Чтение 9–й страницы книги ~Похождения сына боярского Еропкина~

Подойдя к жилищу, спросил у холопа, стоявшего на часах:

-- Смур дома?

-- Ты кто? -- обеспокоился холоп и взглядом принялся ощупывать чудного
пришельца.

-- Я, -- подбоченился Еропкин, -- воинский человек. Веди к Смуру.

-- Жди, -- ответил холоп, намереваясь шмыгнуть в сени, но Еропкин,
ухватив за шиворот, сдернул того с порога и по-хозяйски шагнул в дверь.

В горницу вошел -- шапки не снял. Только буркнул:

-- Здорово.

Смур, сидя за столом, хлебал варево. Из мисы валил пар. В избе пахло
укропом. Возле стола, сложив руки на груди, смирно стояла женщина в сарафане
и кике. Из-за печки пялился на трапезу седенький старичок, чмокал губами.

-- Хлеб да соль, -- вымолвил Еропкин. Снял шапку, без приглашения
уселся за стол. -- Ложку мне, -- велел женщине.

Та метнула взгляд на Смура.

-- Дай, -- кивнул Смур. -- А его выведи: есть мешает.

Положив ложку перед Еропкиным, женщина вытолкала старичка из избы.

-- Отец? -- усмехнулся Еропкин, вспомнив разговор на берегу реки.

-- Так, -- ответил Смур. -- Ешь.

-- Щи?

-- Суп. Укропный. Сегодня укропный день.

-- А завтра?

-- Капустный.

-- А после?

-- Свекольный.

-- А все вместе нельзя?

-- Нельзя. Есть положено разнообразно. Иначе пресытишься.

Ложкой Еропкин зачерпнул из мисы. Глотнул и поперхнулся. Вместо мясного
взвара в мисе оказалась соленая вода, до зеленого цвета заправленная
укропом. Изо рта к горлу подкатил ком. Еропкин еле пересилил рвоту, а когда
ком осел, спросил сипло, утирая слезу:

-- Что это?

-- Сказано: укропный суп, -- ответил Смур.

-- Это же просто вода.

-- С укропом.

-- А мясо?

-- Мясной день раз в месяц.

-- Не густо.

-- Так.

-- Но земля ваша небось обильна?

-- Обильна. Только надо выбирать: или свободно жить, или каждый день
есть мясо.

-- Да хоть бы раз в неделю. В остатошные дни можно кашу, и творог, и
молоко. Да мало ли...

-- Нельзя, -- перебил Смур. -- Не позволяет политическая обстановка.

-- Это как? -- не понял Еропкин.

-- У Свободины врагов много.

-- Врагов бить надо.

-- Мы и бьем: мясом, молоком, творогом, сметаной. Зерном. Рыбой вяленой
и соленой. Мехами. Салом. Дегтем. Пенькой тоже. Полотном. Так, воинский
человек, врага бить удобней, без крови. И врага бьем, и спокойно живем. А
главное -- свободно. Независимо. Ни от кого. Потому и называемся --
самодержавное государство Свободина.

Смур назидательно поднял палец, и Еропкин вылупился на желтый крепкий
ноготь. Не моргая глядел до слез. Потом все же моргнул и снова уставился на
палец. Сказанное Смуром в разум не укладывалось. С натугой и так и эдак
примерился к Смуровым словам. В левом виске застучало, из-под волос к
переносью побежал пот.

-- Самодержавное? -- шепотом спросил.

-- Так.

-- Государство? Свободина?

-- Именно.

-- Не внемлю, -- сознался и почувствовал, как от признания стало легче
дышать.

-- На твоей родине, видно, другие порядки? -- усмехнулся Смур.

-- У нас врагов бьют оружием.

-- А у нас по-иному, -- сказал Смур, снова вздымая палец. -- Вникай.

И Еропкин уставился на палец.

-- Что есть истинная свобода? -- спросил Смур.

-- Это когда по сердцу живешь, -- тут же ответил Еропкин. -- Стало
быть, от души. Проще вымолвить: что желаешь, то и делаешь.

-- Неверно, -- насупился Смур. -- Так рассуждают безответственные люди.
Истинная свобода -- это когда человек ест, спит, работает и знает: никто
никогда на него не нападет, не выгонит из дома, дом не сожжет. Понятно?

-- Вестимо, -- кивнул Еропкин. Кабы на Руси так было, он, кажись бы,
век в поместье сидел, ни за какое море не пошел. Оно, может, и не богато
жил, а все дома. В конце-то концов, не богатство -- покой важен, мир, да
лад, да знание: ежеден щи пустые, но твои, и никто их, окромя тебя, не
выхлебает.

-- Только невнятно мне, -- признался, -- как воюют пенькой да салом?
Нешто бывает так?

