Чтение 10–й страницы книги ~Смиренное кладбище~

сам разберешься,
- Петрович достал из кармана джинсов сложенную вдвое пачечку бумажек.
Воробей, не выдержав редкой для себя торжественности, потупился:
- Спасибо.
А вчера наоборот - Воробей "поздравлял" Петровича: раз в неделю они с
Мишкой "посылали" в контору. Много не много, а червончик в неделю будь
любезен. А зажмешь раз-другой, и Петрович тебя зажмет: хорошему клиенту не
порекомендует, с халтурой шугать начнет.
Продавщицы из цветочного магазина, Зинка с Малявочкой, тоже, кстати,
Стасиковы приятельницы, - возились с огромным подарочным букетом, не находя
под него сосуд. Стасик нырнул под навес, где держал лопаты, ведра, банки,
побренчал там и вылез с голубым эмалированным ведром:
- Давай сюда - в вазу.
Ведро с цветами поставили в центр специально для гуляний найденного
стола с пузырящейся от времени фанеровкой. Привез его небрезгливый Стасик с
помойки на тележке ножками вверх катил две троллейбусных остановких под
законный смех пешеходов. Стол был удобен и для долбежки - гравировки по
мрамору и граниту. Это Стасик тоже умел.
Девки из "Цветов", Райка-приемщица и Петрович с Воробьем сели за
прибранный стол. Остальные - кто где.
Стасик ворошил угли в корыте. Охапыч с Кутей покуривали на бревне у
забора. Кутя, как всегда по торжественным случаям, прицепил орден.
Борька-йог тихо, ни к кому не обращаясь, нес неинтересную ахинею: цитировал
каких-то тибетских попов и старых китайцев. Поди проверь. Рядом с ними сидел
Финн. Имени у него и то путем не было, все Финном звали. Вроде живал он там.
Трудился в командировке, электромонтером, что ли. Клеклый он был какой-то,
мокроватенький. И глаза бутылочные.
Может, Финн трепал про Финляндию, а может, и нет: во всяком случае в
выходной иногда зайдет на кладбище подпить легонько - одет под иностранца:
пальто замшевое, джинсовый костюм, часы на руке с тремя головками, на другой
браслетик, как у хипаря натурального, кепочка кожаная.
У Мишки на его жизнь был свой взгляд.
Приблизительно такой. В Финляндии он был. Только не монтером. А оттуда
его попросили за пьянку. Специальности никакой, учиться поздно, да и нечем:
под белесой потной лысинкой мозжонки сивухой расплавлены. Прослышал
где-нибудь, что на кладбище кормушка хорошая, подмазал кого надо, часики
пообещал или рубашечку, и пристал к покойничкам. А тут: не тут-то было. Ни
силенки, ни хватки, ни умения - ничего нет. А из ничего - ничего и
получается: оградку за пятерку покрасить да скамейку сколотить - вот и вся
его халтура.
А он особо и не рвется. Ходит мутный да волосики на лысине поперек
гладит. И потеет нехорошо от слабости и похмелья постоянного. Мордочка
худенькая, подбородка мало, и с того капельки падают.
Кент Непутевый, тоже под стать Финну, семенил слабыми, размагниченными
ногами по дворику, мусолил свой бесконечный огарок... Настреляет сигарет,
курнет раз-другой, поплюет, пригасит - опять в карман опять захочет
покурить - дернет пару раз, снова поплюет... Вечно с оплевышами таскается.
А сейчас все ждал, томился: кто б скомандовал выпить. Кроме как на
холяву и не пил вовсе. Редко, когда подхалтурить ему удавалось. Нигде он не
работал и на кладбище так, по привычке сшивался. Никто его из кладбищенских
не гонял - потому что не опасен: клиенты от него шарахались. Сам дохленький,
а морда круглая, водянистая, почти без глаз.
- Еще пару минут - и порядок, - торжественно заявил Стасик.
Охапыч, сидя на бревне, похлопал себя по плечам:
- Зябко. Наколки не греют. Принять бы. У вас далеко?
- Во-во, - с трудом провернул непослушным языком Кент.
- Тащи,- скомандовал Воробей.
И Мишка принес из сарая "Посольскую".
Охапыч даже с бревна привстал от удивления:
- Это где ж такую красулю надыбали?
- Места надо знать, Витек, - победительно проговорил колдующий над
корытом Стасик.
- Кого ждем? - забеспокоился Охапыч и подался к столу. - Раевский с
Кисляковым подойдут. К ним клиент прибыл.
Наливали по-кладбищенски: каждый себе. Испокон веков так: на кладбище
сивуха рекой течет, особенно в сезон, ноздря в ноздрю никто не гоняется,
всем под самый жвак хватает.
- Вы как хотите, а я себе целей налью, не ровен час, помру завтрева по
утряку - так хоть отпробую. - Охапыч налил себе целый стакан и махом выпил.
- Ласковая, сука!.. Извиняюсь, девки. - Охапыч выдохнул. - Из чего ее гонят,
Стась?
- Тебе, Витек, не понять.
-- От ней и башка небось не трещит, сколь ни пей?
Кутя обреченно махнул рукой:
- От любой трещит!
Воробей пододвинулся к заведующему:
- Петрович, ты меня на пару недель не отпустишь? Хочу на озеро съездить
с Валькой. Палатку поставить, рыбку поудить. Мишка без меня повертится.
