Чтение 35–й страницы книги ~Белеет парус одинокий~

кивает головой:

"А что вы себе думаете, очень даже просто могло случиться!"

И такого человека забрали в участок! Невероятно!

- Да за что же, за что?

- А вот за то самое!

Гаврик вздохнул солидно, как взрослый, немного помолчал и вдруг,
прислонившись плечом к другу, таинственно шепнул:

- Слухай...

И он рассказал Пете, что случилось ночью. Конечно, он рассказал не все.
Он ни словом не упомянул ни о матросе, ни о Терентии. Из его рассказа
выходило, что ночью к ним в хибарку прибежали каких-то трое, которые
спрятались от городовых. Остальное в точности соответствовало тому, что
было.

- Тут этот самый дракон ка-ак пошел мне накручивать ухи!

- Я б ему так наддал, так наддал!.. - возбужденно закричал Петя, сверкая
глазами. - Он бы у меня тогда хорошенько узнал!..

- Заткнись, - угрюмо сказал Гаврик и, крепко взявшись за козырек Петиной
фуражки, насунул ее Пете до половины лица, так что оттопырились уши.

Проделавши это, Гаврик продолжал свой рассказ. Петя слушал его с ужасом.

- Кто ж были эти? - спросил он, когда Гаврик кончил. - Грабители?

- Зачем? Я ж тебе говорю кто: простые люди, комитетчики.

Петя не понял:

- Какие?

- Ну, с тобой разговаривать - житного хлеба сперва накушаться. Я ж тебе
говорю - комитетчики. Значит, с комитету.

Гаврик совсем близко наклонился к Пете и прошептал ему в самый рот, дыша
луком:

- Которые делают забастовки. Из партии. Чуешь?

- Так зачем же дедушку били и отвезли в участок?

Гаврик с презрением усмехнулся:

- Я ему сто, а он мне двести. За то, что он их ховал. Голова! Меня б тоже
забрали, только не имеют права: я маленький. Знаешь, сколько полагается
сидеть там, кто ховает? Ого! Только, чуешь...

Гаврик еще больше понизил голос и прошептал совсем еле слышно, озираясь
по сторонам:

- Только, чуешь, он не просидит больше как одну неделю. Те все скоро
пойдут по Одессе участки разбивать. Драконов до одного покидают в Черное
море... Чтоб я не видел счастья! Святой истинный крест!

Гаврик опять сплюнул под ноги и уже совсем другим, деловым тоном сказал:

- Так вынесешь?

Петя помчался домой и через две минуты вернулся с шестью кусками сахара в
кармане и половиной ситного хлеба за пазухой матроски.

- Хватит, - сказал Гаврик, посчитав сахар и взвесив на ладони хлеб. -
Пойдешь со мной в участок?

Хотя участок был недалеко, но, разумеется, ходить туда безусловно
запрещалось. Пете же, как назло, до такой степени захотелось вдруг в
участок, что невозможно описать. В душе мальчика снова началась жестокая
борьба с совестью, и борьба эта продолжалась всю дорогу, вплоть до самого
участка.

Когда же совесть в конце концов победила, то уже было поздно: мальчики
пришли к участку.

Все понятия и вещи в присутствии Гаврика тотчас теряли свою привычную
оболочку и обнаруживали множество качеств, до сих пор скрытых от Пети, -
Ближние Мельницы из печального селения вдов и сирот превращались в рабочую
слободку с лиловыми петушками в палисадниках; городовой становился драконом;
в фуражке оказывался стальной обруч.

И вот теперь - участок.

Чем был он до сих пор в Петином представлении? Основательным казенным
зданием на углу Ришельевской и Новорыбной, против Пантелеймоновского
подворья. Сколько раз мимо него проезжал Петя на конке!..

Главное в этом здании была высокая четырехугольная каланча с маленьким
пожарным наверху. День и ночь, озирая сверху город, ходил человек в овчинной
шубе по балкончику вокруг мачты с перекладиной. Мачта эта всегда напоминала
Пете весы или трапецию. На ней постоянно висело несколько черных зловещих
шариков, числом своим показывая, в какой части города пожар. Город же был
так велик, что непременно где-нибудь горело.

У подножия каланчи находилось депо одесской пожарной команды. Оно
состояло из ряда громадных кованых ворот. Иногда оттуда, при раздирающих
криках труб, вырывались одна за другой четверки бешеных лошадей в яблоках, с
развевающимися белоснежными гривами и хвостами.

