Чтение 14–й страницы книги ~Детство в Соломбале~

обычного одного слухового окошка на крыше светились три окна. Я обошел
флигель и поднялся по узкой чердачной лестнице.

- Что скажешь, мальчик? - услышал я тихий голос из темноты.

От волнения я чуть не перепутал условную фразу:

- Дядя Миша... дядя Миша, я вам принес сандалии починить, Агния Ивановна
послала...

- Работы много, скоро не сделаю, - последовал ответ.

Все шло так, как говорил Костя.

- У Агнии Ивановны носить нечего. К среде будут готовы?

- Давай сандалии. Заходи!

Кто-то открыл дверь. Полоса тусклого света ударила по чердаку.

Я вошел в комнату. Все в этой комнате было обычное: комод, покрытый
кружевной дорожкой, на столе самовар, на стене - множество фотографических
карточек в большой общей раме, на треножниках - глиняные горшки с геранями.

- Давай сандалии... О, да мы знакомы, оказывается!

Передо мной стоял усатый механик с паровой шаланды, Николай Иванович. Я
оторопел. Мне уже показалось, что я ошибся и попал не в тот дом.

- Давай сандалии, - повторил Николай Иванович.

Я вытащил конверт, и это нисколько не удивило механика. Значит, все
получается так, как надо. Николай Иванович разорвал конверт и прочитал
записку.

- Так, так... - сказал он.

Я ждал, что еще скажет механик. Может быть, он мне даст еще другое, более
опасное поручение? А он сказал:

- Садись, выпей чайку!

- Спасибо, Николай Иванович. Мне домой поспеть надо до патрулей.

- Ах, вот что! Это верно. Патрули... Значит, ты наш, Ну, смотри,
осторожнее! - Он помолчал, потом улыбнулся и сказал: - Максимычу поклон
передал? Ну-ну, беги. А патрулей этих скоро опять не будет. Заживем!..

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
ЗИМОЙ

Вскоре я сам увидел дядю Антона. Он пришел к Чижовым навестить Костю. Он
был одет в парусиновую матросскую рубаху с большим синим воротником -
гюйсом. На ленточке его бескозырки я прочитал: "Флотский полуэкипаж".

Дядя Антон появился у Чижовых на минутку. Ему нельзя было задерживаться: за
ним могли следить шпики. Он оставил нам новое письмо, пожелал Косте скорее
выздороветь и ушел.

Еще три раза ходил я в город к Николаю Ивановичу с письмами от дяди Антона.

Костя окончательно выздоровел только зимой, когда Соломбалу занесло снегом.
Маленькие домики на нашей улице казались завернутыми в снежную вату.
Сугробы доходили почти до крыш. По обеим сторонам очищенных тротуаров тоже
высились сугробы. Под тяжестью снега сутулились тополя и березы.

С наступлением сумерек морозный воздух синел. Всюду топились печки. Сизый
дым тихо струился из труб и стлался по улице, отчего воздух еще более
сгущался.

Поздними темными вечерами мы приходили к маленькому домику на соседней
улице и усаживались на скамейку. Это было место встреч с дядей Антоном.
Вместе с письмами матрос передавал нам кусок хлеба или несколько галет. На
другой день мы относили письмо Николаю Ивановичу.

После жестоких декабрьских морозов наступили теплые дни. В Соломбале на
озерке был устроен каток. Привязав заржавленные "снегурки" к валенкам, днем
я катался по тротуарам, а вечером тайком перелезал через забор на каток.

Конечно, каток не мог идти ни в какое сравнение с рекой Кузнечихой и даже с
Соломбалкой. Но теперь лед на реках замело снегом. А осенью, когда первые
морозы сковывали реки, лучших мест для катанья искать было не нужно. Черный
лед выгибался и предательски потрескивал. Но разве соломбальских ребят
испугаешь!

На катке было всегда шумно. Большой круг занимали конькобежцы в рейтузах и
вязаных рубашках. Они носились, как птицы, резко взмахивая руками или
заложив руки за спину.

В широком кольце, обнимающем площадку, медленно двигался поток шарфов,
шапок-ушанок, шляпок, капоров и вязаных шапочек. Это было самое скучное
место на катке. Держась за руки крест-накрест, плыли парочками парни и
девушки. Многие не умели кататься и мучились, едва переставляя ноги, словно
шли по льду пешком и прихрамывали.

Именно в этой тоскливой толчее и разрешалось кататься нам, ребятам. А нам
хотелось на беговую дорожку или в центр, на площадку для фигурного катания.
В центре творились чудеса, каких даже в цирке не увидишь. Фигуристы
рисовали здесь на льду причудливые узоры, вычерчивали восьмерки, прыгали,
стремительно кружились и танцевали на коньках вальс.

Костя на каток не ходил: доктор сказал, что ему пока нужно остерегаться
резких движений.

