Чтение 18–й страницы книги ~Дорога на высоту~

Заглянула в гостиную, комнату, которую в Израиле почему-то называют салоном.
С тоской посмотрела на пустой светкин "аппендикс", так сама Светка назвала
небольшой отросток комнаты, куда ее поселили. На иврите этот отросток
именовался тоже непривычно -- угол для еды, для этого он, наверное, и был
предназначен, но в их доме он выполнял другую функцию. Сюда втиснули
диванчик для сна и маленький столик для занятий. Другого места для дочки не
нашлось. Не было.

Когда въехали в эту небольшую квартирку -- о большей и думать было нечего
-- Светка вдруг сказала:

-- Вот если бы не бабушка...

Понятно, комната досталась бы ей, а Игорешку поселили бы в отростке.

Анатолий поддержал ее:

-- Если бы не твоя мама...

С тех пор, как приехали, отец и дочь оказались вдруг на разных полюсах,
ладили плохо, а тут неожиданно такое единодушие. Неужели и их дому грозит
междоусобная война? С кем ни поговоришь, у всех в семьях враждебные лагеря:
старики -- молодые -- дети. Там не было лагерей, а тут вдруг выплыло. И всем
мешают неприкаянные, не нашедшие себя здесь старики.

Нет, нет. У них такого не будет. Сказала, четко произнося каждое слово:

-- Значит, так. Это моя мама. И больше чтоб об этом разговора не было.

При ней с тех пор об этом не говорили. А без нее?

Что бы она делала без мамы?

-- А ничего, -- сказала как-то одна знакомая, -- варила бы, как варю я. И
все делала бы, как делаю я. Родители сняли квартиру отдельно, всем стало
легче.

Разве дело только в этом -- варить, стирать, нянчить?

Что стало с людьми? Или нет, не стало, было, все было, только таилось в
каждом и ждало своего часа. Каждый привез сюда самого себя.

А Светки опять нет дома. Неуютно ей в этом закутке. Конечно, неуютно. Но
что делать?

Светка замкнулась, живет в своем мире, никого туда не пускает. Несколько
дней назад Светлане показалось, что она прошла сквозь стену, которой дочка
отгородилась от нее.

Наверное, только показалось.

Было поздно, очень поздно, почти ночь. Светлана занималась на кухне.
Хлопнула входная дверь, это вернулась Светка, Светка-Лиора. Светлана
отложила конспекты и пошла в салон.

Светка сидела в своем закутке на диванчике, положив ногу на ногу, и
смотрела -- в никуда. Одета на этот раз она была вполне прилично. Недавно
купленная куртка застегнута, волосы аккуратно стянуты сзади, правда,
тряпкой, но ничего, тряпка в тон куртки, на ногах кроссовки, хорошие
кроссовки, тоже недавно купленные. Светлана не хотела, чтобы дочка
чувствовала себя здесь Золушкой, что могла, делала, как могла, одевала. И
сейчас ей понравилось, как Светка выглядит. Красивая девочка. Будет ли
счастливой?

Плохо, правда, что Светка не разулась, в обуви прошла по ковру. Говорить
об этом Светлана не стала.

Светка повернула голову, наверное, услышала ее шаги.

-- Шалом, има. Ма нишма? {Привет, мама. Что слышно?} -- спросила она на
иврите.

Дожили. Не виделись столько времени, и сразу -- иврит. Благо, на этом
языке есть штампы на все случаи жизни.

-- Света, -- сказала Светлана спокойно и мягко, -- разве ты не знаешь, что
на "ма нишма?" отвечают "ма нишма" и проходят мимо, не ожидая ничего больше.
Никого не интересует, что у кого слышно.

-- Мама, это же очень удобно. Вежливо и можно не разговаривать.

-- Тебе не хочется со мной разговаривать?

-- А тебя что-то интересует?

-- Ты в этом сомневаешься? Если я не всегда тебя спрашиваю, то просто
потому, что не хватает времени. Вот сейчас я хотела бы знать, где ты была и
что делала.

-- Ну, если тебя это в самом деле интересует, -- снизошла Светка,
испытывающе глядя на мать, лицо у девочки было замкнутое, отчужденное -- то я
тебе скажу, что я была у этой дряни Шуламит, в ее шикарной вилле, в ее
отдельной комнате, где стоит дорогущий компьютер.

-- Почему она дрянь? Она что, плохо к тебе относится? Зачем же ты к ней
ходила?

-- Она пригласила меня готовиться к контрольной. Позвала, а я, дура,
пошла. Она даже предлагала мне кофе с пирожками, но я не ела.

