издевка.
и понимая всю справедливость ее слов, он молча поплелся за ней. Они
направились к улице Бьевр. У двери велосипедной мастерской Эмми как ни в
чем не бывало взглянула на Стефена.
когда ты ее закончишь.
элементарной деликатности. Ей даже не было жаль его. Он твердил себе, что
не желает ее больше видеть.
только центральная фигура получила отчетливое воплощение на холсте - всю
остальную композицию нужно было еще разработать. Погода испортилась, с
утра уныло накрапывал дождь, света было мало, убогую мансарду продувало
ветром насквозь, но никакие трудности не казались Стефену сейчас
непреодолимыми.
после полудня отправлялся в Зоологический сад и делал там зарисовки.
Затем, возвратясь в мастерскую, он переносил свои наброски на полотно, и в
каждом жалком, рабски приниженном создании, рождавшемся из-под его кисти,
была крупица его собственной горечи и унижения. К концу недели у него
иссякли деньги. Он обшарил все карманы в поисках какой-нибудь завалявшейся
монеты, чтобы, как всегда, купить себе булку, но не нашел ни единого су.
Однако и это его не остановило, и он продолжал писать весь день, словно
одержимый, охваченный яростью ко всему, что мешало его работе.
все же заставил себя снова взяться за кисть. Однако после полудня искра
здравого смысла пробилась сквозь туман, обволакивавший его мозг. Он понял,
что без еды долго не протянет, а главное, что ему никогда не удастся
закончить свою "Цирцею", если он не раздобудет средств к существованию. С
минуту он раздумывал, присев на край кровати, затем встал, подошел к углу,
где стояли холсты, написанные им в Нетье, и выбрал три наиболее ярких и
сочных пейзажа. Это были хорошие картины, они нравились ему, вселяли в
него веру в себя и в свой успех. В Париже, в этом храме мирового
искусства, городе художников, такие прекрасные картины несомненно найдут
покупателя. Он завернул холсты в оберточную бумагу, сунул их под мышку,
перешел на другую сторону Сены и зашагал по Елисейским полям, направляясь
к предместью Сент-Онорэ. Время полумер миновало - настало время
решительных действий. Он предложит свои работы самому известному антиквару
Франции.
модных ателье - Стефен остановился перед величественным и строгим зданием
с колоннами из белого камня. Собравшись с духом, он решительно направился
к позолоченному порталу в венецианском стиле к ступил на мраморные плиты
вестибюля, стены которого были обшиты панелями розового дерева, а окна и
двери завешаны красными бархатными портьерами. Из-за инкрустированного
столика эпохи Людовика XVI навстречу ему поднялся молодой человек во
фраке. За его спиной, между неплотно задвинутыми портьерами, виднелся
большой зал, украшенный огромными букетами лилий в фарфоровых вазах и
увешанный эффектно освещенными картинами, перед которыми прохаживались,
заглядывая в каталоги и негромко переговариваясь, хорошо одетые дамы и
господа.
разглядывавшего его с настороженной враждебностью, прикрытой
профессионально учтивой улыбкой.
Тесье.
присесть, я справлюсь.
исчез. И почти в ту же секунду отворилась боковая дверь и в вестибюль
вошли трое: дама, вдетая с большим шиком, вся в черном, вплоть до
кокетливой маленькой шляпки с пером (на затянутых в лайку руках, с которых
ниспадал каскад браслетов, она держала крошечного пуделя в бантах,
постриженного самым фантастическим образом); за дамой следовал пожилой
мужчина, безукоризненно одетый, во всем коричневом, от шляпы до ботинок,
со скучающей миной на исполненном чувства собственного достоинства лице;
третьим был Тесье Стефен узнал его с первого взгляда: темноволосый, гладко
выбритый, вкрадчивый, с выпяченной нижней губой и карими глазами,
полускрытыми тяжелыми веками. Торговец картинами что-то говорил -
негромко, но воодушевленно, сопровождая свои слова сдержанными жестами.
несколько лет.
находка. Но если вы не желаете, чтобы я оставил ее за вами, дайте мне
знать, вот и все. Говоря по чести, у меня есть другой покупатель.
пиджака, несколько произнесенных вполголоса слов, после чего прозвучало
уже отчетливо:
всякого подобострастия, но с должным уважением к только что проявленному
хорошему вкусу. Затем он проводил покупателей до дверей, и, когда, заложив
руки за спину, склонив голову, он в задумчивости направился обратно,
Стефен встал.
пять минут?
раздумий, а вернее всего - подсчетов, и в его полузакрытых глазах
промелькнули испуг и досада, словно при виде чего-то неприятного и
надоевшего. Казалось, он одним взглядом охватил стоявшую перед ним жалкую
фигуру - от промокших грязных ботинок до наспех завернутых в бумагу
холстов под мышкой.
Стефен. - Я прошу вас только взглянуть на мои работы. Неужели художник не
может попросить вас даже о таком одолжении?
Поздравляю вас. Известно ли вам, что каждую неделю меня донимают,
выслеживают, осаждают различные доморощенные гении, и все они уверены, что
я упаду в обморок от восторга, как только взгляну на их отвратительную
мазню. Однако ни у кого еще не хватило нахальства потревожить меня здесь,
в разгар моей осенней выставки, когда я занят по горло.
отлагательства.
взволнован, что говорил как помешанный. - Вы только что продали Милле за
довольно крупную сумму. Я случайно услышал, простите. Дайте мне
возможность показать вам свои работы, и вы увидите, что они не хуже тех,
барбизонских.
ввалившиеся глаза.
другой раз, пожалуйста.
начавший было с лихорадочной поспешностью развертывать свои холсты, застыл
на месте и с минуту стоял совершенно неподвижно, белый как мел. Затем лицо
его приняло какое-то странное выражение, и он направился к двери. Когда он
вышел на улицу, плохо завязанная бечевка развязалась, холсты выскользнули
у него из рук и скатились с мокрого тротуара в канаву.
показаться смешной. Когда он наклонился, чтобы подобрать холсты, голова у
него закружилась, все поплыло перед глазами. Но он упрямо, как одержимый,
продолжал твердить себе, что не сдастся. В Париже есть другие торговцы, не
такие наглые, как этот отвратительный Тесье. С ними, конечно, легче будет
договориться. Он медленно пересек мостовую и направился на улицу Боэти.
Сен-Северин все с теми же тремя холстами под мышкой. Он был так измучен,
что у него едва хватило сил взобраться по лестнице. На первой площадке он
присел на ступеньку, чтобы передохнуть. В эту минуту дверь одним пролетом
выше распахнулась, и на лестницу вышел мужчина лет тридцати, худой,
темноволосый, с желтоватым, словно восковым, лицом и глубоко посаженными
семитского типа глазами. Он был в рубашке без воротничка, в черном
потрепанном пальто и в сабо. Спускаясь с лестницы, он едва не наткнулся на
Стефена и поглядел на него с кривой усмешкой.
Пехов Алексей
Пехов Алексей
Русанов Владислав
Афанасьев Роман
Роллинс Джеймс
Афанасьев Роман