узнала, что в детстве он называл Желтую Птицу доброй волшебницей, а когда
вырос, стал ради нее преступником. Когда он кончил рассказывать, глаза
Нейды блестели и она часто дышала.
тобой, мой Роджер! И я уже люблю Желтую Птицу... и Солнечную Тучку тоже.
Когда-нибудь мы навестим их, хорошо?
счастлив.
мне грозила смерть...
берегу Уолластона в хижине старого траппера и его внучки Жизели, где рыжий
капрал конной полиции нашел свое счастье.
опять заперлась у себя в комнате и вышла, только когда свадебные яства,
состряпанные Усимиской, уже стояли на столе.
преобразилась. Опять перед ним была новая, взрослая Нейда - от волос,
красиво уложенных на голове, до изящных туфелек на маленьких ножках. Руги,
когда-то покрытые синяками, были теперь белоснежными, и вся ее изящная
красота настолько поразила Мак-Кея, что он только тупо смотрел на Нейду,
пока она не подбежала к нему и не чмокнула его в щеку так громко, что
Питер навострил от неожиданности уши. Потом Нейда поцеловала отца Джона и
принялась весело хозяйничать за свадебным столом.
называла его Роджером, а дважды с застенчивым лукавством сказала даже "мой
муж", и во время этого блаженного обеда Роджер Мак-Кей, закаленный
невзгодами северный бродяга, не спускал полных обожания глаз со своей жены
и не уставал дивиться своему счастью.
пряталось тревожное воспоминание о Брео-Хорьке.
19
своих опасениях отцу Джону.
к бескрайнему великолепию небес, беззвучно шептал слова благодарственной
молитвы, и вот тогда-то Веселый Роджер тихо положил руку на его плечо.
Они словно живые и, ликуя, ниспосылают вам свое благословение.
куда-то за стену леса.
тундре, и о том, как он чуть было не попал в руки Брео, когда, вернувшись
к Гребню Крэгга, искал там их с Нейдой.
скоро доберется сюда.
Нейды - и моим - все эти месяцы. Она думала о вас днем и ночью и верила,
что вы снова увидитесь.
прошептал Мак-Кей. - Если что-нибудь случится... теперь...
Джон проникновенным голосом. - Что произойдет, Роджер? Вы не убивали Джеда
Хокинса. И если правосудие заставит вас заплатить за то, что оно считает
нарушением закона, так ли уж велика будет цена?
то сокровище, которое вы сегодня поклялись беречь и лелеять? Пять
коротеньких лет, всего только пять. А она будет ждать вас, гордиться теми
самыми вашими поступками, которые привели вас в тюрьму, и строить планы на
те многие светлые годы, которые начнутся, когда кончатся эти пять
коротеньких лет. Будет ждать, становясь все лучше и краше. Роджер, неужели
это такая уж большая жертва, такая уж непомерная цена. Пять лет... а потом
спокойствие, любовь, счастье навек! Скажите сами, Роджер!
- Я уговаривал ее, приводил те же доводы, какие привели бы и вы, Роджер. Я
взывал к ее рассудительности. Я объяснял, что ваше возвращение грозит вам
тюрьмой, и, по странному совпадению, я тоже назвал пять лет. Но она была
упряма, Роджер, очень упряма и не хотела ничего слушать. И это она первая
задала те вопросы, которые я задавал вам сейчас. "Что такое пять лет? -
спрашивала она, опровергая мою логику. - Что такое пять лет, десять, даже
двадцать, если я буду знать, что потом мы будем вместе?" Да, она была
очень упрямой, Роджер. Так велика ее любовь к вам.
строить планы, как мы - она и я - поселимся вблизи того места, где будет
ваша тюрьма, и как каждый день вы будете получать от нее весточку - о ней
и о вашем сыне...
многих людей. Но любовь Нейды - самое большое чудо, какое только мне
довелось увидеть за всю мою жизнь. А ведь мне уже скоро будет семьдесят
лет. Понимаешь ли ты это, сын мой? И разве не черпаешь ты в этом радость и
бесстрашие?
оставив Роджера наедине со звездами. И как прежде их сияние озаряло лицо
отца Джона, так теперь оно озарило черты Мак-Кея, дышавшие глубокой
решимостью. Ради Нейды, ради их будущего сына он не хотел приносить ту
жертву, о которой говорил отец Джон. Но теперь, после разговора с
миссионером, она уже не казалась такой страшной, как раньше. Теперь это
была уже не трагедия, а только недолгая разлука - ведь они будут ждать
его, Нейда и их сын... Вдруг он услышал шорох и, оглянувшись, увидел
Нейду, которая в свете звезд показалась ему еще более стройной и
прекрасной.
теперь мысль о тюрьме не будет его пугать - и из-за него самого и из-за
вас.
протянула к нему руки, была новая зрелая мудрость и почти материнская
нежность.
он совсем близко увидел ее глаза под длинными ресницами.
одного этого слова, прижался губами к ее пушистым волосам, и в этой полной
гармонии душ они слушали тихие шепоты ночи.
говоришь...
лучшие в мире слова. Это... и еще...
помню. Но она мне часто снилась. И я всегда тосковала по ней. Как,
наверное, чудесно, когда у тебя есть мать!
обещал мне песню, Роджер. И когда ты вернулся, он запел и теперь все время
поет - каждый час дня и ночи. Ты когда-нибудь думал, Роджер, расстаться со
всем этим, уйти в один из больших городов, о которых мне столько
рассказывал отец Джон?
где мы познакомились с тобой.