стакан к свету. - Чудный напиток, нежный, как материнское молоко, и
блестит, как... ну как ворс красивых шляп, которые продает наш друг. Жаль
только, что виски гораздо дороже, чем эти украшения. - Он насмешливо,
многозначительно хихикнул, глядя на Броуди.
Ведь не ты за него платишь. Ей-богу, если бы все были такие скопидомы, как
ты, житья бы не было на белом свете.
приятеле? - воскликнул Гордон, кивнув в сторону Грирсона и подмигивая
Броуди.
замечательная. На днях у зернового склада нашего друга играли ребятишки и
возились около большого мешка бобов, стоявшего у дверей, как вдруг из дома
выходит его сын. "Убирайтесь отсюда, ребята, - кричит Грирсон-младший, - и
не смейте трогать бобов, потому что отец это узнает: они у него
сосчитаны".
пробормотал, не смущаясь, щуря глаза от дыма:
наши дни, когда вокруг видишь такую нужду и лишения.
крепкого виски душой, не слышал или не обратил внимания на этот намек.
Полный дикого воодушевления, он жаждал действий, чтобы дать выход энергии;
его охватило желание сокрушить что-нибудь, и, подняв свой пустой стакан
высоко над головой, он вдруг заорал ни с того ни с сего: "К черту их! К
черту этих негодных свиней Манджо!" - и с силой швырнул тяжелый стакан о
стену, так что он разлетелся на мелкие куски.
зашумели.
войлочным туфлям), но грозное появление хозяйки остановило взрыв веселья.
усмешкой на плотно сжатых губах, говорившей без слов, что их веселье не
совсем прилично и не совсем ей нравится. - Надеюсь, вы не забудете о
добром имени моего заведения.
правилами, слишком добродетельная, слишком неприступная, чтобы потакать
им.
тоном.
разумеется, и спросила уже немного мягче:
сидит во главе стола, - пояснил Грирсон. - Нам, собственно, неизвестно,
что он празднует, но считайте это обычным благотворительным обедом.
игры в шашки, в данную минуту, увы, не способный отличить дамку от простой
пешки.
заставлю вести себя прилично, не беспокойтесь.
предостерегающе подняла палец и вышла, ступая на войлочных подошвах так же
неслышно, как вошла, и бормоча на ходу:
помните о репутации заведения.
запрыгал еще неудержимее, чем прежде.
тявкает, чем кусает. Только мину любит делать постную.
с ним носится, - сказал другой. - Она хочет, чтобы люди на пирушке вели
себя, как в церкви!
прехорошенькая девчонка, - вставил тот из любителей шашек, который выпил
больше. - Говорят, что Нэнси, буфетчица, не только красива, но и
сговорчива. - Он многозначительно подмигнул.
разорять гнездо, в котором сидишь?
раз в подходящем настроении, чтобы прочесть "Черт среди портных".
Грирсон.
досягаемости, и в разреженной атмосфере этих высот он, казалось, обрел дар
красноречия, исчезла его неспособность связно выражать свои мысли.
слегка покачиваясь из стороны в сторону. Когда он уже оказался на ногах,
он вдруг задумался: что же такое им сказать?
готовностью захлопали, - все вы знаете меня. Я - Броуди, Джемс Броуди, а
что значит эта фамилия, вы, может быть, догадываетесь сами. - Он
остановился и посмотрел на всех по очереди. - Да, я - Джемс Броуди, и в
королевском городе Ливенфорде, и за его пределами это имя все почитают.
Укажите мне человека, который хоть единым словом оскорбил это имя, и вы
увидите, что сделают с ним вот эти руки. - Он порывисто вытянул вперед
свои громадные лапы, точно хватая ими за горло кого-то в пустом
пространстве, не замечая в своем увлечении ни всеобщего равнодушия, ни
злорадного удовольствия в насмешливом взгляде Грирсона, воображая, что
окружен одним лишь глубоким почтением. - Захоти я, я бы вам сказал одну
вещь, которая проняла бы вас до самого нутра! - Блуждая вокруг мутными
глазами, он понизил голос до хриплого, таинственного шепота и хитро
покачал головой. - Но нет, я не намерен этого делать. Угадайте, если
хотите, а я вам этого сейчас не скажу, и вы, может быть, никогда и не
узнаете. Никогда! - Он выкрикнул громко последнее слово. - Но это факт. И
пока я жив и дышу, я буду поддерживать честь своего имени. Я пережил
недавно тяжелые неприятности, которые могли бы согнуть и сильного
человека, а слабого раздавили бы совсем, но как они отразились на мне? Я
все тот же Джемс Броуди, еще сильнее, еще тверже прежнего. "Если рука тебе
изменит, отруби ее", - сказано в Писании, - и мне пришлось поразить мою
собственную плоть и кровь, но я не дрогнул, когда поднимал топор. Я
перенес беды внутри и беды вне моего дома, я терпел шпионивших за мной
подлецов и гнусных грабителей у самого моего порога, фальшивых друзей и
низких врагов вокруг себя, да... и хитрых, скользких, как угорь,
клеветников. - Он злобно, в упор поглядел на Грирсона. - Но Джемс Броуди,
пройдя через все, потому что он выше всего этого, будет стоять твердо и
гордо, как утес Касл-Рок, с высоко поднятой головой. - Он ударил себя в
грудь кулаком и закончил громко, во весь голос; - Я еще покажу вам себя,
вот увидите! Всем покажу!
чувства достигли высшего напряжения, он тяжело опустился на место, сказав
вполголоса обычным тоном:
стуком стаканов о стол, а сквозь шум прозвучал слащавый голос Грирсона.
речей пьяницы Тома, который громил полицейских через окно тюрьмы!
разбитым фальцетом; Пакстон кричал, что он тоже хочет сказать речь, но на
него никто не обращал внимания; второй игрок в шашки пытался рассказать
какой-то длинный и запутанный неприличный анекдот; было спето несколько
песен, причем все хором подтягивали. Но вдруг Броуди, настроение которого
переменилось, который теперь оставался холоден и высокомерно-безучастен
среди общего веселья, резко отодвинул стул и встал, намереваясь уйти. Он
всегда ценил эффект таких неожиданных уходов, гордился выдержкой и
достоинством, с которыми уходил в тот именно момент, когда еще можно было
ретироваться величественно, с честью, предоставив этим перепившимся
свиньям орать песни и разглагольствовать, сколько душе угодно.
даже двенадцати не било. Побудьте немного с нами, выпьем все еще по одной
порции смеси.
Грирсон.
слушая бурных протестов, важно посмотрел на всех: