Чтение 3–й страницы книги ~Маска Цирцеи~

моя, входи! Подойди ко мне, мой возлюбленный!

Склоненные фигуры отступили на шаг. Я прошел под сумрачным портиком и
вступил в храм.

Внутри было темно, и лишь слабый огонь от лампады, мерцавшей на алтаре,
позволял увидеть неясно нарисованный огромный, ужасный лик. Даже огонь в
этом храме был нереальным, хотя от него исходило тепло. Языки пламени,
зеленоватые, с холодным легким мерцанием, все время менялись, причудливо
изгибались, словно змеи.

Перед алтарем стояла женщина в одеянии, полностью скрывающем ее фигуру.
Мне показалось, что она как-то странно двигается, чересчур скованно. Она
повернулась, услышав мои шаги. И тогда я увидел ее лицо. На время я забыл
о скованности женщины, об огне на алтаре и даже о гигантском,
возвышающемся над нами изображении, чье темное предназначение было мне
хорошо известно.

У незнакомки было бледное, нечеловечески бледное, и гладкое, словно из
белого мрамора, лицо. Его белизну подчеркивали темные губы, черные брови и
волосы. Глаза вспыхивали зеленоватым блеском, похожим на блеск огня
алтаря. Чистота линий, поворот головы, совершенная форма глаз и изящный
изгиб бровей напоминали статую.

Увидев меня, она удивленно подняла брови. Волосы необыкновенно черного
цвета с искрящимися пурпурными бликами рассыпались по ее безупречному
одеянию. Но я вспомнил, что Язон знал о том, каковы эти волосы на ощупь.
Они напоминали сверкающую черную реку, ниспадали на ее плечи, прикрывая
алебастровое лицо гладким покрывалом. Язон помнил искры, исходящие от них,
когда он касался их руками.

В моей голове проступили воспоминания Язона, и его голосом я проговорил
на древнегреческом:

- Цирцея, - я сам удивился, услышав свои слова, - Цирцея, моя
возлюбленная.

Огонь взметнулся над алтарем, осветив ярким светом ее прекрасное,
бесконечно знакомое лицо. Я готов поклясться, что в ее глазах вспыхнул
ответный огонь. Тени в зале качнулись, и изумрудные отблески побежали по
стенам, словно яркие капли воды.

Она отступила к алтарю, обеими руками закрываясь от меня, словно
отрекаясь.

- Нет, нет, - пробормотала она мягким, приятным голосом, - нет... нет
еще, Язон. Подожди.

Она отвернулась и устремила взор к лику над пламенем алтаря. Я
присмотрелся к ней повнимательнее. Память моя и память Язона подсказывали
мне, что я нахожусь в храме трехликой богини Гекаты, богини темной стороны
Луны (полная противоположность Дианы, богини светлой Луны) - Гекаты,
которую считали покровительницей колдовства, называли богиней таинственных
троп и темных дел. Ее три маски - это три пути, которыми мог пойти
верующий с перекрестка Судьбы. Ночью ее повсюду сопровождали Церберы, и
когда они лаяли, все адские твари обращали на нее внимание... Геката -
мрачная мать волшебницы Цирцеи.

Руки Цирцеи ритуально двигались вокруг пламени. Неожиданно она мягко
заговорила:

- Он идет к нам, мама. Язон из Иолкуса снова здесь. Все ли я сделала
правильно?

Тишина.

Зеленый свет трепетал на стенах храма, и лицо богини выглядело
безучастным. На алтаре слабо горел огонь. Постепенно его зеленоватые языки
угасли в углях. Свет алтаря становился все более тусклым.

Цирцея повернулась ко мне лицом. Ее плечи чуть вздрагивали. Ее
зеленоватые глаза встретили мои взгляд. Бесконечно печально и
сладострастно прозвучал ее голос.

- Не время, - прошептала она. - Не сейчас. Расстанемся ненадолго, мой
возлюбленный. Я буду ждать тебя, только помни обо мне, помни о нашей
любви, Язон!

Пока я собирался ответить, Цирцея подняла обе руки к голове, длинными
пальцами потрогала свое лицо и замерла. Голова ее склонилась на грудь,
локоны прикрыли глаза. Волосы зашевелились у меня на голове. Я увидел, как
Цирцея двумя руками полностью отделила свою голову от плеч.

Это оказалась маска. Цирцея опустила лицо-маску и повернулась ко мне.
Черты маски показались мне безжизненно белыми, а глаза поразили меня. Весь
ее лик... Безупречные завитки волос, прикосновение которых я не забыл,
тепло губ, улыбающихся таинственной и знакомой улыбкой, зеленоватый
отблеск глаз, полуприкрытых веками, плавно изогнутые линии ресниц. Маска
жила сама по себе и говорила. Но постепенно она заснула, стала похожа на
восковую.

