Чтение 4–й страницы книги ~Дорога на высоту~

сейчас, немедленно, нужно глотнуть свежего воздуха и открыла окно, хотя была
осень. Почему-то никто не удивился.

Вместе с сырым холодом в комнату ворвался хрип знаменитого барда -- кто-то
гулял по улице с магнитофоном.

Один из мальчиков сказал:

-- А ведь и этот -- наш.

-- Естественно, -- отозвался другой лениво-насмешливо. -- Человек хороший,
значит, наш.

-- Трудно хорошим людям, -- тоже лениво, без эмоций произнес третий.
Наверное, он жалел не только барда.

-- А я все думаю, чего это мне так трудно, -- подал голос еще один. --
Наверное, я очень хороший человек.

Ах, мальчики, им бы только позубоскалить!

Светлана проводила приятелей и зашла в комнату к маме. В комнате был
полумрак, -- может быть, поэтому мамино лицо показалось Светлане осунувшимся
и усталым. Красивое, конечно, красивое, но вот уже у рта появились морщинки.
Мама -- человек хороший. И ей трудно. Она ведь еще молодая, и все время одна.
Они с папой разошлись давным-давно. Папа уже не платил алименты: дочь
выросла. Трудно хорошим людям, и не только поэтам.

-- Мама, -- неожиданно для себя самой вдруг сказала Светлана, -- может, там
бы тебя больше ценили?

-- Где -- там?

-- Слышала анекдот: стоят двое, разговаривают, подходит третий: "Я не
знаю, о чем вы говорите, но ехать надо".

-- Ты хочешь ехать в Израиль?

-- Я? Нет. Но мне обидно за тебя.

-- Почему? Разве я выгляжу жалкой? Я бы этого не хотела.

-- Ну что ты, мама. Ты такая красивая, -- она обняла маму. -- Но может, там
больше нужны умные и красивые женщины.

Мама молчала.

-- Или ты боишься, что коммунизм построят без тебя? Вкалывала, вкалывала и
уехала, а здесь отпразднуют победу коммунизма, и тебе не достанутся лавры.

Мама, наконец, улыбнулась.

-- Ничего они без меня не построят. Не только коммунизм. Они без меня не
смогут сделать правильный расчет котла, и он взорвется. И будет много жертв.
Я не могу этого допустить.

-- Ах, какая сознательность! Но обрати внимание: ты сказала -- "они".

-- Что поделаешь, Света. Сколько бы я ни твердила "мы", ничего не
изменится, о нас говорят "они". Может, у тебя будет все по-другому. У твоих
детей. Хотя... смотря за кого ты выйдешь замуж...

Она замолчала, обе они молчали. Потом мама сказала, без тени грусти, без
пафоса, ровным таким голосом:

-- Что делать? Мы здесь родились, мы не выбирали место, где родиться.
Зачем выбирать -- где умереть?

-- Ма!

-- Что "ма"? Умирать все равно придется, хочешь не хочешь, -- она
произнесла "хошь-не-хошь". -- А здесь я хоть пользу приношу. И работу свою
люблю. Но чего это вдруг? Это так дурно влияют на тебя твои друзья-сионисты?

-- Какие они сионисты? -- вдруг, как часто бывало в разговоре с мамой, она
высказала то, о чем раньше не думала, что только смутно ощущала. -- Они
подпольные евреи. И те, кто половинки, и те, кто целые. Те, кто целые,
конечно, пишут в анкетах, как положено. Но никто из них не выйдет на площадь
с шестиконечной звездой.

-- И правильно, -- сказала мама. -- Это было бы глупо. Они собираются
уезжать?

-- Ни, боже мой! За океан их никто не зовет. О Ближнем Востоке они и
думать не хотят. Но как приятно рассказывать, что был в Прибалтике, заходил
в синагогу и -- ax! -- какое снизошло на него озарение. А в Ленинграде
встречался с дядей-отказником. Та-ай-но!

-- Светка, -- мама ласково погладила ее распущенные волосы, -- бросай ты эту
сомнительную муть. Ехать в самом деле некуда. В лапы к арабам? Если уезжать,
то только за океан. Они правы. Но ведь и там все чужое.

-- А здесь -- свое?

-- А ты не чувствуешь, что это -- твое?

-- Пожалуй, да.

-- Ну вот, значит, все в порядке. Кончай дипломную работу... -- мама
помедлила, потом решилась:

-- Ты за кого-то из них собираешься замуж?

-- А ты бы хотела, чтобы я за кого-то из них вышла замуж?

