добавил, что лезь к нему девки, как к Шону, его Джон Томас к этому времени
истерся бы в пуговичку. Каким-то образом Майкл понял, что за столом лучше
этого не повторять, хотя и подумывал порасспросить тетю Розу, которая
часто удила с ним в речке, а когда грохотал гром, брала его к себе в
постель.
(Бабушка еще не вернулась из кухни, а то бы они не посмели.) Табачный дым
завивался голубыми струйками в свете керосиновых ламп. С потолка сиротливо
свисала электрическая лампочка, но ее зажигали лишь в особых случаях. И к
тому же бабушка с дедушкой терпеть ее не могли. Души в ней нет, говорили
они, и продолжали с наступлением сумерек зажигать керосиновые, не слушая
возражения своих детей. Электричество приберегалось для гостей.
кепки на головы, едва вышли за дверь, и втягивая носами воздух в мерцании
звезд. Двоим-троим предстояло съесть ужин, состряпанный их женами, но
остальные были холостяки и возвращались либо в пустые, либо в родительские
дома. В это время года их на ферме собиралось много - шел сенокос,
приближалась жатва. Оставшиеся на кухне слышали царапание и шуршание
велосипедов, которые весь день прислонялись к стене, а потом дверь
закрылась, и тетя Рейчел начала задергивать занавески на ночь.
плиты. Старик Муллан раскурил трубку и сел напротив дедушки Майкла с
кожаной уздечкой, которую натирал мылом. Это была его привилегия: он ведь
работал у Феев с первой мировой, когда вернулся из Фландрии, припадая на
одну ногу, совсем еще молодым парнем.
почувствовал, что у него слипаются глаза. Может, завтра рассказать
кому-нибудь, рассказать, что у реки прячутся террористы с лисьими мордами,
ждут, когда можно будет взорвать всех. Но здесь в надежном убежище дома он
уже не был так уж уверен, что видел их на самом деле. Может, ему
приснилось. Он зевнул, и тут же тетя Роза ухватила его.
постельку, Майкл.
кивнул ему над трубкой и "Айриш филд", бабушка поцеловала его в лоб, а
дядя Шон рассеянно ему помахал. Старик Муллан ограничился тем, что на
секунду перестал намыливать уздечку. Роза втащила его вверх по лестнице,
ни на секунду не умолкая. Он любил слушать, как она говорит, особенно в
громовые ночи, когда он забирался в ее объятия на постели, пахнущей
девочкой. Она болтала, чтобы гром его не пугал, хотя сама гром любила. У
нее от него волосы потрескивают, объясняла она.
с ним произошло. Он ответил, что упал - поскользнулся и скатился к реке.
Это было чистой правдой, и, значит, он не согрешил. Она уложила его,
закутала в одеяло, поцеловала в лоб и велела помолиться. Но он уснул,
забыв про молитвы, а через реку ему ухмылялись лисьи морды и говорили, что
теперь он их. Их маленький мальчик.
жатва. Майклу лето казалось живым существом, кем-то, кто освобождал его от
занятий в школе и одаривал бесконечными светлыми часами, чтобы он мог
использовать их по своему усмотрению. Оно было долгим, медлительным,
благостным. Летом кольца древесины обретали новую ширину.
марево окутывали горизонт дымкой, так что горы чуть не все время
оставались почти невидимыми и только угадывались. Над дорогами тоже висела
пыль, поднятая лошадиными копытами и повозками или взметнувшаяся из-под
колес сверкающих автомобилей. При взгляде на запад в сторону гор с первых
возвышенностей Антримского плато долина выглядела почти повсюду
однообразным лоскутным одеялом из полей в обрамлении живых изгородей -
зреющий под солнцем ячмень, леса, темные и прохладные, и между всем этим -
Банн, серебристая лента медлительно текущей воды. Кое-где виднелись белые
стены домов, меньше кусочка сахара, но только по ночам можно было увидеть
деревушки, деревни и городки, когда в темноте они становились россыпями
огней.
украшали его подбородок, вчерашнее все больше казалось ему сном. Уже в его
памяти оно из области страха сдвинулось в область любопытства. В голове у
него роились планы, как провести этот день, и он поглядывал на спину
бабушки, хлопотавшей у плиты, и прикидывал, не удастся ли ему ускользнуть
в звенящее птичьими трелями утро совсем незаметно.
воды и принесешь в дом.
который снабжал их водой. Вообще-то ему нравилось качать ручку и смотреть,
как пенистая струя падает прямо в ведра. Вода отдавала железом - жесткая
вода, холодная, вкусная, не то что из-под кухонного крана. Родник, который
бил тут, не иссякал даже в засуху.
отдаться на волю утра. Он выбежал с заднего двора, как жеребенок,
выпущенный на луг.
желтую крупу, негромко квохча про себя. Они выскребли свой загончик в
бледную чашу, а их гнезда были устроены там и сям в окружающей живой
изгороди. Только Роза и ее мать знали, где укрыты гнезда. Птицы были
полудикими и часто, хлопая крыльями, взлетали на нижние ветки. Они были
хитрыми и редко становились добычей лисиц, которые бродили по холмам
ночью. Но при мысли о лисицах Майклу стало тревожно, и под жаркими лучами
солнца его пробрала дрожь.
которых слегка встревожило появление Майкла. - Сегодня я должна была
собирать яйца одна, - продолжала она, но он знал, что она не сердится на
него. Помощь от него была невелика - одно-два яйца из самых заметных
гнезд: Просто ей нравилось его общество, чтобы вместе с ним любоваться
ранним утром. Он смотрел, как она бросает корм курам, и раздумывал,
открыть ей свой секрет или нет. А потом решил, что пусть лучше это будет
его собственной тайной - пока.
корма толкающимся курам. Руки у нее были тонкими и длинными, смуглые от
загара, покрытые золотым пушком. Ее босые ноги были мокрыми от росы, и их
облепила пыль.
их видела, когда солнце светило прямо на воду. Они держатся там, где
поглубже, под ивами.
ореховых пеньках можешь ногу сломать.
поделиться своей тайной. Пеньков же там не было! Им овладела такая
пьянящая радость, что у него даже голова закружилась. Он перепрыгнул на
мокрую от росы траву, и куры тревожно шарахнулись.
что Роза всем курицам дала имена, хотя она яростно это отрицала. Но Майкл
не совсем ей поверил. Иногда она шепотом называла их как-то странно.
жаркий, и над рекой будут летать стрекозы.
плече, ведром в одной руке и шлейфом сизого дыма позади. Увидев Майкла, он
помахал ему и сел на дерн, а вилы вогнал в землю. Это был старик Муллан.
Майкл сел возле него. Трава была вся в золоте лютиков, и они сидели в тихо
колышущемся желтом море, а их ноги уже осыпала пыльца.
трубку с чашечкой из яблоневого дерева, такого густого коричневого цвета,
что она выглядела почти багряной. Удивительно красивая трубка! Даже
царапины и щербинки, полученные с годами, гармонично стали частью ее
формы. Грязь и кровь Соммы не оставили на ней никаких следов. Муллан был
ветеран, стрелок Иннискиллнигского полка. Хотя бабушка Майкла называла его
старым пьянчугой, но он был единственным работником, которому она
позволяла расположиться у плиты после ужина.
был единственным, кто называл Майкла так, и Майклу это нравилось. Такое
взрослое имя! - Чего ты натворил? Я видел, как ты вернулся вчера вечером,
по брови в грязи, а лицо бумаги белее. Ну, прямо, будто привидение
повстречал, право слово.