-- Бывает, -- кивнул Смур. -- Пример -- Свободина. -- И повел по кругу
рукой, словно не в избе сидел, а во чистом поле. -- Гляди: живем и воюем,
воюем и живем.

-- Да как?! -- воскликнул Еропкин, начиная от непонимания закипать
сердцем.

-- Со всех властелинов и володетелей ежегодно собирается налог и
отправляется в соседнее Народное Царство. Какой же смысл Царству с нами
воевать, если оно и так все имеет?

Еропкин разинул рот. От изумления потеряв способность управлять лицом,
стал похож на идиота.

-- Да ежели им, то есть Царству этому, мало покажется? -- вымолвил
наконец.

-- В Свободине находятся их чиновники. Все учитывают. Мало не берут.
Последнюю шкуру тоже не сдирают. Так и живем пятьсот лет.

-- Пятьсот! -- ахнул Еропкин и почувствовал: коли не выпьет романеи --
с ума сойдет. Встав из-за стола, сообщил: -- Я -- до ветру, -- и выскочил в
сени.

В избу вернулся как ни в чем не бывало. Спросил, снова усаживаясь за
стол:

-- Коли у вас такая пригожая жизнь, я-то на кой нужен?

-- Скажу, -- ответил Смур, собравшись вновь поднять палец, но в избу
бочком протиснулся Смуров отец и ну кланяться и канючить:

-- Супчику дай, дай супчику, кланяюсь, сын, есть хочу...

-- Я что велел?! -- вызверился Смур на женщину.

Та кинулась к старику, вытолкала того в сени.

-- Очень есть хочет, -- сообщила, встав на прежнее место.

-- Вчера кормлен, -- ответил Смур.

-- Позавчера, -- поправила женщина.

-- Ладно. Покорми. Но там, -- махнул рукой на дверь Смур и повернулся к
Еропкину: -- Слушай.

-- Да слушаю, слушаю! -- озлился Еропкин, которому вдруг смерть как еще
захотелось выпить. -- Битый час слушаю и никак не возьму в толк: что я,
воинский человек, стану здесь делать? Мир у вас с этим Царством. Так? Так.
Данники вы, стало быть. Полтыщи годов они вас грабят и еще столько будут.
Милое дело им -- живи не тужи. Да коли бы я в том Царстве царствовал --
пальцем бы вас не трогал. Сынам-внукам наказал от всякой всячины вас беречь.
Эко счастье-то Царству привалило: рядом, под боком дураков сорок сороков!

-- Не кричи! -- повысил голос Смур.

-- Не кричу я, удивляюсь.

-- Ты нанят не удивляться! Увидел -- молчи, велели -- сделай. И все.
Служба. Без удивления. Понял?

Свинцом налился Смуров взгляд. Под непримиримой тяжестью его Еропкин
было сник, но, вспомнив, почто покинул родимый дом, плечи расправил,
повеселел.

-- Ладно, -- миролюбиво ответил. -- Как вам тут жить -- ваше дело. Мое
дело -- жалованье отрабатывать. Толкуй про службу.

-- То-то, -- прорычал Смур. Взгляд его помягчел, глаза из серых
преобразились в синие, и вот уж в них задрожала жаль-тоска, словно бы добрее
Смура и не было во всем свете, и он, Смур, рад бы всех и каждого наделить
своей добротой, да люди доброты чураются. -- С Народным Царством у нас мир,
но между собой -- война, -- промолвил негромко, с тяжким вздохом. --
Володетели-соседи -- пакостники. Нивы грабят. Пасеки разоряют. Скот
отгоняют. Рыбу в наших тонях ловят. Лес рубят. Разбой! Треть здоровых людей
в караулы ставлю. Рабочих рук не хватает. Сам вынужден сено стеречь. Ты
видел. А налог не сбавляется. Урожай, неурожай, пожгли, пограбили --
Народному Царству выложи. И народ свой корми -- иначе плохо работают. Как ни
кинь, воинский человек, -- все убытки. Вот и подумалось стражу завести.
Отряд. Малый, но вышколенный. А тут как раз ты. Дам тебе десятков пять
парней, неприлежных к работе. Приспособишь их к воинскому труду. Срок придет
-- не нас, мы грабить станем. Да мы володетелишек, пакостников этих, на сто
верст вокруг вот где зажмем. -- И Смур показал Еропкину крепкий,
закостеневший от усилия кулак. Синий взгляд его стал меркнуть. Глаза снова
налились свинцом.

Еропкин огруз под взглядом и смиренно кивнул:

-- Ладно. Буду служить. Вели выдать десятую часть от прежнего года. --
И, осилив взгляд, уже смело произнес: -- А грабить станем -- и с
награбленного мне десятину.