ходишь за мной, выпытываешь? - заговорила она, дрожа, поднося к глазам
кулачки и опуская их. - Что ты сделал сам? Ты Машу, эту глупую, бросил,
посмеялся над ней! Ты Настю обманул! Ты друга своего оставил, растоптал...
Ты противный, холодный, жестокий... как пень!..
она не просто кто-то: медицинская сестра. Ведь не глупа! А при чем тут
Володя? Каким образом он его "растоптал"? Что не всегда отвечал на письма,
не приезжал? Он работал на спасениях, и Володя знал... Но это ее бешенство,
чисто женское, смешавшее все, было так похоже на забытье, что он не
перебивал. Лишь отводил ее слова теми отрывочными возражениями, которые
возникали в голове. Наверное, причина в том, что ей плохо, одиноко. Просто
она устала!..
от того, что говорит: - Скажи ей, что мальчика я спасу. Я подниму его живым.
4
Сидя среди сплавщиков леса, огрубелых на безлюдье, Суденко вспомнил о
рыбаке. Быть может, Гриппа вернулся с ними? Ожидал, что кто-либо упомянет
его имя. Но здесь, как водится, не называли ни имен, ни фамилий. Несколько
человек, обсев маленький столик, играли в домино, ударяя с такой силой
костями, что столик, и так весь в трещинах, грозил расколоться на части.
Остальные торопили игроков, чтоб успеть сыграть самим.
руки, с лиловым отпечатком стужи, необыкновенной красоты. Да и фигура
обозначалась в ней, под толстой одеждой. Это были фигура и руки девушки,
только очень большой. Хотя в разговоре мужчин проскальзывало соленое словцо,
но произносилось оно как бы неосмысленно, без намерения ее унизить. С ней
сплавщики обращались почтительно, даже бережно. Возможно, была их начальница
- десятница, маркировщица бревен. Нечаянно перехватив его взгляд, она с
какой-то чуткостью поняла, что она ему интересна, и поспешно сдвинула
колени, хоть и сидела, как все, в ватных штанах. Спустя минуту посмотрел на
девушку опять: она поправляла и поправляла волосы под шапкой, лицо у нее
пылало.
угнало ветром, и даже высокие облака, стоявшие неподвижно, растрепало в
вышине: не то ветер поднялся к ним, не то они к нему опустились. Ветер играл
флагами на пароходах, поражавших шириной своих ржавых бортов, когда
проходишь вблизи. На одних завтракали, на других только просыпались, и он
видел девушек, полураздетых, похожих на медальоны в обводе круглых стекол.
От этих пароходов скользнул взглядом по угольной дороге с кипящей грязью,
пузырившейся под колесами машин. Сегодня они безостановочно возили не уголь,
а мясо, и были видны угольщики, сидевшие среди красных мясных туш, как
черные жуки. Потом повел по деревянным террасам, поймав себя на мысли, что
там его дом. Такое ощущение приходило и раньше, когда чинил лодку с Гриппой,
и представилась Рая наверху. Эта встреча произошла, и, оценивая ее сейчас,
он боялся не того, что Рая его не любит. Пугало, что в ее нелюбви, возможно,
нет неразгаданности, какого-то противоречия натуры женской, что так
притягивало его к ней. А есть что-то иное, быть может, попроще и
посущественней. Жизнь казалась простой и ясной, когда смотрел на других, и
все так неимоверно запутывалось, когда начинал думать о себе.
Спросил, может ли его принять начальник гидробазы. Она собралась ответить,
но ее опередил другой звонок. Пока она отвечала по нему, он ждал. Потом
услышал:
на такой элементарный вопрос. Помолчав, произнесла с каким-то волнением:
Александровна, корректор карт, куда-то вышла. На спинке стула, рядом с
телефоном, остался висеть ее пуховый платок. Не зная, как убить время,
принялся рассматривать фотографии деревянных кораблей, висевшие на стенах:
"Якутия", "Прибой", "Заря", "Вест" - эти комельки с самоварными трубами,
частично сожженные в Архангельске, частично затонувшие в арктических морях.
Среди них был и "Шторм", Медвежьегорской судоверфи. Было написано, что
Нансен взял его образцом для "Фрама" - своей ледовой каравеллы. Тут же, на
отдельном стенде, появились фотографии погибшей команды. Суденко посмотрел:
люди как люди. Ученый Чеченя был снят возле самолета, улетавшего на станцию.
Радист Сергун, оказывается, служил на подводном флоте, и это многое
объясняло. Не было только двух: мальчика и лаборантки.
большим окном, забранным решеткой, была почти полностью отведена под шкаф.
Этот огромный шкаф с картами создавал сумерки, и он не сразу разглядел
фигуру возле окна.
воспринял более спокойно. Маша как лаборантка научного судна могла
находиться здесь. Хотя все-таки странно, что не в больнице. Она смотрела в
окно, не замечая его, и он боялся шагу ступить, чтоб ее не испугать. Он не
знал, как она ведет себя днем, не имел понятия, что произойдет, и узнает ли
она его вообще. В это время пролетел самолет, который ему помог. Перешагнув
через кипы "Извещений мореплавателям", сваленные на пол, подошел и незаметно
стал, пережидая долгий самолетный гул, который еще не кончился, когда Маша
обернулась.
блестели, но выглядела она не очень. Вспомнив слова Раи, что он Машу
обманул, присел возле нее на корточки.
так, словно готовила себя к тому, что сейчас скажет и как его удивит.
уезжаю.
билет, а медицинское направление. Сразу узнал размашистую подпись Ивана
Иваныча. Разобрал только подпись и фамилию Маши. Все остальное было
латинское.
проговорила в самое ухо, как под большим секретом:
на эту девушку, которую спас в Полынье и потом ввел в дом. Внезапно как
пронзило что-то: ведь это Маша, сейчас она уедет... Какое лечение прописал
ей доктор? И кто ее вылечит там? Если завтра все получится и они приведут
"Шторм", то Маша его встретит. Где ей еще будет лучше, чем здесь?
же ты здесь, а не там? Или ты все забыла?
уши, видел, что все понимает, прочитывая по губам. Видно, он разволновался,
что она вытерла ему вспотевший лоб.
речи, которой он раньше не замечал, добавила, улыбаясь: - Что-то перестало в
жизни везти...
несколько шагов... Куда он ее ведет? Нужно выяснить про удар - для кузнеца.
Разузнать насчет рейса у Черноброва. Кто это сделает без него? Пока они
доберутся в устье, пройдет полдня... Усадил ее на стул опять.
которой ехал на "Северянке". Вот эта могла бы помочь! Чтоб не идти по снегу,
Суворов Виктор
Орловский Гай Юлий
Буркатовский Сергей
Суворов Виктор
Корнев Павел
Шилова Юлия