-- Светка, не отвечай вопросом на вопрос.

-- Но все-таки?

-- Я ведь не слепая, вижу, как некоторые на тебя смотрят.

-- Пусть смотрят, если им приятно.

-- А тебе?

-- Как-то скучно.

-- Скучно? Мне казалось, тебе с ними интересно.

-- Было. Раньше. Но, понимаешь, все это как-то ненадежно. Ненастоящее.
Хотя они все прекрасно учатся и, наверное, чего-то все-таки смогут добиться.

-- А где настоящее?

-- Не знаю.

-- Но к концу учебы девочки стараются как-то устроить свою личную жизнь, --
осторожно сказала мама.

-- Я не хочу "как-то". Не хочу.

-- Пожалуй, ты права.

Вот такой разговор вспомнился Светлане в какую-то из бессонных ночей на
гостиничной койке. Сейчас, спустя столько лет, она вспоминала свою юность с
чувством щемящей грусти. Это было. И хорошо, что было. Но, слава Богу,
осталось в прошлом. Слава Богу.

Светлана положила трубку и долго стояла, не двигаясь, полная нежности к
маме и Светке. Казалось, она еще слышит их голоса. Потом сделала над собой
усилие, вернулась в коридор, обула комнатные тапочки, стала снимать дорожную
одежду.

Все было не так в этот ее приезд. Раньше, если не было дома Светки
младшей, когда Светлана возвращалась после долгой и даже недолгой отлучки,
он захлопывал дверь и не давал ей поменять обувь. Туфли слетали в воздухе.

-- Ой, -- отбивалась она не очень решительно, -- подожди, я приму душ.

-- Какой душ? -- он обнимал ее крепче. -- Я соскучился. Сейчас он прошел в
комнату, включил телевизор, но не сел в кресло, стоял, она видела его
длинную напряженную спину. Он что-то решил? Значит, он ей скажет.

Месяца два спустя после того разговора мама сказала:

-- Я вчера говорила с начальником, он может похлопотать о твоем назначении
в наш институт. У нас как раз создают новый отдел, где будут нужны
программисты.

-- Мама, -- Светлана подошла и обняла ее, -- мне не хочется у вас работать.
-- Она говорила медленно, искала слова, чтоб не обидеть маму. -- Мне кажется,
у вас стало немного душно. А мне хочется простора.

-- В молодости все этого хотят. Со мной тоже такое было.

-- Ну, вот видишь.

-- И где, ты думаешь, есть простор?

Сказать? Все равно надо сказать, а сейчас вроде бы легче.

-- Помнишь, я тебе говорила, что есть город, построенный на песке?

-- Светка, это очень ненадежно -- город на песке.

-- Ма! В самом деле. Оттого, что на песке, чисто, нет грязи. Город
молодой, зеленый, красивый. Там куча всяких научных институтов, и берут на
работу всех, даже евреев. Неделю назад приезжал к нам на факультет
представитель фирмы, где делают вычислительную технику. Агитировал. Обещал
интересную работу и койку в общежитии. Если бы я была замужем, дали бы в
общежитии комнату.

-- Вот видишь, замужем...

-- Ма!

-- Ладно. И далеко этот город в пустыне?

-- Почему пустыня? Песчаный берег реки. И всего пять часов езды от нас.

-- Прекрасно, -- мама вздохнула и отошла от Светланы. -- Пять часов -- всегда
можно приехать. Это тебе не какая-нибудь Байкало-Амурская магистраль.

-- Что ты, -- Светлана повела плечиками. -- Туда меня не тянет, ты меня не
так воспитала.

-- Конечно. Я поумнела за последние четверть века. Меня-то воспитали так,
что я чуть не уехала на целинные земли.

-- Мама, ты прелесть, -- Светлана подошла и чмокнула ее в щеку.

"x x x"

-- О! -- сказал кто-то высокий и худой. Кажется, он только что вошел. -- У
вас новенькая!

Светлана сидела за первым в своей жизни рабочим столом в первый рабочий
день. Стол ей поставили в углу, головы она не повернула, высокого видела
боковым зрением. Понятно: "новенькая" -- это она. Странно -- как в первом
классе. Только в голосе чуть-чуть насмешка. Знакомая манера. Но голос
низкий, приятный.

-- Везет людям, а у нас приняли одних мужиков.

-- Ясное дело, -- ответили ему, -- у вас железки, дело мужское. Это очень
неженственно -- железки.

-- Точно! -- голос высокого. -- Я обратил внимание на женственность ваших
программ. Иногда такие номера выкидывают...