коротконогий, глухой, со слуховым аппаратом, в котором ежеминутно что-то
ворчит и который он настраивает, подкручивает, подправляет.
знает его по литературе.
вами не дай бог что-нибудь произойдет в этом роде. Вообще-то история
бессмысленная, нелепая и, к сожалению, далеко не единственная. Да-с. Так
что, если бы даже я и подписал это письмо, которое, по-моему, составлено
несколько экспансивно, - ничего бы из этого не получилось, матушка моя,
ничего. И вам, мне кажется, нужно не торопиться, а переждать недели две-три.
начинает водить микрофоном по воздуху перед моими губами.
представляет собой ваш препарат в полевых условиях.
станет известно впоследствии, но что подобная история может отразиться на
вас, а следовательно, и на вашем препарате, это для меня уже и сейчас
совершенно ясно.
маленькими умными глазками из-под нависших бровей.
под моим руководством бригада? Вот и присоединяйтесь. Испытаем пенициллин в
полевых условиях - вот тогда, надо полагать, крыть действительно будет
нечем.
моем препарате? Зачем снова испытывать его, да еще на фронте? Разве могу я
сейчас уехать из Москвы?
Крамаренко? Холодные, внимательные, равнодушные лица. Лица приветливые и
мгновенно меняющиеся, когда речь заходит о том, что... И речь заходит совсем
о другом. Лица испуганные, с ускользающим выражением.
не похожие друг на друга - и удивительно, необычайно похожие. Молчаливые, но
понимающие с полуслова, озабоченные, надеющиеся, усталые, взволнованные. Вот
эта, совсем молодая, с усталым лицом - если бы она вчера заговорила со мной
о ее муже, отце или брате... Ведь я бы не поверила, что он так же не
виноват, как Андрей.
день, которого не хватило даже на то, чтобы повидаться с Рубакиным,
приехавшим из Казани, я старательно вспоминала что-то, казавшееся мне очень
важным! Это было необходимо, то, что мне не удавалось вспомнить и касалось
не только меня - вот в чем я не сомневалась ни единой минуты.
Коломнин не спрашивал бы так настойчиво о моем здоровье.
Где и когда? В котором часу? И вдруг я вспомнила: Володя Лукашевич будет
меня ждать на площади Пушкина в половине седьмого. Мы назначили друг другу
свидание. Он придет. Он будет ждать меня, волнуясь, считая минуты.
едва держащейся на ногах, подурневшей, неузнаваемой? Все-таки друг. Ведь это
немало! И даже не все-таки, а близкий, любящий друг. А друзьями надо
дорожить, особенно когда стареешь за один день и, дойдя домой, не можешь
есть от усталости, и голова раскалывается от боли, и нет лекарства, от
которого могла бы пройти эта боль.
вторившие чистому голосу Нины? Спящий переулок, освещенный луной, синие
лампочки под уличными часами. Юноша переходит Оку среди сталкивающихся,
кружащихся льдин. Кого он видит на том берегу? Не помню. Не знаю.
около девяти и над городом скользили прозрачные вечерние тени. Я не
ошиблась. Там, где садик у памятника Пушкину переходит в бульвар, Володя
стоял, подтянутый, взволнованный, бледный - такой, что каждый скользнувший
по нему взгляд мог прочитать: "Не пришла". Вокруг гуляли, громко
разговаривали люди, на скамейках было тесно, цветочницы продавали букеты
первых фиалок. Но у него было свое место в этом мире - то, где мы условились
встретиться и где мимо него проходили женщины, ничем не отличавшиеся друг от
друга, потому что ничем не напоминали меня.
зеркале, я увидела себя - некрасивую, с ненакрашенными губами, в ненарядном,
обыкновенном платье, не в том, которое я надела бы, если бы все было иначе.
Но это чувство только мелькнуло в сознании, как слабый отсвет ушедшей жизни
- той, которою я жила до вчерашнего дня. Все стало другим. Все стало
горестным, безнадежно другим. Я остановилась перед Володей, не говоря ни
слова и стараясь унять онемевшее сердце.
перечеркнувшие все, что могло произойти между нами.
и через несколько дней должен был отправиться на Северный флот. Но мне
помогло уже то, что в эти дни он оказался рядом со мной. Мы вместе ходили к
Малышеву, вместе перебирали Андрея, пытаясь найти среди них объяснение, хотя
бы самое отдаленное, тому, что случилось, - и Володя держался по-товарищески
просто, с прямотой, в которой я одна могла угадать безнадежность.
ИЗ ДНЕВНИКА ДМИТРИЯ ЛЬВОВА
дорогу. Время от времени это занятие чередовалось с чтением "Войны и мира".
Диспозиция генерала Вейротера с его "первая колонна марширует... Вторая
колонна марширует... " Она помогла ему, так помог нам сей Handbuch, когда мы
принялись за дело.
машинально, видя лишь небольшую частицу огромной и в общем необыкновенно
человечной системы нашего здравоохранения. Издалека, в чужой стране, где
сталкиваешься с чудовищными пережитками, которым нечего противопоставить,
видишь целое и понимаешь, что значит работать среди людей, выросших в
сознании общих интересов.
чумного очага? Случай, о котором сообщил мне врач из погранохраны, по-моему,
не имеет отношения к чуме. Карантин был наложен для успокоения начальства.
будет снять карантин и убираться отсюда восвояси. Пора.
который, говорят, не уступает столичному.
которого сразу начинает болеть голова. Стучат медники, делающие подносы,
котлы, кувшины из толстых листов красной меди, визжат подпилки оружейников,
шипит расплавленная бронза, сопят кузнечные мехи, монотонно гудят струны
лучков, на которых работают шерстобиты. Пыль, дым, чад, отвратительный,
тошнотворный запах бараньего жира. И вдруг - лабиринт раскидывается веером
душистых фруктовых лавок. Прохладный полумрак, запах пряностей, тишина -
впрочем, относительная, потому что продавцы, увидев нас, оглушительно
закричали, расхваливая свои товары.
хотя за традиционной высокопарностью подчас трудно было разглядеть искреннее
чувство. Но мне, конечно, и в голову не могло прийти, что крестьяне
окрестных сел с самого раннего утра начнут собираться вокруг нашей базы, что
женщины будут выть, а мужчины - стоять потупившись, с такими лицами, как
будто у них отнимают самое дорогое в жизни. Сейчас я спокоен, даже
посмеиваюсь над Лизой, которая не удержалась и немного всплакнула, а ведь
вчера сам с трудом удержался от слез.
Мурич Виктор
Доставалов Александр
Перумов Ник
Лукьяненко Сергей
Роллинс Джеймс
Юрьев Сергей