как ее сумка хлопает ее по боку, и ему пришло в голову, что никогда прежде
она не носила такую сумку. Если прежде она отправлялась в город в платье, то
брала с собой нелепый огромных размеров кошелек, вроде тех, что тетеньки из
общества трезвости мастерят для благотворительных аукционов. Если же на ней
были брюки, то она ехала с бумажником в кармане, как мужчина.
стула лежали на линолеуме горизонтальными полосами, напоминая тень тюремной
решетки. Если верить часам над плитой, было четверть седьмого, и хотя не
было причин думать, что она помнит о них лучше, чем о календаре, который до
сих пор показывал май, они казались правильными. Он слышал, как в поле
начинали петь сверчки.
жалко самого себя.
Желтый свет немедленно погибал, если ему случалось заглядывать сюда в эту
затхлую темноту. Здесь еще сохранился запах дождя, который все затопил,
тогда, в конце зимы.
убийства полицейского она выглядит вполне нормально. Лицо у нее было
озабоченное, как будто она готовилась к большому приему гостей.
на закорках или скатишься туда на собственной заднице.
повернулась так, чтобы он мог обхватить ее руками за шею. - И не
предпринимай никаких глупых попыток задушить меня. Не делай глупостей. Пол.
Я получила разряд по каратэ в Харрисбурге. Я им неплохо владею. Мне стоит
только перекинуть тебя и ты поломаешь спину. Пол внизу хотя и грязный, но
достаточно твердый.
бессильно свисали. Левая нога с солевым куполом вместо колена была на целых
четыре дюйма короче правой. Он как-то раз попробовал встать на правую ногу и
ему, это удалось, правда ненадолго, и боль была такой ужаснет, что он
несколько часов не мог прийти в себя.
дрожало.
мокрого дерева, застоялой воды и гниющих овощей. В подвале висело три
лампочки на кривых проволоках и без плафонов. По углам свисала толстая серая
паутина. Сами стены были каменными и побелены так неаккуратно, что казалось
будто ребенок рисовал на них известью. Здесь было прохладно, но это была
промозглая неприятная прохлада подземелья.
несла его на спине вниз по ступенькам. Но такая близость была не слишком
приятной. Он чувствовал запах пота и хотя на самом деле ему прежде нравился
запах свежего слегка вспотевшего тела, он ассоциировал его с трудом,
физическими усилиями, работой человеческого тела, короче говоря, вещами,
которые он уважал, то этот запах, запах Энни, был отвратительным, похожим на
запах грязного белья. Он подумал, что с мытьем Энни вышла та же штука, что и
с ее календарем - она забыла про это. Он увидел желтокоричневую серу в ее
ушах и с отвращением удивился, как она может еще что-то слышать.
- матрац. Подле него она поставила плоскую одноногую подставку для
телевизора, на которой находилось несколько жестянок и бутылочек. Она
подошла к матрацу, повернулась и сказала:
хаки, он встревоженно наблюдал за ней.
целлулоидный шприц и запечатанную иглу. - Нет! Нет!
настроении. Мне бы хотелось, чтобы ты расслабился сегодня. Пол.
нет морфия. Я рассказывала тебе, как тщательно его охраняли в больнице. Я
оставлю его, потому что здесь очень сыро и твои ноги могут страшно
разболеться, прежде чем я вернусь.
какой-то беспокоящий скрытый смысл. Так один конспиратор может подмигивать
другому. - Ты выбросил одну кокадуди пепельницу, а я так занята, как
однорукий обойщик. Я сейчас вернусь.
гостиной и простынями с ее кровати. Она поставила подушки за ним так, чтобы
он мог удобно сидеть. Но он чувствовал зловещий холод камней через них,
готовый заморозить его.
подала Полу. Свою она перевернула вверх дном и выпила полбутылки не
отрываясь: затем она приглушила рукой отрыжку.
поговорить, а ты должен послушать.
собираюсь заставлять тебя когда-либо изменять свое мнение о чем либо. -
Мистер Красавчик, который полагает, что он жив. Все, что я сделала, это
вытащила тебя из разбитой машины прежде, чем ты замерз в ней насмерть, и
наложила лубок на твои бедные сломанные ноги, дала тебе лекарство, чтобы
облегчить твои страдания. Я ухаживала за тобой, заставила тебя уничтожить
плохую книгу и уговорила написать лучшую из твоих книг. И если это
сумасшествие, то посади меня в клетку.
смог остановить себя, выпалил: - Ты также отрезала мою долбанную ногу.
себя. Скажи спасибо, что я не отрезала тебе твои яйца. А я думала об этом.
- Капризная Энни вместо Злобной Энни.
порядке, если до наступления темноты никто не спохватится этого парня. Через
полтора часа совершенно стемнеет. Если же кто-нибудь появится раньше...
44. Свет подвальных ламп молнией блеснул на затворе, пробитом косилкой.
тебя, а
машину в Место Смеха. Рядом с лачугой имелась пристройка, куда она могла
безопасно припарковать машину, чтобы ее не было видно. Она полагала, что
единственная опасность быть замеченной может встретиться на Маршруте 9, но
даже там риск будет малым, так как она должна проехать по этому участку
всего четыре мили. Проскочив этот отрезок пути, она поедет вверх в горы по
малооживленной дороге, проходящей среди пастбищ и лугов; многие дороги
практически совсем не используются, потому что скот в этом высокогорье стал
редкостью. Несколько дорог по ее словам были перекрыты. У нее и Ральфа
имелись ключи от ворот; они получили их, когда покупали этот дом. Им не
нужно было спрашивать их у хозяев земли между дорогой и лачугой в горах. Это
были так называемые пограничные, соседние территории, сказала она Полу,
умудряясь вложить в приятное слово столько неожиданных нюансов: подозрение,
презрение, горькую радость.
поскольку ты показал, что тебе нельзя доверять. Но, к сожалению, это
невозможно. Можно бы спрятать тебя в багажнике машины по дороге наверх, но
как тебя доставить обратно? Я лично воспользуюсь велосипедом Ральфа. Есть
вероятность, что я свалюсь с него и сломаю себе шею!
случае; но Пол не поддержал ее.
какой ты мнительный!
улицу и оценивая, насколько стало темно. Пол уныло наблюдал за ней. Он не
считал, что с ним будет все в порядке, если она упадет с велосипеда мужа или
разобьется на одной из немощеных горных дорог. Во что он действительно
верил, так это в то, что он умрет здесь собачьей смертью; когда все будет
окончено, он станет добычей для крыс, которые и сейчас, несомненно, следили
за этими непрошеными двуногими, захватившими их жилище. Теперь на двери
кладовой красовался замок Крейга и засов толщиной с его запястье. Окна
подвала, как бы отражая паранойю Энни (и Пол подумал, что в этом не было
ничего странного; разве не все дома через какое-то время начинали отражать
индивидуальность их обитателей?) являли собой не более, чем грязные
амбразуры примерно дюймов двадцать на сорок. Он не думал, что смог бы
пролезть через них даже в те дни, когда чувствовал себя более здоровым, а
теперь особенно. Он мог бы разбить окно и позвать на помощь, если кто-нибудь
появится здесь до того, как он умрет с голоду; но это было малоутешительным.
потребность. Его тело вопило о Новриле. Это была "готта", не правда ли?