птиц. Ильин снял с вешалки водолазный костюм Суденко с выплавленным номером
три, из тифтика, вулканизированной резины, на трех болтах, с кругами
наклеенной резины в паху и на коленях, образца Военно-Морского флота.
упора на скамье, старшина натянул костюм. Потом в костюме, натянутом до
пояса, с кистями рук, засунутыми под резину, поднялся со скамьи, расставив
ноги пошире. Ребята, став по бокам, рывком подтянули костюм до подбородка.
Суденко, делая приседания, пошевелил руками и спиной, расправляя резину,
чтоб она не цеплялась за белье.
ждали его у спускового трапа.
заблудиться в воде и этого не заметить. Мог отважиться на глупый риск,
одурманенный азотом. Или отказаться от поиска вообще. В любом случае,
угадывая его действия и состояние наверху, трезво и спокойно взвешивая, как
ему помочь, они по возможности не должны были впутывать остальных. Потому
что они, водолазы, хоть и делили с моряками один дом, но жили как бы на
разных этажах. И то, что казалось понятным и естественным для одних, могло
быть непонятным и неестественным для других. В воде они прежде всего
зависели друг от друга. Это была еще связь по труду, который не получишь по
протекции и не заслужишь старанием. Они к нему пришли, победив среди сотен
других по преимуществу здоровья и особого физиологического склада организма.
Любой водолаз, как только становился им, свято хранил подводную тайну,
утверждая свое право на исключительность. Они сами творили миф о себе,
который никто не мог опровергнуть.
6
навешивать грузы, завинчивать шлем, он посмотрел на то место, куда хотел
доплыть, и смотрел до тех пор, пока эта дорога по отмели не отложилась
памятью о себе - тем особенным состоянием зрения и чувства, соизмеряющих
себя на глубине, каким владеет водолаз. Однако сомнение, которое испытал за
столом, осталось: решение не найдено, не вызрело, не отстоялось. Он смотрел
на воду проливчика, словно бы кругло налитую между островками, и укреплялся
в своем мнении, что течения ему не перехитрить: на точке он не спустится. Он
идет на бесполезную трату времени. Откуда такое предположение? Кто его
знает! Но когда голова работает как надо, когда все в тебе напряжено,
взвинчено, то предчувствие не обманывает.
накладываясь на представление о течении, вызывала чувство гармоничного
движения к цели. Пожалуй, он мог бы увидеть пароход с близкой высоты,
использовав глубинное течение Полыньи. Это было еще одно предположение,
которое в нем возникло самостоятельно. Оно строилось на том, что в течении
вода могла быть другая. Может быть, светлая вода Южной Атлантики или Тихого
океана - вода тех мест, откуда течение пришло. Но для того чтобы плыть в
глубине моря, нужно родиться в чешуе, с холодной кровью. Или иметь такой
совершенный физиологический аппарат для ныряния, какой имеет морской зверь.
Думать о таком сложном спуске он мог, когда отпадут варианты. А еще
оставалась коса с большой точкой на самом краю, которую он вряд ли
пропустит. Надо пройти по косе, чтоб ничего не упустить. А если удастся
выплыть на середину проливчика, он постарается не промахнуться.
сошел по трапу, приняв от Ильина лампу. Уже с воды, когда металл словно
свалился с плеч, с облегчением распрямившись, посмотрел на "Кристалл",
похожий на большую крейсерную яхту, который красиво отражался в черном
зеркале залива (теперь лишь струя воздуха, пульсировавшая в кабель-сигнале,
будет давать ему жизнь под водой), посмотрел на моряков, столпившихся у
борта, и махнул им рукой. Держась за конец, который матросы бросили ему,
подождал, пока завалят на палубу трап. Потом один из них, Величко, закрыл
лацпорт и перебросил кабель-сигнал через планшир.
погружаться, стравливая воздух через клапан в шлеме, мысленно как бы
отбрасывая эти первые десять метров (рабочую норму простого водолаза),
которые у него, глубоководника, вызывали привычную скуку. Но именно на этих
начальных метрах погружения, которые он оставлял без внимания, и находилось
то, что отделяло водолазов от простых смертных, - лежал болевой порог
глубины, который в жестком скафандре мог преодолеть только водолаз. Здесь
плотность атмосферы, давления которой наверху не ощущаешь, материально
разлита в отяжеленных молекулах воды, и под их двойным прессом,
вентилирующим организм, как сквозняк непроветреиную комнату, все, что
заперто в человеке, должно распахнуться, уступить природе. Воздух должен
протекать свободно, чтоб снимать напряжение воды. Неводолаза на десяти
метрах вода остановит, разорвав дыхательные пути. А если ты глубоководник и
ничего в тебе лишнего, то с этой отметки ты в воду проникаешь, продохнув
сквозь себя ее тяжесть, как морской зверь.
