Петрограда.

---------------

Именно к этому прапорщику Турбину - одному из членов так называемой