ней закопаем. Ферштеен? Понятно?
чтобы идти к лодкам, вдруг зашуршали, раздвинулись ближние кусты и показался
Тимсон. Мокрый, весь в тине, сам едва держась на ногах, он нес Валерку,
обхватив его обеими руками. Голова Валерки беспомощно откинулась назад. На
тоненькой шее запеклась кровь. Тимсон устал, тяжело отдувался и готов был
вот-вот сам свалиться.
подхватил худенькое тело.
землю, утирая рукой лицо, перемазанное глиной.
пишу, должен все видеть. И за тобой хотел идти. Отвязал лодку с исад, и
никаких. А немцы - трах в нас. И попали...
проговорил он и снова закрыл глаза. - Ничего... сейчас... У меня сейчас это
пройдет... Ты только маме не говори. А то мне такое будет!
нему зайти. Верный Тимсон дежурил у дверей палаты.
стриженой головой в неуютную, ледяную стену больничного коридора. Капка с
западающим куда-то сердцем на цыпочках вошел в палату. Валерка лежал у окна,
весь до горла в бинтах, бледный, тоненький, прозрачный, как тающая льдинка, и
такой до ужаса большеглазый... Капке стало нестерпимо жалко его.
много крови. - Ты подойди поближе... Тимсон, ты постой там, последи...
Капка... Ой, жгет как, больно... Вот как у меня нескладно всегда выходит,
Капа. Самое интересное было, а я уж не запишу...
доктор, когда меня раздели, начали перевязывать, а он говорит: "Худо, ох как
худо!" И еще какое-то слово по-латыни сказал: "Ха-би-тус..." А уж когда
по-латыни так говорят, это я знаю: скрывают, значит... что крышка...
- Ты брось это, Валерка.
под матрацем осталась, где книжка "Квентин Дорвард" лежит, и там допиши все за
меня. Ладно? Нет, ты слушай! - проговорил он, видя, что Капка опять собирается
возразить ему. - Ты там напиши...ой!.. Ух и больно... напиши про меня тоже...
Ну, ты как про это напишешь, а, Капка? Не знаешь? Эх, ты... Ты так напиши, что
ему было очень страшно... а он не струсил нисколечко... Напишешь?
чувствуя, что еще немножко, и он разревется. - Зря ты все это, Валерка, ведь
еще неизвестно же!
так: "Когда пришли товарищи, он тихо сказал: Отвага и Берн..." Уй, больно
как!.. Ой, жгет как! Ой, мама!
Михаила Борисовича Кунца, которого знали все затонские ребята. - Вот когда мои
пациенты зовут маму, я опять чувствую себя в своей сфере, а то все стали такие
герои, что уж просто нет сил от вас. Пустяки, хорошенькие детские болезни:
штыковые раны, сквозное пулевое ранение, контузии, шок... Ну, хватит
разговоров! Нельзя столько болтать. - За окном зашумела машина, хлопнула
дверца. - О, сам товарищ Плотников пожаловал, - сказал доктор, подойдя к окну
и приложив золотое пенсне к кончику носа.
рука на перевязи.
несчастью. Тоже вот, видишь, рука. Приехал какую-то прививку делать...
Велят...
Но он решился все-таки узнать правду.
потеря крови.
очень плохо?
хороший, средний, плохой. Это значит телосложение, упитанность, худоба...
но не от данного случая.
спине тесемки белого халата.
меня тоже, доктор говорит, есть хабитус!
больше не возобновляли попыток сбросить десант на левый берег Волги, товарищ
Плотников вместе с начальником школы юнгов решил навестить раненых.
чтоб не затемнять окон. И в палатах сумерничали. Плотников в сопровождении
доктора и начальника юнгов прошел по полутемному коридору, приостановился у
палаты, в которой лежал Валерка, и, оглянувшись, тихонько подозвал к себе
спутников. Те подошли. Плотников приложил палец к губам и молча указал в глубь
палаты. Там в вечернем сумраке у большого окна с форточкой-фрамугой, где
стояла в углу койка Валерки Черепашкина, сгрудилось много народу. Здесь были
раненые юнги, больные из соседних палат, красноармейцы, ополченцы. Одни сидели
на соседних койках, другие расположились на полу, а кто устроился на
подоконнике.
почти неразглядимого в сумраке, раздавался из темного угла...
Трех Мастеров!
Изобару и бросилась перед ним на колени, умоляя спасти Мастера. Но где было
узнать, в какой башне заключен Амальгама и как моягао освободить его, если все
башни замка были прямые и гладкие, как свечи!
ветродуи, он ощупал себя и нашел кусок стекла в своем кармане. То был осколок
зеркала, которое в ярости разбил Фанфарон. Амальгама успел спрятать его.
Радужный зайчик прыгнул на крыши, башни и стены дворца. И вот в каморку, где
рыдала, ломая нежные руки, Мельхиора и могучий Изобар в бессилии сжимал свои
тяжелые кулаки, вскочил зайчик, посланец Мастера. Мельхиора сразу догадалась,
что это вестник Амальгамы. Она подбежала к окну и увидела радужный луч в
бойнице одной из башен.
пятьдесят пять лет подряд. Я ухаживал за ним днем и ночью, пока не добился
своего. Этот вьюнок растет с такой быстротой, что если протянуть нить между
вершиной Квипрокво и его подошвой, а внизу бросить семена вьюнка, то мгновенно
побеги его обовьются вокруг нити, оплетут ее, и не успеешь сказать: "Раз два,
три", - как на самой вершине горы уже распустятся вьюнки. Но слушайте
дальше!.. Однажды я попробовал посеять мой вьюнок во время ливня... Можете
себе представить - он мигом обвил струю дождя и, прежде чем она достигла
земли, уже взбежал по ней на небо. Эх, дочка, я припасал эти семена для
хорошего дня - чтобы сплести венок вокруг дома, в который бы ты вошла со своим
любимым, - но, видно, теперь пришла пора пустить в ход семена. Не плачь. Мы
спасем Амальгаму. Я посею мой вьюнок под окном башни, где сидит Мастер".
нить или вызвать дождь?" - усомнился Изобар.
прямого солнечного луча - он взберется и по нему!"
Мельхиора. - Они ночью не смыкают глаз".
Пехов Алексей
Гуль Роман Борисович
Лукин Евгений
Посняков Андрей
Посняков Андрей
Шилова Юлия