двадцати.
вынесет, если дикая охота и сегодня появится у стен дома. Я должен не
пустить их в парк, если они надумают прийти.
То, что я должен выяснить, более важно. Возможно, дикая охота сегодня вообще
не появится. У нее на пути встанет преграда...
свои соображения, а не загадывать нам загадки. Я выйду сегодня один. Они не
ожидают, и я надеюсь на это. Кстати, они не знают, что у меня есть оружие. Я
дважды встречался с охотой и еще с тем человеком, который стрелял мне в
спину. И никогда не применял его. Ну что ж, они увидят... Как медленно
распутываем мы этот узел! Как лениво работают наши мозги!
обиженный Свецилович. - К тому же мы не сыщики губернской полиции. И слава
Богу, что это не так.
меня, гады... И, простите, вы все же паны, и нам по дороге только теперь, но
если мы найдем их, мы, мужики, не только убьем этих нелюдей, мы спалим их
гнездо, мы по миру ихних потомков пустим! А возможно, и с потомками
покончим.
оболоневые лапти. А если говорить правду, нужно всех таких уничтожать вместе
с панятами, потому что из панят тоже со временем вырастают паны.
никогда не было еще человека, который скрыл бы от меня, лучшего охотника,
следы. Привиды, привиды и есть.
словами. Что-то сверхъестественное было в этой охоте. Этот леденящий душу
крик - он не мог вылетать из человеческой груди. Грохот копыт, появляющийся
только временами. Дрыкганты, порода, которая исчезла, а если даже и не
исчезла, то кто в этом захолустье, в этой глухомани был так богат, чтобы
купить их. И потом - как объяснить шаги в коридоре? Они ведь как-то должны
быть связаны с дикой охотой короля Стаха. Кто такая Голубая Женщина, которая
видением исчезла в ночи, если ее двойник (совсем несхожий двойник) мирно
спал в комнате? И кому принадлежит то ужасное лицо, что смотрело на меня в
окно? Череп мой трещал. Нет, что-то нечеловеческое, преступное, страшное
было тут, какая-то смесь чертовщины с реальностью!
будто эти вопросы для него не существовали. Утро и в самом деле было
прекрасное: несмотря на пасмурную погоду, за тучами угадывалось близкое
солнце, и каждый желтый листик на деревьях млел и, казалось, даже
потягивался от наслаждения под теплой не по-осеннему росяницей.
бескрайний простор бурых болот, вересковые пустоши. Болотные Ялины далеко за
ними. И во всем этом была какая-то грустная, непонятная красота, от которой
у каждого сына этих понурых мест больно и сладко сжимается сердце.
бедная, - растроганным голосом промолвил Свецилович.
робкая, блуждающая улыбка была на лице. Глаза смотрели вдаль, и весь он
казался каким-то легким, стремительным, готовым воспарить над этой бедной,
дорогой землей.
под поганый, грязный топор..."
были в этом красивом лице, в тонких, предки-поэты сказали б "лилейных",
руках, в стройной красивой шее, твердых карих глазах с длинными ресницами,
но с металлическим блеском в глубине.
неласкова к тем осинкам, что впереди всех выбегают на поле, на свет. Первыми
засыплет их снегом зима, сломает ветер. Не торопись, глупенькая... Но где
там! Она не может.
не такой, как я, что сейчас это человек, который парит над землей, которого
здесь нет. Он даже не стесняется высоких слов, которых мужчины обычно
избегают.
и легендам"? Я помню: "Горько стало моему беларусскому сердцу, когда увидел
я такое забвение наших лучших, золотых наших слов и дел". Чудесные слова!
Только за них вам простят все грехи. А что же говорить, когда не только мое
беларусское, когда мое человеческое сердце болит от заброшенности нашей и
общей, страданий, бессильных слез несчастных наших матерей. Нельзя, нельзя
так жить, дорогой Беларэцки. Человек добр, а его превращают в животное.
Никто, никто не желает дать ему возможность быть человеком. Видимо, нельзя
просто крикнуть: "Обнимитесь, люди!" И вот идут люди, на дыбу идут. Не ради
славы, а ради того, чтобы убить терзания совести - как иногда идет человек,
не зная дороги, в пущу спасать друга, потому что стыдно, стыдно стоять.