-- Но может быть, она, в самом деле, хорошо к тебе относится и хочет тебе
помочь.

-- Может быть. Только больше я к ней не пойду.

Как она понимала свою дочь. Свою самолюбивую девочку. Захотелось обнять,
приголубить, как Игорешку. Дать поплакать. Но станет ли Светка плакать у нее
на плече?

-- Ну, если ты так считаешь, то не ходи, -- сказала Светлана. -- Но может
быть, стоит остыть и подумать.

-- О чем, мама?

-- Хотя бы о том, что ты могла понять все совершенно неправильно. Тебе не
пришло в голову: а вдруг она хочет с тобой дружить? У нее тоже есть свои
проблемы, конечно, есть, хотя у нее отдельная комната и дорогущий компьютер.

Девочка подняла голову, и Светлана увидела в ее глазах -- глубоко-глубоко
-- улыбку.

-- Мама, -- вдруг сказала Светка, -- тебе ведь тоже нужен компьютер.

-- Нужен. Купим, конечно, купим. Не все сразу.

Улыбка погасла. Светка опять ушла в себя. Окошко в дочкин мир
приоткрылось и захлопнулось. Светлана спросила первое, что пришло в голову:

-- У тебя завтра контрольная?

-- Да.

-- Ты недавно писала контрольную по математике.

-- О, это было давно, на прошлой неделе.

Какие никчемные вопросы! На них только так и можно отвечать.

-- Мама, -- сказала Светка, снизойдя к ее беспомощности, -- если тебя
действительно интересует моя учеба, то не волнуйся, с этим у меня все в
порядке. Правда, если не считать Танаха.

-- Почему?

-- От этой премудрости у меня все перепуталось в голове, никак не могу
понять, когда был создан мир и каким образом.

-- Ой! -- воскликнула Светлана совсем как маленькая, -- И я тоже.

Девочка опять улыбнулась.

-- Но, понимаешь, -- продолжала Светлана-старшая, -- у меня нет времени
разбираться, вся надежда на тебя. Освоишь, растолкуешь. Так что надо учить.

-- Придется, -- ужасно комично вдруг согласилась младшая.

На душе стало чуточку легче.

-- Ма, -- неожиданно сказала Светка, -- жрать хочется. Чего бы пожевать?

-- Возьми в холодильнике, и -- тише, не греми: спят.

-- Понятно, -- произнесла Светка покорно-насмешливо. -- Придется обслуживать
себя самостоятельно. Но если честно, я больше люблю, когда меня кормят.

-- Я тоже, -- сказала Светлана.

Светка-Лиора опять улыбнулась. Улыбка у нее хорошая, мягкая, добрая.
Увидишь -- на душе легче.

-- Это значит, что ты тоже хочешь кушать, и мы будем жевать вместе.

-- Да, -- Светлана поудобнее устроилась на стуле, -- с удовольствием. И ты
будешь обслуживать.

-- Йофи! {Прекрасно!} -- воскликнула Светка на иврите. Свой восторг она не
могла выразить иначе.

Они ели холодные бабушкины котлеты с солеными, тоже бабушкиными,
огурцами. Было ужасно вкусно. А потом пили чай, Светка заварила свежий
пахучий чай.

Когда они в последний раз вот так сидели вдвоем за кухонным столом, пили
чай и разговаривали? Может, этого вообще никогда не было, а может, было --
давным-давно.

Светка сбросила куртку, сняла тряпку с волос, волосы упали на плечи и
рассыпались, ей было хорошо. Сидела Светка, поджав под себя одну ногу, и
немного раскачивалась вместе со стулом, и была такой прежней, такой
домашней. Опять все показалось Светлане нереальным. Чайник и красивые синие
с позолотой чашки, из которых они сейчас пили (эти чашки появились в доме,
когда Светка была совсем маленькая), были вещами реальными, действительно
существующими. Ее девочка, ее взрослая дочь -- это жизнь, боль и нежность. И
тревога. Но за стенами этой чистой уютной кухни другая страна, не та, где
они прежде по вечерам из этих чашек потягивали горячий ароматный напиток.
Это мираж. Мираж. Сон.

Нет, увы, увы...

-- О чем ты задумалась, мама?

-- Ни о чем. Так. Значит, у тебя с учебой все в порядке. А на личном
фронте? Есть проблемы?

-- Ах мама, какие проблемы? Проблемы, когда влюбляются. А в кого
влюбиться, когда они все дебилы и только и думают, как бы с кем-нибудь
переспать.

Какой кошмар! Это говорит ее Светка.

Она погладила девочку по волосам, плечикам, стала говорить про любовь.