Англичане и американцы построили в саду горку. Она возвышалась над
деревьями. Соломбальцы никогда не видали таких горок. Необычно высокая и
узкая, с вытянутым скатом горка иностранцев совсем не была похожа на наши
русские ледяные горки.

В одно из воскресений мы пошли в сад. Там собрались английские и
американские офицеры. Даже самые худощавые из них в огромных желтых шубах
казались толстяками. Офицеры курили, громко разговаривали и смеялись.

- Э, малшики! - крикнул один по-русски. - Кто хочет тысячу рублей получить?
Кто самый смелый?

Иностранцы предлагали тысячу тому из мальчишек, который скатится с горки на
коньках.

Они с ума сошли, что ли, эти американцы? Пусть-ка сами скатятся на коньках
с такой вышины!

С наших широких горок мы кататься не боялись. Но горка чужеземцев была в
два-три раза выше. Ледяная дорожка убегала от горки, извиваясь между
деревьями.

Свою горку иностранцы делали без снега. В морозы они поливали голые доски
водой. Сквозь тонкий, прозрачный ледок на горке были видны даже сучки и
щели между досками. Шутка ли - скатиться с такой горы!

И все же среди ребят смельчак нашелся. Это был Мишка Сычов,
тринадцатилетний мальчуган с Четвертого проспекта.

- Брось, Мишка, - крикнул ему товарищ. - Видишь, они пьяные. Надуют...

Но Мишка смело забирался по лестнице на верхнюю площадку горки. Однако там,
на высоте, смелость внезапно покинула его. Он дважды подходил к скату и
дважды отступал.

- Гуд, бой! Давай, малшик! - кричал офицер. - Трус, малшик!

Ребята, тесно прижавшись друг к другу и задрав головы, смотрели на Мишку и
молчали. Нам очень хотелось, чтобы Мишка Сычов доказал иностранцам смелость
русских ребят. И в то же время щемящая тревога за товарища затаилась в
груди.

- Не надо, Мишка, - с мольбой в голосе тихо сказал Мишкин товарищ. - Не
надо, убьешься. Слезай...

Но Мишка не слышал.

Самым страшным было начало - несколько аршин ската были почти отвесными.
Мишка отошел назад к поручню, потом, глядя застывшими глазами далеко
вперед, прошел, не сгибая колен, всю площадку и сорвался вниз. Он не
катился, а падал, весь сжавшись в комочек, и через мгновение уже был у
подножия. Внизу, стремительно пролетая отлогий конец ската, он стал
выпрямляться. Он миновал первый изгиб дорожки, и, казалось, движение его
стало замедляться.

Ребята следили за смельчаком, затаив дыхание. И вдруг на втором изгибе
дорожки, все еще мчась с бешеной скоростью, Мишка не успел повернуть и
врезался в снег.

Ребята ахнули. Все! Конец! Пропал!

С секунду ничего нельзя было разглядеть во взвихренном облаке снега. Потом
у дерева высоко мелькнули Мишкины ноги, и страшный, душераздирающий крик
расщепил тишину:

- А-а-а!..

Мы бросились к Мишке. Он лежал, запорошенный снегом, недвижимый, с бледным
исцарапанным лицом. Ребята склонились над ним:

- Мишка! Мишка! Что с тобой?

Вокруг быстро собралась толпа. Иностранцы стали торопливо расходиться из
сада. Они, видимо, боялись, что им несдобровать перед собирающейся толпой.

Мишу осторожно перенесли на скамейку. У него были перебиты ноги. Он стонал
и не открывал глаз.

- Изуродовали парня, - сумрачно сказал пожилой рабочий, сняв полушубок и
прикрыв Мишу.

- Нашли забаву! Теперь мальчонка навек калека...

- Нужно коменданту пожаловаться!..

- Ничего комендант не сделает...

Я смотрел на Мишку и дрожал от озноба.

Вскоре подошла лошадь с дровнями. Мишку положили на дровни и увезли в
больницу.

С тех пор ребята никогда не подходили к горке иностранцев.

...Зима уходила. Снег быстро таял. Лед на Двине потемнел и поднялся.

До Архангельска докатились слухи о наступлении частей Красной Армии по
Северной Двине и по железной дороге. Тайком рассказывали о поражениях
интервентов и о восстаниях в белой армии. Впрочем, архангельские жители
сами были свидетелями одного такого восстания.

В Кузнечевских казармах солдаты отказались ехать на фронт. Они разогнали
офицеров и собрались на митинг. Тогда к казармам прибыла английская морская
пехота.

Поднялась стрельба. Англичане, американцы и белогвардейцы били по
восставшим из пулеметов и бомбометов. Звенели стекла, и сыпалась
штукатурка, отбиваемая пулями. Восставшие отвечали стрельбой из окон и с
чердака казармы.

Жители ближайших домов испуганно прятались в подпольях.