Красный пожарный обоз, зловещий и вместе с тем как бы игрушечный,
проносился по мостовой, сопровождаемый беспрерывным набатом и оставляя за
собой в воздухе оранжевые языки пламени, оторвавшиеся от факелов. Огонь
отражался в медных касках. Признак беды вставал над беспечным городом. Кроме
этого, ничем замечательным в глазах Пети не отличался участок.

Но стоило только Гаврику приблизиться к нему - и он оборотился, как от
прикосновения волшебной палочки, узким переулком, куда выходили решетчатые
окна арестного дома.

Участок оказался просто тюрьмой.

- Постой здесь, - сказал Гаврик.

Он перебежал сырую мостовую и незаметно юркнул мимо городового в ворота
участка. Как видно, и здесь Гаврик был свой человек.

Петя остался один в небольшой толпе против участка. Это были
родственники. Они переговаривались через улицу с арестованными.

Петя никак не предполагал, что в участке может "сидеть" столько людей. Их
было не меньше сотни.

Впрочем, они отнюдь не сидели. Одни стояли на подоконниках, держась за
решетки открытых окон; другие выглядывали из-за них, махая руками; третьи
подпрыгивали, стараясь через головы и плечи увидеть улицу.

К удивлению Пети, здесь не было ни воров, ни пьяных, ни босяков.
Наоборот: обыкновенные, простые, вполне приличные люди, из числа тех, каких
можно было каждый день встретить возле вокзала, на Ланжероне, в
Александровском парке, на конке... Было даже несколько студентов. Один
привлек особое внимание черной кавказской буркой поверх белого кителя с
золотыми пуговицами. Приложив ладони к своим худым щекам, он кричал кому-то
в толпе оглушительным гортанным голосом:

- Передайте, пожалуйста, в землячество, что сегодня ночью товарища
Лордкипанидзе, Красикова и Буревого вызвали из камеры с вещами. Повторяю:
Лордкипанидзе, Красикова и Буревого! Сегодня ночью! Организуйте общественный
протест! Привет товарищам!

Человек в пиджаке и косоворотке с расстегнутым воротом, чем-то
напоминавший Терентия, кричал из другого окна:

- Пущай Сережа пойдет в контору за моей получкой!

Раздавались голоса, перебивавшие друг друга:

- Не доверяйтесь Афанасьеву! Слышь, Афанасьеву не доверяйтесь!

- Колька сидит в Бульварном!

- У Павел Иваныча в ящике, за шкафом!

- Самое позднее - в среду!

Родственники тоже кричали, поднимая над головой кошелки и детей. Одна
женщина держала на руках девочку с такими же точно сережками, как у Моти.
Она кричала:

- За нас не беспокойся! Нас люди не оставляют! Мы имеем что кушать.
Смотри, какая наша Верочка здоровенькая!

Иногда к толпе подходил городовой, держась обеими руками за ножны шашки.

- Господа, вас честью просят не останавливаться напротив окон и не
вступать с задержанными в разговоры.

Но тотчас из окон раздавались оглушительные свистки, невообразимая брань,
рев. В городового летели арбузные корки, кукурузные кочерыжки, огурцы.

- Дракон!

- Фараон!

- Иди бей японцев!

И городовой с шашкой под мышкой неторопливо возвращался к воротам, делая
вид, что ничего особенного не произошло.

Нет, положительно, на свете все было вовсе не так благополучно, как это
могло показаться с первого взгляда.

Гаврик возвратился сумрачный, злой.

- Ну что, видел дедушку?

Гаврик не ответил ни слова. Мальчики пошли назад. Возле вокзала Гаврик
остановился.

- Они его каждый день бьют, - глухо сказал он, вытирая драным рукавом
щеки. - Увидимся.

И Гаврик пошел прочь.

- Куда?

- На Ближние Мельницы.

Через Куликово поле Петя побрел домой. Ветер гнал тучи сухой, скучной
пыли.

На душе у мальчика было так тяжело, что даже сплющенная гильза от
винтовочного патрона, которую он нашел по дороге, нисколько не обрадовала
его.

30 В ПРИГОТОВИТЕЛЬНОМ

Наступила осень.

Петя уже ходил в гимназию. Из большого загорелого мальчика с длинными
ногами в фильдекосовых чулках он, надев форму, превратился в маленького,
выстриженного под нуль, лопоухого приготовишку, на гимназическом языке -
"мартыхана".

Длинные суконные брюки и форменная курточка, купленные за тридцать шесть