думала о том, что никогда ей не разрешат встречаться с Денисом, и
спрашивала себя, как ей жить без него и что будет с нею.
незаметно вошла старая бабушка.
Мэри.
пробормотала Мэри и, смяв бумажку, сунула ее в карман.
спрятать! Вы, нынешние девушки, все мечтаете о какой-то ерунде да
хандрите... Жаль, что при мне нет очков. Я бы живо докопалась, в чем тут
дело.
наблюдений, и в заключение спросила:
ведро, чтобы сделать из него человека. Ей-богу, хорошая порция очищенной
касторки да капля водки будет ему полезнее хинина там, куда он едет...
Очень уж много разговоров тут в последнее время, а мне недосуг ими
заниматься. В доме все пошло вверх дном из-за таких пустяков. А что, Мэри,
чай будет сегодня пораньше? - Она с надеждой щелкнула зубами, чуя, как
хищник, близость пищи.
обычно ее не трогала, сегодня же ей, расстроенной и озабоченной, вдруг
стало противно. Не сказав больше ни слова, чувствуя, что ей необходимо
побыть одной и в менее сгущенной атмосфере, она поднялась и вышла в садик
за домом. Она бродила взад и вперед по зеленой лужайке, и ей казалось до
странности жестоким то, что жизнь вокруг нее течет по-прежнему, глухая к
ее горю и смятению, что бабушка Броуди все так же жадно ждет ужина, день
отъезда Мэта неуклонно приближается. Никогда еще Мэри не испытывала такого
безнадежного уныния, как теперь, когда она, беспокойно шагая по саду,
казалось, начала смутно сознавать, что обстоятельства складываются для нее
неблагоприятно, что жизнь поставила ей ловушку. Через окно она увидела,
что Мэтью с матерью уже воротились, видела, как суетилась мать, накрывая
на стол, потом Мэтью сел и принялся за еду. Какое им дело до того, что у
нее, Мэри, лихорадочно бьются тревожные мысли под пылающим лбом, что она
жаждет хоть единого слова сочувствия и совета, но не знает, где искать
его? Убогое однообразие садика, нелепые очертания их дома бесили ее, она в
горьком исступлении жалела, зачем не родилась в семье менее замкнутой,
менее взыскательной, более человеческой, твердила себе, что еще лучше было
бы ей вовсе не родиться... Отец вставал в ее мыслях, как грозный колосс,
правивший судьбами всех Броуди, тиранически распоряжавшийся ее жизнью,
всегда следивший за ней недремлющим, безжалостным оком, По его приказу
оставила она в двенадцать лет школу, которую так любила, чтобы помогать
матери вести хозяйство; это он пресекал в самом начале ее дружбу с другими
девушками, потому что одна, по его мнению, была ниже ее происхождением,
другая жила в доме, пользовавшемся плохой репутацией, а с отцом третьей он
поссорился; он запретил ей посещать доставлявшие ей такое наслаждение
зимние концерты в клубе механиков, находя это неподобающим для своей
дочери; а теперь он разобьет единственное счастье, которое жизнь дала ей.
бесчеловечного угнетения, такого безусловного лишения свободы, Мэри с
вызовом уставилась на хилые кусты смородины, которые вяло росли в плохой
земле у стен сада. Увы, их легче было смутить, чем Броуди! И они тоже,
словно подавленные царившим здесь гнетом, утратили мужество вытягивать
вверх свои тонкие усики.
воинственное настроение. Впрочем, это оказался только Мэтью, которому
нужно было сказать ей два слова перед уходом к мисс Мойр.
насчет... ну, ты знаешь... не дожидайся меня. И я уверен, - добавил он
торопливо, - что, когда я уеду за границу, ты никогда ни единой душе не
проговоришься... я бы ни за что не хотел, чтобы об этом кто-нибудь
узнал... и спасибо тебе большое за то, что ты для меня делала.
преждевременным приступом ностальгии и инстинктом осторожности, желанием
сохранить свою репутацию и во время отсутствия, все же тронула Мэри.
удовольствием делала это для тебя. Ты забудешь обо всем там, за границей.
самоуверенность, и горячая нежность к нему согрела ей сердце. Она сказала:
этот робкий, неуверенный в себе юноша, шагавший рядом с ней, на того
модного городского франта, каким он был еще две недели тому назад.
