душу настолько врезалась сцена на кухне, что занятия совсем не подвигались
вперед, и оттого она со страхом смотрела на отца.
на нее. - Здесь тебе уже ничего не мешает? Сколько ты выучила за то время,
что сидишь тут?
скрыть от отца.
холодно!
помешать, И о чем ты только думаешь?
мороз.
поднимая брови. - Разве ты не просила, умоляла перевести тебя сюда? Разве
я не перенес тебе сюда собственными руками все книги, и зажег газ, и
усадил тебя? Ты сама хотела сюда, а теперь жалуешься! - Его красное лицо
выразило величайшее неодобрение и огорчение. - Не много успела! Ты бы
усерднее шевелила мозгами, вот дело бы и пошло на лад!
в довольно миролюбивом настроении. - Смотри, я вся дрожу, меня знобит.
ответную струну. Он встрепенулся и воскликнул с настоящим пафосом:
гренки, а моя родная маленькая дочка мерзнет и просит затопить! Отчего же
нет? Это разумно. Сию минуту здесь будет огонь, хотя бы мне пришлось нести
его собственными руками. Сиди себе спокойно и жди - увидишь сейчас, что
твой отец готов сделать для тебя.
ступая, вышел из гостиной, пошарил в темноте среди угля в чулане за
посудной и нашел то, что искал, - длинный железный совок. Размахивая им,
как трофеем, он направился к очагу в кухне, опустил решетку и, набрав в
совок пылающую кучку докрасна раскаленных углей, понес ее торжественно в
гостиную, оставляя за собой дым. Здесь он бросил угли в холодный камин и,
воскликнув многозначительно: "Погоди минутку! Одну минутку! Это еще не
все", снова исчез, чтобы затем вернуться с большой охапкой щепок в одной
руке и совком, опять полным углей, в другой. Тяжело опустившись на колени,
он положил щепки на угли и, лежа на животе перед камином, принялся шумно
раздувать огонь, пока, к его удовольствию, щепки не вспыхнули. Тогда он,
кряхтя, поднялся и, сев на пол у камина, похожий на разыгравшегося в
стойле быка, стал подбрасывать в огонь уголь, пока не образовалась
высокая, громко потрескивавшая пирамида огня. Обе руки и одна из его
пылавших щек были испачканы углем, брюки на коленях измазаны сажей, но он,
не замечая этого, с величайшей гордостью любовался результатом своих
усилий и крикнул Несси:
на нем изжарить можно! При таком огне озябнуть уж никак нельзя. Теперь -
за работу! Не много найдется отцов, которые так заботятся о своей дочери,
- смотри же, чтобы хлопоты мои не пропали даром. Налегай на ученье!
пламени и по временам бормоча про себя:
пробурчал: "Пойду, принесу свое виски да посижу с тобой", - и вышел из
гостиной. Несси по его необычному поведению давно поняла, что отец снова
пьян, и, когда он уходил, бросила ему вслед быстрый, полный испуга,
взгляд. Она решительно ничего не выучила за весь вечер, и необыкновенное
поведение отца начинало ее сильно тревожить. Его обращение с ней в
последнее время отличалось, правда, некоторыми странностями - неизменные
понукания к занятиям перемежались вспышками неожиданной и необъяснимой
снисходительности, но никогда еще он не казался ей таким странным, как в
этот вечер. Когда он воротился с бутылкой, Несси, услышав его шаги,
выпрямилась и зашевелила бледными губами, делая вид, что усердно зубрит,
но не видя страницы, которая была раскрыта перед ней.
сделал для тебя все, что нужно, теперь ты сделай для меня кое-что. А
расплатишься со мной за все разом, когда получишь стипендию.
казался ему долгим-долгим, как год, но ведь он должен скоро окончиться
объятиями Нэнси! Броуди еще больше развеселился. Ему захотелось петь.
Обрывки мелодий замелькали в его памяти; он усиленно кивал головой и
отбивал ногой и рукой такт. Его небольшие глаза прямо лезли на лоб, так
усердно осматривал он комнату, в надежде найти какой-нибудь выход
бурлившему в нем избытку восторга. Вдруг они просияли, остановившись на
фортепиано. "Что пользы в этой штуке, - сказал он себе, - если она стоит
без употребления?" Такое красивое фортепиано орехового дерева, купленное в
рассрочку у Мердока, за которое он выплачивал долг двадцать лет! Просто
срам, что оно стоит без употребления, когда человек платил деньги за
обучение дочери музыке.
наверное, выучила наизусть всю эту книгу. Отложи-ка ее! Сейчас у тебя
будет урок музыки, а учителем буду я. - Он загоготал, потом поправил сам
себя: - Нет, я не учитель, я певец. - Он величаво вытянул вперед руку. -
Мы исполним с тобой несколько хороших шотландских песен. Садись живо за
фортепиано и сыграй для начала "Во всех странах ветер дует".
отца: он вот уже много месяцев запрещал ей открывать фортепиано, и теперь
она, зная, что надо исполнить его приказание, все же не смела это сделать.
Но Броуди нетерпеливо закричал:
дует"! Мне уже давно не было так весело, как сегодня. Я хочу петь!
сказалось напряжение долгого вечера, и она была очень утомлена. Но она
была настолько запугана, отец внушал ей такой страх, что протестовать она
не посмела. И, подойдя к фортепиано, открыла его, отыскала среди нот Мэри
"Песни Шотландии", села и заиграла. Ее дрожащие пальчики старательно
наигрывали мелодию, которую требовал отец, а он со своего места у камина
горланил слова песни, размахивая трубкой:
я пою о моей Нэнси. Больше души!
ее Джен - от этого ее не убудет! Дальше, Несси! Играй второй куплет и
подпевай тоже. Да пой же, тебе говорят! Ну, готово? Раз, два, три!
и страхом, она присоединила свой дрожащий голосок к его реву. Они вместе
спели песню до конца.
Надеюсь, нас слышали на площади! Теперь давай другую - "Любовь моя -
красная роза". Хотя моя милая больше похожа на белую розу, правда? Ну,
что, нашла? Какая ты сегодня неповоротливая! А я бодр и свеж, могу петь
хоть до зари!
спеть ее, а потом ей пришлось играть "Берега и холмы", "О моя рябина" и
"Энни Лори". Наконец, когда ей уже сводило судорогой руки и голова так
кружилась, что она боялась, как бы не упасть со стула, она умоляюще
посмотрела на отца и воскликнула:
блаженство, в котором он пребывал.
того, как я столько потрудился для тебя и камин тебе затопил! Вот какова
твоя благодарность? Ладно, будешь играть если не по своей воле, так по
моей. Играть, пока я не прикажу тебе перестать, или я отстегаю тебя
ремнем! Играй опять первую песню!
слезы, начала: "Во всех странах ветер дует", а Броуди запел, грозно
взглядывая на ее покорно согнутую спину всякий раз, когда Несси от
волнения фальшивила.
его Нэнси стояла перед ним! Глаза ее блестели, белизну щек мороз окрасил
легким румянцем, волосы выбивались завитками из-под нарядной шляпки,
красивая меховая жакетка туго облегала чудесный бюст. С разинутым ртом и
повисшей в воздухе трубкой Броуди ошеломленно смотрел на нее, сразу
перестав петь и спрашивая себя, как это он не слыхал стука наружной двери.
Так он продолжал смотреть на нее, пока ничего не подозревавшая Несси,
словно аккомпанируя его безмолвному изумлению и восхищению, доигрывала