основателей нашего здравоохранения. Он часто бывал у нас - именно поэтому
Малышев и вызвал Андрея.
уедешь. Ладно! - Он ласково взял меня за руку. - Чего ты всполошилась? Меня
не возьмут. Могут спросить насчет Захарьина - что ж! Скажу, что редко
встречал человека честнее и благороднее, чем он. Ну рассказывай, что у тебя?
нараставшей, сжимавшей сердце тревогой.
ГЛАВНАЯ МЫСЛЬ
все, что было сделано прежде, проводит резкую границу между тем, что хотят
увидеть глаза исследователя, и тем, что они действительно видят.
гниения. И оказалось, что с наибольшей энергией растворяет эти микробы все
тот же грибок - пенициллиум крустозум. Это были дни, когда мы стали говорить
о нем как о живом существе: "Он любит, он не хочет, ему нравится", - точно в
лаборатории появился ребенок. Какая питательная среда нравится ему больше
других? При какой температуре он любит расти, а при какой не любит? Как
переносит действие кислот, воздуха, солнечного и электрического света? Нужно
было "создавать для него условия"!
никогда не видели прежде. Все непривычно, все возбуждает интерес, волнует и
занимает. И неизвестно, что еще раскинется перед глазами, когда выйдешь на
главную улицу и поймешь, что она действительно главная и что до сих пор ты
бродил по окраинам, упираясь в тупики да путаясь в заброшенных переулках!
совсем другими глазами? Глубокий смысл открывается в том, что прежде
казалось поверхностным или случайным. Отдельные бессвязные черты
складываются в картину, и, всматриваясь в эту оживающую картину, начинаешь
догадываться, что многое до сих пор оставалось в тени.
и неузнавания.
отправляемся встречать седовцев.
вокзалу. Делегации заводов, учреждений, вузов несут цветы, и непривычно,
странно выглядят гиацинты и левкои в этот холодный день с резким ветром, с
жесткой снежной пылью, бьющей в лицо. Цветы привезены с юга.
время... Дрейф "Седова", по его расчетам, продолжался 27 месяцев, или 812
суток и 10 часов. Он говорит задумчиво, с выражением пристального внимания,
которое заметно, даже когда я опускаю уши его шапки и становятся видны
только маленький нос и шевелящиеся серьезные губы.
напротив Белорусского вокзала), и из окон четвертого этажа открывается
украшенная лентами, портретами, знаменами снежно-зеленая площадь.
нарядной площади, встречающей их с шумным восторгом. По красной ковровой
дорожке седовцы проходят к трибуне.
полевой бинокль. В порядке очереди, вслед за Павликом, я подношу бинокль к
глазам. В толпе встречающих я вижу Митю - так ясно, как если бы он стоял
рядом со мной!
стоящего под плакатом "Пламенный привет победителям льдов".
играет "Интернационал", командир ледокола благодарит, школьница подносит ему
огромный букет. Митинг окончен. Увитые гирляндами машины мчатся по улице
Горького, народ начинает расходиться, и мы торопливо спускаемся вниз.
Коломнин остается на своей наблюдательной вышке со строгим наказом
неотступно следить за Митиным двойником, или, если мы не ошиблись, за Митей.
дворе.
Братья спорят - они всегда спорят, - а я слушаю, удивляясь тому, что с
каждым годом они становятся все больше похожи друг на друга. Оба держатся
по-военному прямо, у обоих между бровями появились одинаковые морщины. У
обоих стал всматривающийся, уходящий вдаль, задумчивый взгляд. Оба похудели
с годами.
новой встречи.
жадностью обступает его молодежь! За примером недалеко ходить: Лавров ушел в
Первый Медицинский. И что же? Через два года его кафедра стала лучшей в
Союзе. А ведь он звезд с неба не хватает. Но он - исследователь, и это
прекрасно чувствуют те, кто идет ему на смену в науке.
работой?
возвращается с работы в восемь часов, мы обедаем дома, и весь домашний уклад
перестраивается таким образом, чтобы почаще и подольше видеться с Митей.
Втроем мы отправляемся в MXAT, на новую постановку "Трех сестер" -
прекрасный вечер, когда все, что происходит на сцене, какой-то таинственной
нитью связывается с Лопахиным, с годами юности, с первой сквозящей зеленью
вязов, с памятной ночью на Пустыньке, когда мы с Андреем поклялись
"совершить великое во имя и для счастья народа".
Прежде, едва мы расставались, я начинала с грустью думать о том, что к его
таланту - оригинальному, острому - с годами не прибавляется почти ничего. В
детстве мне подарили калейдоскоп, и я не могла насмотреться на разноцветные,
симметричные узоры и сочетания, мгновенно изменявшиеся, едва поворачивалась
трубочка, в которой было заключено это чудо. Потом я нечаянно наступила на
калейдоскоп, и из треснувшего картона посыпались осколки самых обыкновенных
цветных стеклышек - тех самых, которыми мы играли в "классы"... Что-то
непрочное, легко меняющееся подчас мерещилось мне в Митиных слишком стройных
сочетаниях и схемах.
не было, казалось, ни малейшей связи. Часов в двенадцать Лену вызвали к
телефону, она поговорила с кем-то и, озабоченная, постучала ко мне.
Катеньке хуже.
сегодня почему-то опять поднялась.
грохот вдруг донесся из комнаты биохимиков - я опрометью бросилась туда и,
не поверив глазам, замерла на пороге: взявшись за руки, Виктор, Катя Димант
и двое молодых сотрудников плясали какой-то дикий танец вокруг стола, на
котором в штативе одиноко стояла пробирка с темно-желтой жидкостью. Вечно
озабоченный Коломнин притопывал, прищелкивал пальцами и мурлыкал.
степени, которая могла совершенно исключить вредное влияние примесей на
организм. Но это в ту пору было не так уж и важно для нас; мы искали самый
метод очистки, и пробирка с темно-желтой жидкостью была первым
доказательством, что в этих поисках мы вышли наконец на дорогу.
температура высокая.
крустозин. Лена уже знала о нашей удаче от Виктора, который зашел к