Я медленно поднял голову и увидел лицо женщины, которая несла маску:
серые пепельные волосы, усталые черные глаза, лицо, изборожденное
морщинами, усталое и мудрое. На нем читалось изощренное коварство -
пугающий лик с резкими чертами - лицо очень старой женщины.

- Ты - Язон, - проговорила она надтреснутым голосом, высоким и усталым.
- Хронос трясет свой кубок, пока игральные кости не вернутся на свои
места. Те же кости, но с новыми числами.

Что-то изменилось во мне. Когда она заговорила, я услышал ее слова, но
как-то неясно. Неожиданно я вспомнил, что я Джей Сивард, а не Язон, и
нахожусь я на невероятном острове, стою у неведомого алтаря. Видимо, всему
виной было что-то прозаическое, например, усталость. Старческий голос
богини пробудил во мне мое истинное "я".

Что она сказала? "Хронос - бог времени?" Неужели я перенесся во времени
на три тысячи лет назад? Неужели "Арго" действительно перенес меня в седые
туманы прошлого, в мир легенд, к эллинам, которые заложили не только
основы римской цивилизации, но и культуру современной Европы! Бессмертный
Хронос, наблюдающий, как время струится сквозь его пальцы. Нет, ответ мог
оказаться иным. Мне показалось, что какая-то недобрая длань нависла над
миром, какой-то неясный шепот слышался мне на земле и среди морских
просторов. Вероятно, что-то предупреждало меня, ведь я покинул мир, где,
согласно легенде, мои предки были сотворены из плоти Адама.

Теперь я находился не на Земле.

Я помнил, как Эврипид закончил свой ужасный рассказ о Медее и Язоне.
Его строки с новой силой прозвучали в моем мозгу:

"Неведомо проклятье человека, он сам не знает, где искать мечту..."

Тропа, на которую я ступил, куда она ведет? Скорее всего, я попал в Мир
Легенд! В давно забытый мир, где лежит остров волшебницы - таинственной
Эигены, поклоняющейся трехликой богине.

Я собрался с силами. Снова вызвал из глубин памяти воспоминания Язона.
Похоже на мечту. Мне казалось правильным, что я покорился воле ветра,
который наполнил паруса "Арго" и принес ко мне голос Цирцеи, когда я
очутился под темными кипарисами. Душа человека всегда находилась в плену
неведомого. Особенно душа человека прошлого, - душа человека, чья жизнь
проходила в мире, наполненном богами и демонами, созданными его
собственными страхами и воображением.

Страх. Страх перед чем?

Я проснулся. Я понял, что воспоминания Язона отступили.

Строки Эврипида вновь зазвучали в моих ушах:

"Через бескрайние моря меня тянуло к эллинам. Полуночный бриз заставил
трепетать мой парус..."

С ужасом я огляделся. Зеленый свет, струившийся с алтаря, высветил все
детали храма Гекаты.

Отчаяние наполнило меня, земля ушла из-под ног. Я наконец осознал всю
невероятность происходящего. Может, я сошел с ума и все это плод моего
больного разума? Кошмар!.. Когда глаза старухи Цирцеи уставились на меня,
я подумал о том, что голова, живущая отдельно от тела, - дело ее рук.

И тогда я сломя голову бросился прочь, я бежал, бежал. Поняв, что
полностью подчинился воспоминаниям Язона, я страшно испугался.

4. МОЖНО ЛИ ДОВЕРИТЬСЯ ФАВНУ?

Позже я узнал Панурга очень хорошо. Но он никогда не казался мне таким
огромным, как при первой нашей встрече... Не в силах больше бежать, я
остановился, огляделся и увидел Панурга. Он вел себя настороженно, и, быть
может, поэтому мне удалось пересилить свой страх. Самое невероятное, что
Панург очень напоминал человека. Единственное отличие от обычного человека
- козлиные рога и козлиные ноги. Его бородатое лицо с раскосыми желтыми
глазами выглядело мудрым, настороженным и предупредительно любезным. Фавн
был не стар. Спутанные черные кудри его волос блестели даже в тусклом
свете.

- Боишься? - спросил он низким голосом и робко улыбнулся.

Тон Панурга располагал к разговору. Потом он присел на корточки. Его
вид развеселил меня.

- Ты сейчас услышишь песню, воспевающую Панурга.

Сказав это, он встал, отошел и, неожиданно рассмеявшись, негромко
запел:

Панург Маигти такой ужасный, что даже Язон убегает.

Язон, как ребенок, по роще бежит и обо всем забывает...

Молча я наблюдал за происходящим, сдерживая негодование, закипавшее во
мне. Хотя я-то знал, что Панург прав. Но его песня была о Язоне, а не обо
мне. Знал ли Панург об этом?

Завершив песню, восхваляющую трусость Язона, Панург направился ко мне
странной, качающейся походкой. Проходя мимо лужи, он неожиданно
остановился и стал разглядывать свое отражение.

- Нужно причесать бороду, - объявил он, с силой почесав ее волосатыми