заметил как бы вскользь Мэт, решившись на откровенность.
тоже рада бы уехать. Этот дом для меня словно западня. Я чувствую, что
никогда отсюда не вырвусь... и захочу, да не смогу. - Она с минуту
помолчала, потом прибавила:
чем ты так огорчен и расстроен!
представлялось ему в таком свете, но, когда он обдумал слова Мэри, такое
объяснение показалось ему утешительным для его неустойчивого самолюбия.
девица, никто не скажет о ней худого слова. И она замечательно красива!
Что это тебе вздумалось задать такой вопрос?
мысли, которая пришла ей в голову. Агнес Мойр, эта во всех отношениях
достойная девица, была только дочерью мелкого и ничем не замечательного
кондитера, а так как и сам Броуди, в силу обстоятельств, был лавочником,
он не мог отвергнуть Агнес по таким мотивам. Но службу для Мэтью в
Калькутте выхлопотал он, и он же настоял на его отъезде. А Мэтью пробудет
в Индии пять лет! Молнией мелькнуло в памяти Мэри воспоминание об угрюмой,
злорадной насмешке во взгляде отца, когда он в первый раз объявил
трепетавшей от ужаса жене и пораженному сыну о своем решении отправить
последнего за границу. И только сейчас начал неясно вырисовываться в
сознании Мэри истинный характер отца. Она всегда боялась и почитала его,
но теперь, под влиянием внезапного поворота в мыслях, уже начинала почти
ненавидеть.
ее боролась со смутными подозрениями, взгляд ее упал на испуганную
физиономию слабохарактерного брата, тщетно пытавшегося избежать
разочарования, и, не сказав ни слова, она дала ему уйти.
было самоуверенность, которую подогрела мысль, нечаянно поданная ему
сестрой. Ну, конечно, он просто опасается разлуки с Агнес! Он говорил
себе, что теперь, наконец, знает причину своего подавленного настроения,
что люди и с более сильным характером падали духом по менее серьезным
причинам, что его печаль делает ему честь как человеку любящему, с
благородным сердцем. Он уже снова склонен был чувствовать себя скорее
Ливингстоном, чем робким новобранцем. Он принялся громко насвистывать
несколько тактов из "Жуаниты", вспомнил о своей мандолине, подумал с
некоторой непоследовательностью о дамах, которых встретит на "Ирравади", а
возможно, что и в Калькутте, и совсем повеселел.
прежней бойкости, и он не взошел, а взлетел по ступеням к двери. (Мойры, к
сожалению, вынуждены были жить над своей лавкой и потому ступенек было
много, и, что еще хуже, вход был рядом с уборной.)
решительно и принял вид человека, возмущенного неприглядностью окружающей
обстановки, неподобающей для того, чье имя когда-нибудь будет сиять в
анналах Британской империи. Так же свысока посмотрел он на девчонку,
прислуживающую в лавке, которая, в данную минуту преобразившись в
горничную, отперла ему дверь и проводила в гостиную. Здесь, освобожденная
от обязанности стоять за прилавком (несмотря на то, что рабочий день еще
не кончился), уже сидела Агнес, ожидая своего Мэта: завтра ей нельзя будет
покинуть пост в лавке, чтобы проводить Мэта до Глазго, но сегодняшний
вечер принадлежал ей.
обставлена громоздкой мебелью красного дерева, затейливый рисунок которой
терялся в сладострастной тайне изгибов, а лоснившиеся спинки и сидения из
конского волоса были прикрыты вышитыми салфеточками. Линолеум на полу
блестел, как только что политая мостовая. Горные коровы зловещего вида,
изображенные масляными красками, уныло глядели со стен на фортепиано (эту
традиционную марку аристократизма), на узкой крышке которого, уставленной
всякой всячиной, красовались под стеклянным колпаком три чучела птиц
неизвестных пород среди целого леса фотографий: Агнес в младенческом
возрасте, Агнес ребенком постарше, Агнес подростком, Агнес взрослой
девицей, Агнес в группе, снятой во время ежегодной экскурсии служащих
булочных и кондитерских, Агнес на собрании Общества трезвости, на прогулке
членов Общества ревнителей церкви - все было здесь.