Чтение 41–й страницы книги ~Детство в Соломбале~

Смотри, и штурвальчик, и спасательные круги, и флаги есть. Как на
настоящем!.. Эй, на "Юном моряке", капитаны, куда курс?

Занятые игрой, малыши не обратили на нас никакого внимания. Это было даже
немного обидно. Но ведь эти "шпингалеты", как называл их Костя, конечно, и
не подозревали, что мы только-только вернулись с моря, из настоящего рейса
на настоящем пароходе.

Мы пошли дальше.

- Смотри, Костя, школа. Как там сейчас тихо!

- До сентября, - заметил Костя. - Знаешь, скоро новую школу будут строить.
И нов^ые учебные мастерские. Алексей Павлович говорил. Уже проекты готовы.
Но к тому времени мы уже окончим школу, специальность получим, дипломы...

А вот и речка Соломбалка, заполненная лодками и карбасами. Ребята, как
всегда, купаются. Пожалуй, нам теперь уже не к лицу купаться в такой
речонке.

- Посмотри, Костя, что ребята придумали. Колеса! И хорошо идет...

По речке плыла лодка. На ней было устроено приспособление, напоминающее
колеса речного парохода.

- Изобретатели... - снисходительно произнес Костя. - А ведь на самом деле
быстро ходит. Хорошо придумали!

Где же теперь старая шлюпка "Молния"?

Подойдя к нашей улице, мы почувствовали знакомый запах косура и разогретой
смолы.

"Молния" была поднята на высокий берег и перевернута. Около нее стоял,
склонившись, дед Максимыч. Раскаленным железным крючком он водил по днищу
старой шлюпки, вгоняя пек в пазы. От крючка поднимался легкий сизый^дымок.

Дед Максимыч посмотрел в нашу сторону и заулыбался:

- Здорово, моряки! С привальным! Как плавалось?

- Спасибо, дедушко! Поклон от Николая Ивановича.

Дед Максимыч сунул крючок в костер и достал свою маленькую коричневую
трубочку.

- Скука без дела - вот и надумал вашу посудину в порядок привести. А у меня
карбас на плаву, можно ехать на рыбалку. Поедем?

- Нет, дедушко, послезавтра - опять в рейс.

- В рейс? Ну что ж, это хорошо. Море, оно здоровье дает... И к труду
приучает.

- Мы на будущий год уже машинистами пойдем, - сказал Костя.

- Дедушко, а Григорий с Юроса не бывал?

- Как не бывал! Вчера от нас уехал. Он Ильку ждет не дождется. Сегодня к
вечеру опять обещал быть, за товарами в город собирается. Женится Григорий.

Подходили ребята с нашей улицы, расспрашивали о рейсе, сообщали
соломбальскзе новости. Гриша Осо-кин пожаловался:

- А наш "Иртыш" все еще на ремонте стоит. В море пойдем через неделю, не
раньше. Но тут он оживился и сказал:

- Ребята, сегодня кино интересное! Пойдем?

- А как же! - ответил я. - Костя, пойдешь?

- Можно сходить, - согласился Костя. В этот момент я увидел мать. Она
возвращалась домой из магазина. Я бросился к ней. Мама обняла меня,
улыбаясь той светлой и тихой улыбкой, которой всегда встречала отца.

- Пойдемте обедать, - сказала мама.

Гурьбой мы пошли по улице, прихватив с собой инструменты деда Максимыча.
Дедушка, погасив костер, тоже пошел с нами.

Я любил свою улицу. Но еще никогда она не казалась мне такой родной. Мы шли
по ней как хозяева.

- А помнишь, Костя, как мы на корабельное кладбище ездили?

- А помнишь, Дим, как "Прибой" утопили?.. Мы чувствовали себя выросшими,
иными, чем были два-три года назад. Жизнь наша двинулась вперед. Но
детство, хотя оно было нелегким и суровым, все же казалось нам славным и
дорогим. Оно было для нас дорогим потому, что в эти годы на наших глазах
большевиками завоевывалась светлая жизнь, наше будущее.

--------------------------------

[1] Мережки - особый вид сетей

[2] Хабеня - русская женщина.

Часть третья
ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ

ГЛАВА ПЕРВАЯ
ОЛЯ ЛУКИНА

На Северной Двине разноголосыми гудками перекликались встречные пароходы.
Был вечер, спокойный и светлый. Слоистые бледно-розовые облака на
северо-западе прикрывали солнце. Облака были близко, и лучи солнца, падая
из-за них, причудливыми полосами освещали дальние песчаные острова. От
этого необычайного освещения и острова, густо поросшие ивняком, тоже
казались близкими.

Странно. Сотни раз бывал я раньше на берегу Северной Двины, но почему-то
никогда не обращал внимания на красоту величественной реки, на краски неба
необыкновенной чистоты и свежести, на оранжевые закаты и легкие лебединые
облака. Другое дело - большие морские пароходы, опутанные оснасткой
поморские парусники - шхуны и боты, что стояли на рейде и у причалов.
Другое дело - переливчатый трепет многоцветных флагов и вымпелов, горький
запах пароходного дыма, грубоватые шутки, перебранки и песни моряков. Все
это волновало, притягивало и звало в далекие морские странствования.

