программы, ни железки. Как в том анекдоте. Покупатель спрашивает в магазине,
нет ли мяса, а продавец отвечает: "У нас нет рыбы, а мяса нет в отделе
напротив".
первый раз. Но вот что о нас подумает...
девочка испугается и запросится к маме. За древние анекдоты я бы лишал
премии.
тоже сказать что-нибудь вот так же, шутя, она ведь умеет, у нее хорошая
тренировка. Надо показать, что ей ясно: у них сейчас антракт в работе,
разрядка в напряжении. Пусть увидят, что она -- не девочка, и -- своя, знает,
что дело свое надо делать серьезно, а говорить об этом с умным видом --
ужасно. Лучше вот так, посмеиваясь.
вся скованная, сжалась.
почему-то выделяла его голос. Он словно понял ее состояние, подошел к
Светлане, стал возле ее стола. -- Не слушай ты их, им бы только трепаться.
Значит, тебя зовут Светлана? И откуда ты в наших Васюках?
Улыбка ее предназначалась не ему -- всем, но он стоял рядом, близко,
загородив Светлану от остальных, и улыбка досталась только ему. Он тоже
слегка улыбнулся -- глазами, и неожиданно это стало их маленькой тайной. И
сейчас, спустя столько лет, она помнит этот миг -- словно зажглась лампочка.
Огонек.
конечно, красный?
чувствовала его взгляд. На лице. На плечах. На правой руке. Кольца не было.
Колец вообще не было. Никаких.
Сказал:
немного застенчивая, детская, и как-то сразу выдала его принадлежность к
древнему восточному народу.
предками ее университетских приятелей. Это была не оформленная мысль,
Светлана как-то вмиг приняла и осознала эту информацию, как сигнал. А
подумала совсем о другом: потомки тех, кто вышел много веков назад из Египта
и потом сорок лет бродил по пустыне (она уже немного знала историю),
оказались удивительно разными. Домский выглядел земным, уверенным. Прочным,
что ли... Надежным.
странное чувство тепла. Мелькнула мысль: "Женат, наверное". Внутри
зашевелилось что-то еще более непонятное. Ревность? Или зависть? К жене.
почему?
вечером пришла в гости. Утопая в мягких креслах, они пили кофе из маленьких
изящных чашек и болтали. Анатолий зачем-то вышел, и глядя ему вслед, гостья
сказала:
Уже тогда все трещало по швам. Другие слышали треск? Или только она? Они --
оба?
хоть не перестать себя уважать. Это от мамы -- уважать себя.
поболтал, поспрашивал, исчез. Потом опять пришел. Она встречала его в
коридоре. Если он не спешил, то останавливался, шутил, спрашивал, как идет
внедрение в коллектив, давал советы, предлагал, если надо, помощь. Все у
него было легко и просто. А она в его присутствии напрягалась, старалась не
краснеть. И не показать, что у нее перехватывает дыхание.
собирается. Она и сама увидела, сколько замужних и незамужних женщин
вертелось около него. Он был не из тех, кто блещет красотой, сложением
Домский не походил на Аполлона. Но его любили женщины. Что-то в нем
угадывалось... Что она сама нашла в этом раскованном самоуверенном типе с
неожиданно детской улыбкой?
спокойно и надежно. А мягкая улыбка? Наверное, в каждом мужике живет
ребенок, который ищет защиты у женщины. И Светлану захлестывала нежность,
которую надо было не показать. Но он-то все видел.
положил что-то на стол, потом она разобрала, что это были билеты. Сказал
мягко, но твердо, как говорят ребенку:
бессмысленно. Он знал, что она хочет идти с ним -- в кино, куда угодно. Но
ведь и он хотел.
что было, как все начиналось. А тогда ей помог исконный женский инстинкт.
Она поняла, что привлечь Домского может только женщина, отличная от других.
Надо иметь свой стиль. Не быть похожей на девиц, фланирующих по институтским
коридорам, вполне красивых и дипломированных, на которых написано, что они
умирают замуж. Нельзя бороться за Домского, соревнуясь с другими. Надо
лепить себя, быть собой. Но ведь это и есть ее суть. "Вещь в себе" --
говорили о ней приятели.
бороться не пришлось. Они поженились.
длинноногая, с серыми глазами. "Глаза, как омут", -- слышала она не раз.
Омут, наверное, это слишком, но что-то в ней было. Она, в самом деле,
отличалась от других. Не хитрила, не ловчила, растила в себе личность.
Училась работать. Никаких промашек. Даже папина фамилия не давала ей права
быть, как все. Она должна была знать больше, уметь больше. Как мама. Это
было в ней всегда и осталось после того, как она поменяла фамилию.
стиль. Джинсовое платье -- это твоя шкура, которую, конечно, можно снимать
для стирки. Вымыл, натянул и -- порядок. О тряпках не говорят, о шкуре не
думают.
чем-то торговали -- кто-то кому-то где-то что-то купил, не подошло, тащили в
институт, сбывали; иногда привозили вещи специально на продажу: был человек
в командировке или в отпуске, отчего бы не подработать? Закрывались в
комнате машинистки или еще где-нибудь, примеряли. Звали и ее: "Светлана,
посмотри, точно твой размер". Она всегда отказывалась -- как жаль, но ей
срочно надо в машинный зал или к начальству. Всегда находилось что-то
неотложное. Звать перестали.
Бывая у мамы, делала вылазку на толкучий рынок, на барахолку. Когда
появлялась в новом, спрашивали: "Сколько?" Светлана махала рукой, мол,
чепуха, не о чем говорить. Спрашивать перестали.
деловая, не баба, не сплетница, не кучкуется с женщинами по углам. Он тоже
привозил ей из командировок, что мог достать -- платья, свитера, сумки. Она
радовалась и целовала его, когда он дарил ей красивые вещи.
старожилом, несколько лет стоял в очереди на жилье, как раз к их женитьбе в
институте подвалила сдача нового дома, им дали маленькую квартирку. Они
купили красивую мебель, было это не так-то просто, но достали-таки, Толя
раздобыл через какую-то свою старую знакомую ковер, привез из столицы
тяжелые импортные шторы.
их дом. Его и ее. Они вместе сделали из него то, что сделали. Вместе. Им
было хорошо здесь.
Емилина Ника
Пехов Алексей
Доценко Виктор
Суворов Виктор
Шилова Юлия
Марко Джон