Идут, плутают, гибнут. Знают только то, что не таким должен быть человек,
что нельзя обещать ему райский клевер, что счастье ему нужно под этими вот
задымленными потолками. И они мужественнее Христа: они знают, что не
воскреснут после распятия. Лишь вороны будут летать над ними да плакать
женщины. И, главное, их святые матери.
достойным, что я с ужасом сквозь завесу будущего почувствовал, предугадал
его смерть. Такие не живут. Где это будет? На дыбе в застенке? На виселице
перед народом? В безнадежном бою инсургентов с войском? За письменным
столом, когда они торопятся записать последние пылающие мысли, дыша
остатками легких? В тюремных коридорах, когда им стреляют в затылок, не
осмеливаясь взглянуть в глаза?
глянуть - и умирай, на эшафот... Такую красоту - грязной веревкой за шею.
Знаешь, Яноуская немного похожа на нее. Потому ее и обожествляю, хотя это не
то. А она была шляхтянка. Значит, есть выход и для некоторых из наших.
Только по этой дороге иди, если не хочешь сгнить живьем... Душили. Думаешь,
всех передушили? Растет сила. С ними хоть ребром на крюке висеть, лишь бы не
мчалась над землей дикая охота короля Стаха, ужас прошлого, его апокалипсис,
смерть. Вот закончу я с этим и уеду. Скоро закончу, одна мысль у меня
появилась. А там... эх, не могу я здесь. Знаешь, какие у меня есть друзья,
что мы намерены начать?! Дрожать будут те, жирные. Нас не передушили. Пахнет
сильным пожаром. И годы, годы впереди! Сколько страданий, сколько счастья!
Какая золотая, волшебная даль, какое будущее ожидает!
помню, как мы простились. Помню лишь, что его стройная фигура вырисовалась
на вершине кургана. Он обернулся ко мне, взмахнул шляпой, крикнул:
мрак Болотных Ялин, если впереди солнце, даль и вера? Я верил, что все
выполню, что жив народ, если он рождает таких людей.
смотрели навстречу ему и солнцу, которое пока что скрывалось за тучами.
сирени возле поваленной ограды. Приподнятое настроение, чувство бесстрашия
еще безраздельно владели мной (они так и не исчезли до конца моего
пребывания в Болотных Ялинах). Казалось, что это не мое, любимое мной,
худощавое и сильное тело могут клевать вороны, а чье-то другое, до которого
мне нет никакого дела. А между тем ситуация была невеселая: и я, и Рыгор, и
Свецилович тыкались в разные стороны, как котята в лукошке, и не смогли
раскрыть преступников. И место было невеселое. И время - тоже.
накипали низкие черные тучи, обещая ближе к ночи проливной дождь (осень
вообще была плохая, мрачная, но с частыми буйными ливнями, как летом).
Поднялся ветер, зашумели черно-зеленые пирамиды елей, потом опять затихли.
Тучи медленно плыли, громоздились над безнадежным, ровным ландшафтом. Где-то
далеко-далеко блеснул огонек и, стыдливо поморгав, угас. Чувство одиночества
властно охватило сердце. Я был здесь чужим. Свецилович действительно достоин
Надзеи Рамановны, я же абсолютно никому не нужен. Как дыра в заборе.
горизонте вздымались новые.
справа от меня пел охотничий рог, и хотя я знал, что он звучит в стороне от
дороги дикой охоты, невольно стал чаще посматривать в том направлении. Меня
беспокоило еще и то, что на болотах начали кое-где появляться белые клочки
тумана. Но на том все и кончилось. Вдруг другой звук долетел до меня -
где-то зашелестел сухой вереск. Я взглянул в ту сторону, начал всматриваться
до боли в глазах и наконец заметил на фоне темной ленты далеких лесов
движение каких-то пятен.
прямо передо мной, и причем совсем недалеко, вырисовываются на равнине
туманные силуэты всадников. Снова, как и в прошлый раз, они бесшумно летели
огромными прыжками по воздуху. И полное молчание, как будто я оглох, висело
над ними. Островерхие войлочные шлыки, волосы и плащи, реющие по ветру, пики
Флинт Эрик
Березин Федор
Сертаков Виталий
Сертаков Виталий
Лукьяненко Сергей
Шилова Юлия