фильм "Сумка дипкурьера", который был, по ее мнению, вершиной киноискусства,
когда Николай Васильевич, хитро моргнув, объявил, что слово имеет
приват-доцент Дмитрий Дмитриевич Львов. Это было неожиданно: ведь Митя сам
сказал, что "старики" перенесли его доклад на последнее заседание. Потом я
узнала, что это устроил Николай Васильевич - среди главных фигур съезда он
один принадлежал к "молодым", несмотря на свои шестьдесят три года.
за кафедру и долго не отпускал ее, точно боялся, что отпустит и за тридевять
земель улетит от "Симбиоза при вирусных инфекциях" - так сложно назывался
его доклад. Он начал медленно, неуверенно, стараясь привыкнуть к огромному
залу, в котором еще слышался сдержанный шум голосов. Резкий свет лампочки,
вставленной куда-то в самую кафедру, снизу падавший на лицо, раздражал его.
Но с каждой минутой голос становился спокойнее, фразы - короче.
сомнений в том, что вирусы, попадая в организм человека, неизбежно
встречаются с микробами. Каков же результат встречи, повторяющийся в течение
тысячелетий? И на основании опытов, сведенных в таблицы, которые он
последовательно развешивал одну за другой на доске, он доказал, что вирус,
который по своей природе в сотни раз меньше бактерии, выработал способность
размножаться в бактериальной клетке.
лицами.
на его бледное, почти скучающее личико. Он вежливо слушал Митю.
Он привел последние слова Мечникова: "Будущее принадлежит бактериологии
невидимых микробов". Он заявил, что здравоохранение зайдет в тупик, если
изучение вирусов не станет делом государственного значения.
миллионов человеческих жизней! - сказал он. - И остановитесь хоть на
мгновение перед этой чудовищной цифрой! Сравните с этим бедствием мировую
войну, унесшую девять миллионов! И подумайте, какое значение в жизни
человечества приобретает та скромная профессия, которой мы отдаем наши силы!
заметно меняться настроение, - кажется, в ту минуту, когда Митя поставил
точку на стоявшей позади кафедры школьной доске и объявил, что эта точка -
то, что мы знаем о вирусах, а вся доска - это то, чего мы не знаем. Чуть
слышный смешок раздался здесь и там, когда он сказал, что загадку многих
неизлечимых болезней следует искать в направлении, указанном вирусной
теорией, и чей-то голос на хорах иронически протянул:
он обернется и увидит пухлое, бледное личико Крамова, на котором появилось
злорадное выражение. Но Митя не обернулся.
сказал он, - которая подкрадывается незаметно; от которой умирает каждый
десятый; болезнь загадочная и беспощадная - вы узнали, я полагаю, о какой
болезни я говорю? Так вот, для меня и моих сотрудников вирусная природа рака
не вызывает ни малейших сомнений...
шум! Напрасно мы с Машкой шипели и шикали, напрасно Николай Васильевич
громко ударял по звонку. Шум вперемежку с возмущенными возгласами становился
все громче:
изумлением, как бы не веря ушам, и вдруг сам закричал оглушительно:
заседание; все стали уходить, и по оживленным лицам я видела, что говорят о
докладе. Митя еще был на эстраде - снимал таблицы" собирал бумаги.
было невозможно, потому что Машка все не уходила - должно быть, ждала, что
сейчас мы пойдем кокетничать с Митей.
другой раз познакомлю.
на меня и сказала:
жизни она не приносила большую жертву.
вы говорили. Для вас, разумеется, не имеет значения, что я... Но я с вами
согласна.
позавидовал.
доклад... Я увлекся и сказал больше, чем хотел. Это был провал, Да?
парадоксам. А где Андрей?
как он расстался с Андреем.
после доклада.
приоткрыла сердце, заглянула и поскорее отвернулась, чтобы не видеть всей
той путаницы противоречивых чувств, которыми было полно мое сердце.
- Мы только что поздоровались, и Николай Васильевич объявил мой доклад. Я
ничего толком и спросить не успел! Даже не знаю, где он остановился. Он
спрашивал о вас, - вдруг вспомнил Митя. - Я же ему сказал, что вы на съезде,
даже показал вашу записку. Неужели он не подошел к вам?
небрежно накинула макинтош на плечо и вышла, послав мне
равнодушно-пренебрежительный взгляд.
живу в "Европейской".
кончиться белым ночам, и коренные ленинградцы считали, что они уже
кончились. Но на улицах был еще неопределенный, рассеянный свет белых ночей,
всегда казавшийся мне каким-то тревожным.
ежик торчит! Мне показалось, что он чем-то расстроен. Я спросил, и он
ответил, что нет.
них окликнул Митю, он отозвался, но не остановился, показав очень вежливо,
что он не один.
сказал он. - Ну что ж, подождем. Выпьем кофе.
какой-то причине, которая окажется, вероятно, совершенно ничтожной, ушел из
Филармонии, не дождавшись брата. Но он не подошел ко мне - вот это было
действительно странно.
вас приговорили к расстрелу. Какая вы милая! Вы так волнуетесь за Андрея?
Вот я ему расскажу! А я выпил кофе и успокоился. Еще два стакана! - сказал
он официантке.