платить большие проценты. Нужно было содержать дряхлую старуху мать,
больную жену и бездельника сына, дать образование маленькой дочери, а
между тем он не был способен выполнить все это - у него была только
физическая сила, достаточная, чтобы вырвать с корнем средней величины
дерево. Он, собственно, не отдавал себе во всем этом ясного отчета, но
теперь, когда прошло бесшабашное настроение, он смутно ощущал
неопределенность своего положения, и на душе у него было тяжело. Больше
всего угнетало его отсутствие денег, и когда он подошел к своему дому и
увидел стоявший у ворот знакомый высокий кабриолет, запряженный гнедым
мерином, лицо его омрачилось.
теперь оплатить тот громадный счет, который он мне предъявит?
безденежье, и, рассчитывая избежать тягостной встречи и войти в дом
незамеченным, он был сильно раздосадован, когда на пороге столкнулся с
Лори.
с притворной сердечностью. Это был осанистый господин с напыщенными
манерами, с одутловатым лицом, маленьким красным ртом и словно срезанным
подбородком, несоответственно украшенным внушительной седой бородой. -
Хотел немного ее ободрить, знаете ли. Мы должны делать все, что в наших
силах.
слов: "Как же, много ты ей помог, пустомеля этакий!"
поспешно, становясь красноречивее под недружелюбным взглядом Броуди. - Да,
улучшения почти не заметно. Боюсь, что кончается последняя глава, мистер
Броуди! - Такова была его излюбленная банальная фраза, которой он обычно
намекал на близость смерти. И, сказав ее, доктор глубокомысленно покачал
головой, вздохнул и с выражением меланхолической покорности судьбе
погладил бороду.
Броуди, и хотя он не жалел, что назло Ренвику пригласил Лори лечить миссис
Броуди, но его ничуть не обманывали мнимое простодушие доктора и усиленные
выражения сочувствия.
последней главой! Мне кажется, вы меньше, чем кто-либо, знаете, что будет.
Мне все это начинает надоедать.
помахивая рукой. - Ваше настроение весьма естественно, вполне естественно!
Никто не может предсказать точно. когда произойдет печальное событие. Это
в большой мере зависит от реакции крови, то есть от поведения кровяных
шариков. В них вся суть. Они иногда оказываются более стойкими, чем мы
полагаем. Да! Иногда они проявляют просто поразительную активность! - И,
довольный, что выказал таким образом свою ученость, он погладил бороду и с
важностью посмотрел на Броуди.
помогли не больше, чем моя нога.
не то укоризненным тоном. - Будьте же рассудительны. Я езжу к ней
ежедневно и делаю все, что могу.
отозвался с горечью Броуди и, круто отвернувшись, вошел в дом, оставив на
месте испуганного Лори с широко открытыми глазами, с округлившимся от
негодования маленьким ртом.
что обед еще не готов. Не считаясь с тем, что сегодня пришел раньше
обычного, он накинулся с бранью на мать, согнутая фигура которой мелькала
на кухне среди беспорядочно нагроможденной посуды, горшков, картофельной
шелухи и помоев.
ответ. - Я уже не такая проворная, как бывало. И потом меня задержал
доктор.
внезапной прихоти дурного настроения решил, чтобы убить время до обеда,
сходить наверх к жене - к доброй жене, как ее назвал Лори, - и сообщить ей
великую новость насчет лавки.
скорее, тем лучше. Такие новости не терпят отлагательства.
дня не видела его, то он не сомневался, что его неожиданный визит будет ей
тем более приятен.
Я встретил по дороге доктора, и он мне прочел целую лекцию насчет твоих
кровяных шариков, - оказывается, они необыкновенно стойки.
блеск глаз показывал, что она жива. За шесть месяцев, что прошли с того
дня, как она окончательно слегла, она страшно изменилась. Кто не наблюдал,
как она таяла постепенно, изо дня в день, тот не узнал бы ее сейчас, хотя
она и раньше имела болезненный вид. Ее тело под простыней напоминало
скелет с нелепо торчавшими костями бедер. Одна только дряблая кожа
покрывала длинные, тонкие кости рук и ног, а туго обтягивавшая скулы кожа
лица походила на сухой пергамент, на котором темнели впадины глаз, нос и
рот. Губы у нее были белые, пересохшие, потрескавшиеся, на них, как
чешуйки, висели темные клочки сухой кожи, и над впалыми щеками каким-то
неестественным бугром выдавались вперед лобные кости, обрамляя это жуткое
лицо. По подушке разметались пряди седых волос, тусклых, безжизненных, как
и оно. Слабость ее так бросалась в глаза, что казалось - она даже дышит с
неимоверным усилием, и эта слабость мешала ей ответить на замечания мужа;
она только посмотрела на него с выражением, которого он не мог разгадать.
Казалось, он уже ничем не может уязвить ее.
заботливостью. - Есть ли у тебя все, что нужно для этих твоих кровяных
шариков? Лекарств, я вижу, у тебя, во всяком случае, достаточно, богатый
выбор. Одна, две, три, четыре, - считал он. - Четыре бутылки и все разные!
Видно, и тут имеет значение разнообразие. Милая моя, если ты будешь пить
их в таком количестве, так придется опять делать заем у твоих достойных
приятелей в Глазго, чтобы уплатить за все это.
лице, снова открылась давняя рана, и зажглась тоскливая мольба. Пять
месяцев тому назад она, доведенная до отчаяния, вынуждена была сознаться
мужу в том, что задолжала ростовщику, и, уплатив ее долг полностью, Броуди
с тех пор ни на минуту не давал ей забыть эту несчастную, историю и сотней
различных нелепейших способов, пользуясь всяким удобным и неудобным
случаем, напоминал ей об этом.
никакого сострадания, ему казалось, что она вечно будет медленно умирать,
будет бесполезным бременем в его жизни.
мастерица истреблять лекарства, такая же мастерица, как растрачивать чужие
деньги.
продолжал он, прочитав в ее глазах безмолвный ответ. - Очень рад, очень
рад. Я думал, что он еще не встал, но вижу теперь, что ошибся. Впрочем,
внизу он не появлялся. За последнее время я ни разу не удостоился счастья
его увидеть.
произнести слабым шепотом:
ему такой доброй матерью! Результат твоего воспитания делает честь вам
обоим!
говорит с нею таким образом. Но брала верх укоренившаяся годами привычка.
К тому же он был озлоблен своими невзгодами. И он продолжал все так же
тихо:
Мэри, - чего еще можно пожелать? Не знаю точно, где она сейчас, но уверен,
что она делает тебе честь своим поведением.
это всем известно, а больше ты ничего не узнаешь никогда.
рукой, которая казалась окончательно неспособной двигаться, и, подняв ее с
одеяла, жестом остановила Броуди. Затем, когда эта рука упала опять, она
сказала слабым, часто прерывающимся голосом:
письмо от Мэри. Она хорошая девушка... такая же, как была, Я теперь лучше,
чем тогда, понимаю, что я виновата перед ней... Она хочет меня повидать,
Джемс, и я... мне надо увидеть ее поскорее, раньше, чем я умру.
лицо ее оставалось таким же застывшим и неподвижным, только губы слегка
раздвинулись в жалкой, вымученной гримасе.
письмо!