Теперь я вдруг стал совсем по-иному смотреть на знакомую реку и удивлялся,
что раньше не замечал ее величия, не стремился познать тайны ее темных
глубин, не любовался солнечными отблесками, отражением далекого неба и
близких берегов. Река без кораблей обычно мне казалась скучной и пустынной.
Теперь я смутно чувствовал: что-то изменяется в моей жизни. Может быть, это
все дальше и дальше уходит мое детство?

Я сидел на причальной тумбе, ожидая, когда пойдет в море "Канин", на
котором плавал Костя Чижов. Мы условились с Костей о том, что я выйду на
берег и мы поприветствуем друг друга.

Веселая косопарусная яхта стремительно вырвалась из-за кормы дремлющего на
рейде транспорта и легко заскользила по реке. Крен у яхты на правый борт
был такой сильный, что казалось, она вот-вот опрокинется. "Смельчаки!" - с
восхищением подумал я о людях, находящихся на яхте.

Вниз по Двине, к морю, шел с полным грузом огромный пароход лесовоз.
Штабели свежих досок высоко поднимались над его бортами. По кормовому флагу
я без труда определил, что лесовоз этот - норвежский.

В те времена в Архангельский порт уже приходило много иностранных судов.
Транспорты под английскими, норвежскими, шведскими, датскими, голландскими
и другими флагами грузились у причалов лесобирж досками и балансом[1].
Советский Союз начинал широко торговать с заграницей. Даже мы, ребята, уже
хорошо понимали такие слова, как "экспорт", "импорт", "диспач"[2].

Жизнь менялась. Она менялась повсюду: в нашей Соломбале, в Архангельске, во
всей стране.

Я сидел на причальной тумбе и думал об этом.

Лесовоз шел быстро, но волны, расходящиеся за его кормой, были отлогие,
чуть заметные.

Яхта, шедшая параллельным курсом, неожиданно резко развернулась и понеслась
наперерез лесовозу.

Сумасшедшие! Что они делают?

Лесовоз пронзительно и тревожно загудел. И я представил себе ярость
норвежского капитана и русского лоцмана, находящихся сейчас на мостике. Мне
казалось, что я вижу их лица, искаженные злостью, и слышу проклятия по
адресу самонадеянных наглецов. Именно наглецами, никак не иначе, называют
таких, рискующих жизнью яхтсменов лоцманы.

Между тем яхта дерзко "обрезала нос" лесовозу и скрылась за его корпусом.

Тут я увидел "Канина". Он уже проходил мимо Соломбалы. Я поднялся, чтобы
разглядеть на его борту Костю.

Я махал кепкой, но своего друга увидеть не мог. А вскоре опять появилась
яхта. "Неужели, - подумал я, - они собираются "обрезать нос" и "Канину"?

Но яхта быстро прямым курсом шла к берегу. С крутым разворотом она
впритирку подскочила к причалу. И в ту же секунду с ее борта на причал
прыгнула девушка.

За девушкой выскочил парень и схватил ее за руку.

- Оля, - умоляюще сказал он. - Почему вы уходите?

Парня я не знал, но девушка оказалась мне знакомой. Это была Оля Лукина.

Оля с силой вырвала руку и пошла по берегу, не замечая меня.

- Оля, - снова начал парень. - Почему вы рассердились? Чего вы испугались?

Оля остановилась и резко повернулась к парню.

- Я испугалась? Ну, плохо вы меня знаете! Но у вас это не смелость, а
безобразие и лихачество. И я знаю - это оскорбительно для команды всего
парохода!

Парень еще некоторое время постоял на причале, потом залез в яхту, где его
ждал товарищ. Яхта отвалила от берега.

Встрече с Олей я обрадовался. Мы очень давно не виделись, хотя и жили на
одной улице. Когда-то вместе мы играли в лапту и в палочку-выручалочку,
ездили купаться на песчаный остров Шилов, ходили в кинотеатр "Марс".

Отец Оли Лукиной, капитан дальнего плавания, был расстрелян белыми на
острове Мудьюг.

Оля мне очень нравилась, но в этом я не признавался даже самому себе.
Наоборот, я даже сторонился ее, боясь, как бы моей привязанности не
заметили другие ребята.

Я увидел Олю, но не поздоровался с ней. В детстве наши ребята никогда с
девчонками не здоровались. "Неужели это любовь?" - подумал я, вспоминая
все, что было в моей жизни связано с Олей.

Любовь! Признаться, я стеснялся этого слова. Дружба мальчишки с девчонкой в
нашем детстве всегда считалась зазорной. И я сам нередко высмеивал такую
дружбу. Случалось, смеялись и надо мной. Я вспомнил, как очень-очень давно
мы с Олей шли в школу. На одном из перекрестков нас окружили ребята. "Жених
да невеста! Жених да невеста!" - кричали они. Оля растерялась и готова была