Чтение 17–й страницы книги ~Дорога на высоту~

приходит это.

Анатолий докурил сигарету, погасил ее, прикрыл окно.

-- Кто из нас раньше мог себе представить, что в стране евреев никому не
нужны мозги? Самый неходкий товар.

Светлана услышала эти слова как будто откуда-то издалека, и вдруг поняла,
что все это время Анатолий, пока курил, что-то говорил, рассказывал,
рассуждал о чем-то, а она -- она не слушала, думала о своем, жила своим. Что
это? Они стали, как двое глухих. Надо было что-то сказать, и Светлана
сказала:

-- Не может быть, чтобы мы не нашли выход, чтобы жизнь у нас не
устроилась, -- она в самом деле так сейчас думала. -- Надо только ко всему
относиться спокойнее.

-- Конечно, я найду выход, -- Анатолий не сомневался. -- Но -- спокойнее?
Когда вокруг столько идиотизма?

-- Ты можешь справиться со вселенским идиотизмом?

-- Но я не могу быть спокойным. Куда ни посмотришь, с чем ни
столкнешься... Предлагаю сделать обычную лебедку -- нет, таскают раствор
ведрами. Насос, обычный насос использовать -- нет, невозможно. И ты
говоришь...

-- Тебе же от этого самому хуже. И нам тоже.

Но не все так, не может быть, не должно быть, чтобы вокруг только тупость
и шекели, шекели, шекели.

Не может быть. Нет.

Ей вспомнилась вдруг высокая худая старуха с большими светлыми глазами,
знакомая мамы. Мама рассказывала о ней много. Приехала эта женщина в страну
давным-давно, еще ребенком, привез сюда семью отец-сионист. В Польше продали
фабрику, здесь купили кусок земли, пахали, сеяли, защищались от арабов. Но
то были рассказы мамы. А тут повезло: увидела и даже поговорила. Она ехала
на экскурсию со старыми израильтянами, членами какого-то братства.
Пригласили маму, разрешили взять с собой дочь и внука, ее и Игорешку. В
автобусе наискосок от Светланы сидела старая женщина, виден был сухой
горбоносый профиль. Светлана сразу поняла -- это и есть героиня маминых
рассказов. Представила себе ее молодую, стройную, верхом на лошади. И
сейчас, в свои восемьдесят, мама говорила, она ездит по их холмистому
городку на велосипеде. Похоже.

Захотелось узнать поближе эту старую женщину. Но было неудобно заговорить
первой.

А потом автобус остановился среди гор, все вышли, Светлана стала в
стороне, она не слушала, о чем говорил гид, машинально сжимала игорешкину
ручку, смотрела вдаль, охваченная удивительным чувством тишины и покоя.
Вечности. Высокая старая женщина подошла, стала рядом, тихо спросила:

-- Яфе? {Красиво?}

Светлана молча кивнула.

-- Зе Исраэль шелану {Это наш Израиль}, -- тоже тихо сказала старуха.

Боже мой, подумала Светлана, это ее земля, она ее выпестовала, и вот я
явилась и заявляю: "Вы не так поливали эту землю потом и кровью. Я научу
вас, как жить".

Светлана стала рассказывать об этом Анатолию, пытаясь сама разобраться в
своих мыслях. Он слушал невнимательно, потом сказал:

-- А что, конечно, не так. Я в самом деле мог бы их научить.

-- Ладно, Толя, уже поздно, ложись.

Говорить больше не хотелось. Перед ней плыли горы, рука, казалось, еще
сжимала игорешкину ручонку, она и ее маленький сын тогда все видели
одинаково, он прижался к ней и замер. Светлану охватила волна нежности к
сыну. Как мало она бывает с Игорешкой!

Сегодня после очередной уборки прибежала домой всего на час. Выкупалась,
стояла у зеркала. Не до косметики, но надо выглядеть, ничего не поделаешь,
вот и стояла у зеркала, красилась.

Игорешка, такой теплый, такой жалкий, прижался к ней:

-- Мама, ты опять уходишь?

-- Да, малыш. Ты же знаешь, у меня занятия. Вот я закончу курсы...

-- Мама, ты обещала: "Вот я закончу ульпан". И опять был еще один ульпан.
Зачем два ульпана? А после курсов опять будут курсы?

-- Не знаю, сынок, может, будут.

-- Ты опять придешь поздно?

