вдавил ее ягодицы в холодную землю. Ветер гудел в древесных вершинах
по-особому, точно море в раковине: бешеная гонка его бурлящей крови. А
затем его словно свела судорога, он вскрикнул в ее плечо, почувствовал ее
ладонь у себя на затылке.
внутри него, корни леса - сеть его артерий. На миг ему почудилось, будто
он знает, что такое Иное Место, где оно скрыто.
ключице Котт. Он выскользнул из нее, дряблый, истощившийся. Внизу было
мокро, скользко, словно от растаявшего масла.
чмокнула его в нос, ее колени стиснули его бока.
дрожь. Он встал, стыдясь обмазавшей его слизи, и торопливо натянул брюки.
Котт одернула балахон.
сознание, как змея. Это смертный грех? Ему на миг представилась исповедь -
что скажет об этом священник в своей темной будочке? Что он сказал Розе,
когда она призналась ему?
головни.
ладонь осталась там, радуясь тугим мышцам под балахоном. Темные волосы
полуночным каскадом ниспадали с одного плеча, и в них тоже запутались
листья, веточки, кусочки коры.
друг другу.
мог.
его руки в свои. - Не хотел бы ты отправиться куда-то? В неведомые места,
каких ты никогда не видел? Куда-то далеко-далеко?
корабли, плавающие по морям. Это целый мир, Майкл.
единственным огоньком во мраке.
произошло между ними. Она была такой же подлинной, как земля, и лес, и
камень. Такая же из плоти и крови, как и он. Хотя только он мог ее видеть.
времени он уже здесь?
могу многое показать, - ее рука погладила его по животу.
вдвоем едут по залитой солнцем дороге, а на горизонте развиваются знамена
замка. Рыцарь и его дама, как в романах.
вся выпачкана в глине. Он чувствовал себя глупо, голова налилась свинцом.
Глаза Котт были точно два темных провала на ее лице. Ему захотелось
сделать это еще раз, и его охватил стыд.
широкой улыбкой, а потом тоже встала. Балахон покрылся светло-темным
узором - белая ткань и черная земля. И еще кровь. Он увидел пятно, похожее
на раздавленную землянику вверху ее ног. Он поранил ее?
Глаза их оказались на одном уровне. "Я вырос", - подумал он. Уже не
ребенок. Так, значит, мужчина?
ловкие пальцы уже расстегивали пуговицы.
вокруг нее, точно бледная вода. И она уже была с ним, на нем, под ним, ее
запах обволакивал его, а он дивился, каким это было чудом - прикасаться к
запретным местам.
накатываясь на отроги гор. Деревья вздымали могучие ветви к звездам, а у
их подножья осеребренные луной реки терпеливо петляли на пути к неведомому
океану. Холмы и долины были равно одеты густыми дебрями, и в низинах
курчавился туман, точно шерсть ягнят.
лип и кленов, каштанов и тисов. В речных долинах росли ивы, ольха, терн, а
на склонах холмов - березы, сосны и ели. У их подножья ютились шиповник и
папоротник в ожидании весны.
топором, теснились хижины, оспаривая власть деревьев, и в лунном свете
курился древесный дым. Дома жались вместе, словно боясь сырых дебрей,
окруженные частоколом, оберегаемые распятиями. Посреди каждой деревушки,
точно копье, торчала церковная колокольня. Но нигде в этом широком краю, в
этом лунном царстве нельзя было встретить человека. Люди на ночь запирали
двери, и во мраке бесстрашно бродили звери, щурясь на свет в окошках,
властвуя над дебрями.
тлеющий уголь насмешливо смотрел на него, как красный немигающий глаз. Она
спала, но он лежал и слушал звуки ночи. Жесткий шум фазаньих крыльев, крик
охотящейся совы. Другие, дальние звуки он не мог определить, а один раз до
него донесся басистый рык какого-то большого зверя. Лес был полон звуков -
бесконечные шорохи и шелест. Ему почудилось, что стоит застыть в
неподвижности, и он услышит биение сердца этого края, огромного,
звериного. Какой-то ночной зверек невидимо обнюхал дерево в десятках шагах
от него, а затем протопал дальше.
воздух. Как далеко он от дома? На расстоянии скольких миль, или миров? Он
грубо встряхнул ее за плечи.
переплетены. Его пенис лежал на его бедре, как обрезанная пуповина, и он
чувствовал, как под холодным воздухом стынет пот, который еще покрывал
его.
не видел ничего, кроме их белесых тел. Одежда лежала под ними, но дробовик
скрывала тьма, где-то там, среди листьев. Страх свел его внутренности. Он
почувствовал себя пещерным человеком на заре мира. Кроманьонцем, дрожащим
в доисторической тьме.
сапоги. В них насыпались сухие веточки, а к его куртке, точно репьи,
прилипли листья и куски сухой коры. Они одевались молча, наощупь. Он
пошарил в листьях, и его пальцы коснулись холодного металла - ствол ружья.
Ему сразу стало легче.
первопроходец и политический деятель], - пробормотал он.
шуметь. Котт впилась ему в губы поцелуем, а потом дернула за руку.
Котт. Он побрел за ней, прочь от шалаша.
рука крепче сжала руку Котт. Если он останется здесь один, то уже навсегда
исчезнет. Его родные никогда не узнают, куда он девался.
своего дома, а в следующий миг очутился в какой-то первобытной глуши.
Темный край фей - и волки. Он молчал, подавленный колоссальностью этой
загадки, и брел за Котт.