медленно мерк дневной свет. Он еще не растаял совсем, когда ничего не стало
видно от сайки, мелкой рыбешки, крутившейся в верхнем слое. Ее было столько,
что она стояла перед иллюминатором, как взвесь, и не обращала внимания на
свет, когда он попробовал отвлечь ее в сторону лампой. Но потом в ее гуще
всплыло нечто крупное, подняв кучу отложений со дна (каменный окунь,
поселившийся в эмалированной бочке), и мелочь рассеялась. Он понял, что
рассмотрел не только окуня, но и бочку, из которой он выплыл, хотя до грунта
еще было метров семь. В обычной воде так не увидишь. Но свет мог осложнить
ориентировку, так как он всегда преломлен. Бочки не оказалось на месте, хотя
спускался прямо на нее. Надо было ее найти, чтоб прикинуть угол отражения.
Обнаружил примерно в десяти шагах в сторону косы. По-видимому, свет
преломляло море, которое глядело сумрачно, как воздух, собирающийся к грозе.
Когда море доплескивалось до косы, то в ее однообразной среде, похожей на
серый туман, повисали гроздья соленых капель и медленно оседали, как более
тяжелые. Вся эта дорога вдоль кромки моря не сулила ничего хорошего. Но он
уже выбрал ее за столом и оставил, о чем предупредил водолаза на телефоне.
сопротивлению воды (отяжелить себя нельзя, скоро устанешь, а сделаешься
легким, не пробьешься сквозь воду) и пошел, сильно накренившись, по
оконечности косы, срезая выступающие углы. И не прогадал, так как на этой
дороге, орошаемой фонтанами темных капель, виделось гораздо ясней, чем в
промежутках туманностей, образовывавшихся при отливе. Он мог различать не
только профиль косы, но и детали рельефа. Пожалуй, используя этот свет,
углубляясь в отмель и возвращаясь к ее краю, можно было охватить более
широкую площадь для обзора, чем выбрал он. Но он не отклонился от прямой
линии и мог в свое оправдание сказать, что осмотрел ее внимательно.
подводный берег: оборванные якорные цепи, бочки с питьевой водой, ящики со
стеклом, аккумуляторные фонари. Все это повыпадало с разных пароходиков,
зверобойных шхун, экспедиторских суденышек, доставлявших грузы на полярные
станции, и теперь, принятое на хранение отмелью (пока не вдавилось в песок,
не сплющилось ледником, не стерлось совсем), открытое на покатой равнине,
вызывало чувство заброшенности и пустоты. Что "Гельма" обозначила большой
точкой, а Кокорин принял за сундук, оказалось здоровенной баржой. Наверное,
куда-то ее тащили, не дотащили. Суденко издали заметил ее по желтой трубе (в
воде особенно видна желтая краска), из которой выплыл в точности такой же
окунь, которого он видел раньше, а из разных щелей выпорхнула целая туча
вспугнутых рыбешек. Хотя он и спешил, но вскользь осмотрел баржу, осторожно
приподняв люк ахтерпика, а потом заглянул в провизионку, заваленную
продуктами. Внутри провизионки сразу все зашевелилось, и он не решился ее
распахнуть. Только чуть приоткрыл, чтоб выпустить крысу, которая, всплывая,
смотрела на него как живая, озолоченная светом лампы.
дверь, ведущая в жилые помещения. Он постучал по ней грузом, чтоб ребята
услышали в посту. Везде звук был глухой, как все утонувшее, но эта дверь
отозвалась. В сущности, это еще была живая баржа с водолазной точки зрения.
Она находилась под напряжением воды, от которого ее можно было избавить,
лишь раскрыв полностью. Он увидел веху, привязанную к трубе, и освободил
трос, глядя, как она всплывает. На всякий случай место теперь обозначено.
Перелезая через борт, он разобрал буквы названия: "Волна". Выкинуло баржу
так аккуратно, что Суденко невольно провел лампой от киля до средней линии,
прикидывая, где можно подсунуть понтон. Баржа для подъема стояла идеально.
по очертанию гагар, которые висели в воде, ухватившись клювом за придонную
траву. Он знал, что морская птица, раненная смертельно, ищет спасения под
водой, гася ее давлением свою последнюю боль. Только вряд ли какая-либо из
этих птиц была способна на такой глубокий нырок. Да и не верилось, что их
мог подстрелить какой-то охотник или рыбак. Тут была похоронена целая стая.
Возможно, ее всосало ураганом. В этой воде, хоть и неглубокой, ощущалась
такая же мрачная яркость, как и наверху, и птицы в ней виделись искаженно.
Они раскачивались как живые, даже распускали крылья, когда волна поднимала
их. Казалось, они собираются сесть на отмель, но не могут решиться. Но если
в этой особенности света, окрашивавшего в живые краски даже саму смерть, и
Орлов Алекс
Доценко Виктор
Шилова Юлия
Флинт Эрик
Шилова Юлия
Круз Андрей