-- Да, сынок, -- она притянула к себе худенькое тельце. Хотелось плакать. --
Вот в шаббат, Игорешка, в шаббат мы с тобой будем гулять весь день.

-- Мама, ты забыла, в шаббат у нас всегда уборка.

-- Вот так, -- Светлана повернулась к маме, -- все соседи узнают, что мы --
великие грешники: работаем в шаббат.

-- А Светка нам никогда не помогает, -- добавил малыш.

-- Света не хочет грешить, -- сказала бабушка.

Что делать? И свою квартиру надо убирать. Для этого остается только
суббота.

-- Сынок, я тебе обещаю, мы быстренько все сделаем и пойдем гулять. Куда
захочешь.

-- К морю.

-- Ну, к морю -- это далеко. У тебя заболят ножки, помнишь, мы ходили, и у
тебя заболели ножки.

-- Тогда я был маленький, мне было четыре года, а теперь уже пять.

-- Вот видишь, ты у меня совсем большой и все понимаешь. Маме нужно идти.
А ты слушайся бабушку. Разве тебе плохо с бабушкой?

-- Мне хорошо с бабушкой, -- он тоже держался и глотал слезы.

А тогда плакал. Было это... вчера? Нет, на прошлой неделе. Мальчик
спросил, вытирая кулачком слезы:

-- Мама, почему мне говорят, что я русский? Разве я русский?

-- Нет, сынок, ты такой же еврей, как и все здесь. Только ты родился в
России и приехал сюда из России.

Игорешка притих.

-- Не плачь, сынок, -- сказала Светлана, а у самой ком стоял в горле. -- Они
смеются, потому что глупые, не понимают. Евреи возвращаются сюда из разных
стран. Все евреи, где бы ни родились, должны жить в Израиле.

Должны ли?

Она прижала к себе мальчика. Господи, ребенку -- зачем эта боль?

Светка издали слышала разговор, подошла, спросила:

-- Мама, помнишь, там, дома, я была тогда, как Горюха, маленькая, помнишь,
я пришла домой и плакала, потому что меня дразнили еврейкой и отсылали в
Израиль. А ты сказала: "Не плачь, доченька, ты не еврейка, ты русская, и это
твоя страна". Помнишь, мама?

Разве можно такое забыть?

-- Конечно, Света, ты же знаешь, у меня хорошая память.

-- И еще ты сказала: "Вот ты вырастешь, я тебе все объясню".

-- И ты хочешь, чтобы я тебе все объяснила сейчас?

-- Что ты, мама! Мне жалко твоих усилий. Это невозможно объяснить. Это мог
бы, наверное, сделать тот, кто выдумал евреев и неевреев. А ты? Что ты
можешь мне сказать? Что один из дедушек у меня был русский? Ну и что?

Господи, господи... Совсем взрослая дочь.

Анатолий все не ложился. Это мешало и спать, и думать. Он говорил о своих
планах. Какой-то сомнительный делец предложил на него поработать: сделать
для чего-то электронный прибор. Договор -- на пальцах. Обманет? Ясно,
обманет, на роже написано. Но и терять жалко. Может, удастся заработать? И --
интересно. Это не бетон заливать на стройке.

И вдруг сказал:

-- Машина, нужна машина. Тогда легче будет искать работу.

-- Ну, давай возьмем в банке ссуду, -- сквозь сон пробормотала Светлана, --
и купим машину.

-- Опять в кабалу?

На лестнице или во дворе что-то скрипнуло, Светлана прислушалась. Нет, не
то. Опять не то. Главное, что не давало уснуть -- Светки опять нет дома.
Cветлана слушала, что говорил Анатолий, проваливалась в свои мысли, умирала
от желания спать, но при этом все время напряженно ждала, что наконец-то
услышит знакомый звук -- ключом открывают дверь.

Где Светка? С кем?

Это напряженное ожидание сегодня, как всегда, не покидало ее с той
минуты, когда она вернулась домой. Поставила сумки, зашла в комнату, где
спали мама и Игорешка. Мама услышала, повернулась:

-- Я сейчас встану, покормлю тебя.

-- Лежи, лежи, я сама. Светка не приходила?

-- Нет. А Толя, кажется спит.

-- Что нового?

-- Ничего. А у тебя?

-- И у меня -- ничего.

Светлана поправила на малыше одеяло, нагнулась, поцеловала его и вышла.