глухая, наслышана о его связях с женщинами, но ведь те и сами были непрочь.
К тому же он не всех удостаивал. Его последней избраннице завидовали, это
она видела. Но она, Светлана Домская -- при чем?
отломится. Или на ней написано, что ей плохо и можно осчастливить? А чтоб
выглядело прилично -- все-таки Домская не какая-нибудь женщина общего
пользования -- следует сначала приблизить ее к себе по работе. Но прилично
все равно не получается.
Светлане казалось, что за ее спиной уже слышится шепот. Но он босс,
поручение его надо выполнять, и Светлана выкраивала время, рылась в
информационной системе.
обволакивал теплым мягким взглядом.
опять бежать к маме?
и быть не могло. Эх, люди! Они все знают, все понимают, как им хочется, и
очень склонны к художественному творчеству. Если бы дома у них все было по-
старому, как прежде, она бы рассказала все, как есть, пусть бы пошел и набил
Главному морду. Но то -- если бы, как прежде...
женщин и которого любили женщины, и чье внимание почитали за честь. Об этом
говорили в институте, конечно, говорили, но то -- чужие люди. А это -- он.
Светлане показалось, что он плеспул в лицо что-то липкое, грязное, она даже
подняла руку и провела по щеке. И сжалась.
кухню. Она уже владела собой, зажалась, замерла и ни о чем не хотела
говорить с ним. Но он не мог остановиться и пошел за ней.
неожиданно появившись на кухне.
овощи. И не было слез. Она знала, что плакать нельзя. Надо жить. Как-то надо
жить. Она оказалась одна, совсем одна в этом пошлом и безжалостном мире.
Перед ней стена. Кажется, так просто сказать: "Какая чепуха! Это неправда.
Мне нужен только ты". Но сказать это невозможно.
укрывать, греть.
внешне выглядело нормально: разговор шел о работах на атомной станции. Когда
совещание закончилось, Главный всех отпустил, оставил только нескольких, в
том числе и Светлану. Говорил со всеми по очереди, затем отпускал, она
осталась последняя. Он встал из-за стола, подошел к двери, проверил, плотно
ли она прикрыта. Светлана поняла, что ему надоело ходить кругами. Сейчас...
Но он спросил участливо, мягко:
как издалека. Но сказала спокойно, даже с вызовом:
медленно шла по краю тротуара, ни о чем не думая. И вдруг -- Светлана даже
вздрогнула от неожиданности -- рядом с ней на шоссе остановилась машина. Все
в институте знали эту красную "Ладу".
руку выше локтя. Сжал. Выдохнул мягко, обволакивающе:
сдавались.
лицо точно выдало эту брезгливость. Он разжал пальцы, она высвободила руку.
И пошла.
Светлана все еще спала с дочкой, хотя та уже давно перестала кашлять.
все теперь позади. Какой-то большой начальник из какого-то министерства без
конца благодарил ее, жал руку. Хвалил.
без сна и думал? Тосковал по ней? Невозможно, чтобы все вдруг рухнуло.
другими -- да, со мной -- ну что вы! Никогда!
Встала, сгребла в мойку посуду, мыть не стала, спросила, сама не узнав
своего голоса:
красиво, уютно, вещи лежали на своих местах, это был их дом, ее привычный
мир. И Светлане вдруг показалось, что ее здесь ждали. Несмотря ни на что.
Только не надо иллюзий. И не плакать. Не плакать. Не плакать.
что нет больше сил вот так жить.
обычно, дно. Оно могло быть грязным, но какое эти могло иметь значение
сейчас? Светлана почувствовала, что он тоже, как робот.
заело, она дергала его туда-сюда, не помогало.
протянул руку к движку молнии. Их пальцы на миг встретились, это короткое
прикосновение было неожиданно острым, оба вздрогнули, но не взглянули друг
на друга.
спасительное пятно -- импортные шмотки в горле раскрытой сумки, как будто нет
на свете ничего важнее: для нее показать эти шмотки, для него -- посмотреть.
Она молча лихорадочно стала выбрасывать на ковер вещи, по одной, по две,
пачками. Она кидала, он подбирал, встряхивал, ища то, что предназначалось
ему, отбрасывая женское и девчоночье. Наконец, он поднялся, держа в руках
светло-серые брюки из тонкой плотной материи, развернул их перед собой, с
полминуты рассматривал карманы, заклепки и молнии, произнес:
в которых был, надел новые. Пошел в спальню посмотреть на себя в зеркало.
Никитин Юрий
Шилова Юлия
Флинт Эрик
Майер Стефани
Каменистый Артем
Свержин Владимир