Знаю, что сезон, не хмурься, не попросил бы... Из-за суда все... Как дело
повернется, хрен его знает... На всякий случай...
- А участок у тебя как?
- Ты что, Воробья не знаешь?.. Все чисто.
- Ладно, зайдешь завтра в контору, поговорим.
- На Мишку оставляешь? - задумчиво спросил Стасик. - Ну гляди.
Воробей налил себе "Буратино", понюхал.
- Слышь, Петрович, год не пью и не тянет. Ты б поверил - кто сказал?..
О! Вот и я б не поверил.
За забором послышались шаги, дверь задергалась.
- Чего вы позапирались, как эти?.. Орут на весь тупик...
Мишка открыл дверь. Шурик удивился, увидев его, но ничего не сказал,
лишь вопросительно взглянул на Стасика.
- Нормально все, - миролюбиво ответил Стасик на вопросительный взгляд
Шурика. - Проходи, пристраивайся. А Молчок?
- Он в конторе, - объяснил Петрович.
- Ага-а! - протянул Раевский, принимая у Стасика тяжелый от мяса
капающий шампур. - Это баранина?
- Ты вопросы не задавай, ты лучше Воробья поздравь по всем правилам.
- Ага-а, - снова прогнусавил Раевский, решив все-таки сперва закончить
с шашлыком. Он спешно дожевал, вытер руки о робу. - Воробей... Часовня ну,
мы, в смысле, значит, поздравляем тебя... Чтоб не болел. Ну, и остальное...
Охапыч захлопал первый. Хлопали все, кроме Борьки-йога, который
по-прежнему бесстрастно смотрел перед собой и время от времени что-то
подборматывал. Можно было бы действительно принять его за чокнутого, за
йога, за папу римского, если бы не знать, как он лихо теребил клиентуру и
никогда не бывал в прогаре. Да и сейчас он хоть и гнал дуру под блаженного,
шашлык кушал более чем и выпивать не забывал. "Посольская" - ноль семь - на
его краю пустела быстро. Хотя никто к ней и не пристраивался, у девок своя
ноль семь.
Охапыч хлопал дольше всех. Наконец и он устал и махнул рукой Шурику:
- Котлы давай!
Раевский вытащил из кармана часы на браслете.
- Ну-ка? - протянул руку Стасик, рассмотрел внимательно и присвистнул.
- Ну, Алеша, теперь живи - не хочу: телевизор цветной, часы японские...
Все потянулись смотреть часы, даже Борька-йог.
Охапыч, не увлеченный часами, все порывался рассказать про то, как
выиграл стакан в пивной на Самотеке. Он всегда про это рассказывал.
Стакан в пивной на Самотеке он действительно выиграл интересно. В
молодые годы в зоне ему оторвало на бревнотаске указательный палец, остался
обрубок. В пивной Охапыч заспорил, что засунет в ноздрю палец целиком.
Компания заржала. Охапыч наклонил голову, приставил обрубок к ноздре и
обернулся к притихшей публике...
Охапыч рассказывал про ноздрю, а Мишка с тоской поглядывал на Воробья.
"Хоть бы объяснил им, сволочь, что зря визжал. Рыбу удить едет, а мне тут с
ними..." В марте в трафаретную Гарик заходил. После Склифосовского не тот
это был Гарик. И не в том дело, что похудел вполовину, не в том, что бороду
обстриг, - у него даже голос стал другой, тихий такой, старушечий.
Кто бил, не знаю, сказал он следователю. Но зато сказал, кто видел. И
назвал Мишку с Финном.
Ну, Финна, того Раевский сразу по-свойски предупредил: "Тут ведь
кладбище, могилки. Так? Так. Могилку вскопал, гробик уложил. Так? Так. А
можно на два штычка поглубже под гробик земельку выбрать... Так? Так. Все
ясно? А гробик потом... сверху"...
Мишке Раевский не сказал ни слова. Знал, что Финн передаст. Передал.
...Раевский стоя дожевал свой шампур и направился к бревнам покурить.
- Мужики, а кто знает, чего это у "декабристов" колготятся какие-то?
Рожи вроде не родственные. Похоже, нюхают. А за "декабристами" свежак -
венки еще сырые. Кто копал-то?
- Так! - вдруг сказал Петрович, вставая. - Чтоб все тихо было!
Нормально, спокойно. Без эксцессов. Охапыч! Без раскрутки мне, уволю! И вы
все! - Петрович погрозил пальцем, застегнул пиджак и ушел.
Воробей отыскал на столе среди "Посольской" "Буратино", сковырнул
крышечку:
- Охапыч, Кутя, наливайте. Кент, пристраивайся! Да не сусоль ты огарок,
пальцы обожгешь! Девки, вы-то что, как целки, ломаетесь? Раиса Сергеевна!
Давай! За мое здоровье! За Лешку! За Воробушка! Воробушек все чик-чирик - и
без башки летает!
К девяти часам гости были уже хороши. Охапыч плакал: "За Воробья жизнь
отдам!" - и рвался целовать. Воробей, чтоб не обидеть Охапыча, подставлялся,
но осторожно, левой стороной - оберегал пробоину. Охапыч колотил кулаком по
столу. Стаканы прыгали.