ему взбираться на склоны холмов, и они довольно быстро продвигались
вперед. Если только им удастся к ночи добраться до Малаги - о том, чтобы
еще раз заночевать в дороге, Стефен боялся даже подумать, - он сразу
отправится в консульство за помощью. В таком крупном порту, несомненно,
должен быть французский или английский консул. И он все шагал и шагал,
погоняя ослика, останавливаясь лишь на минуту, чтобы напоить Пейра,
который страдал от жажды. Передавая Пейра бутылку, Стефен чувствовал, что
тот горит, как в огне. Дорога опять испортилась и крутой спиралью полезла
вверх, к зубчатому хребту, добравшись до которого и преодолев крутой
зигзагообразный спуск они снова оказались перед почти отвесным склоном
горы, на который им предстояло взобраться. Однако для отдыха не оставалось
времени. В полдень Стефен соорудил из одеяла и палок нечто вроде балдахина
над тележкой. Пейра немного успокоился и притих. Он находился,
по-видимому, в полубессознательном состоянии. Вся его напускная бравада
слетела с него, он то и дело спрашивал, не видна ли Малага.
на чудо, на то, что вдруг, откуда ни возьмись, появится какой-нибудь
экипаж, - ну пусть хоть ветхая, полуразвалившаяся колымага, что угодно, -
лишь бы это помогло им скорее добраться до цели. Но вокруг не было ни
души.
среди этого безлюдья, протянулись по пыльной земле длинные тени, чувство
беспомощности, почти панического страха охватило Стефена. Эти пустынные
холмы, эта первозданная дичь и глушь уже сами по себе нагоняли тоску,
парализовали волю, заставляли сердце болезненно сжиматься. Стефен
совершенно выбился из сил, а его мужественный маленький ослик понуро брел,
раздувая, как мехи, потемневшие от пота бока, и находился, казалось, при
последнем издыхании. А до побережья все еще оставалось никак не меньше
двадцати километров.
домишек. Это было крошечное, чрезвычайно жалкое с виду горное селение -
всего штук тридцать пещер, выдолбленных в узкой расщелине между скал.
Несколько худосочных свиней с засохшей грязью на боках рылось в куче
отбросов рядом с полуразрушенным колодцем. Грязь, запустение, убожество и
нищета превосходили все, что можно себе вообразить. Ни одного
человеческого существа не было видно поблизости.
стены пещерного селения. Все жилища были расположены высоко над дорогой,
по откосам каньона. Мне нужна помощь, думал Стефен. Он оставил тележку у
колодца и начал взбираться по крутому склону. Тропинки не было,
каменистый, изрезанный трещинами и выбоинами склон горы осыпался под
ногами. Стефен несколько раз терял равновесие, но ему все же как-то
удалось удержаться и не упасть. Продвигаясь под конец уже на четвереньках,
он почти добрался до крайнего жилища, когда нога у него сорвалась и он
кубарем покатился вниз. Не успел он, весь в грязи, весь в ссадинах и
кровоподтеках, подняться на ноги, как у входа в одну из пещер появился
человек с ведерком в руке, вытряхнул из ведерка отбросы и крикнул Стефену,
чтобы тот убирался восвояси.
ослика и двинулся дальше. Прошло еще два часа. Какой путь проделали они за
это время, Стефен не имел представления. Быстро приближалась ночь, она
надвигалась с востока, раскинув свой черный плащ по небу. Стефен с ужасом
озирался вокруг, не зная, что предпринять. Вдруг вдали, у края каменистой
дороги, он увидел маленький белый домик с пристройкой. Собравшись с духом,
он решительно направился к домику.
вышла женщина. Склонив голову набок, она стояла и, казалось,
прислушивалась к его шагам. На вид ей было лет шестьдесят. Крупные,
тяжеловатые черты лица, очень смуглая кожа, полные, с синеватым отливом
губы и плоский нос делали ее похожей на негритянку. Ее грузную фигуру
облекало поношенное черное платье. Глаза у нее были выпуклые, темные,
странно тусклые, и, подойдя ближе, Стефен вздрогнул, увидав в центре
каждого зрачка желтоватое пятнышко трахомы. Но даже не столько это,
сколько выражение терпеливой покорности, застывшее на этом невидящем лице,
сразу убедило Стефена в том, что женщина - слепая.
едва ворочал языком. - Мы чужие в этой стране, направляемся в Малагу. Мой
друг болен. Умоляю вас, не откажите нам в ночлеге.
и Стефену бросились в глаза ее корявые, обломанные ногти. Казалось, она
прислушивается к движению воздуха, пытается каким-то странным, одной ей
известным способом определить, правду ли сказал незнакомый человек, более
того - понять, что за люди эти ночные посетители. Прошла минута, другая.
Затем, все так же молча, женщина повернулась, подошла к крытой травою
пристройке и распахнула дверь.
А для вашего ослика найдется место за домом.
бедствий они, наконец, обрели кров, Стефен онемел. Он был так взволнован,
что не смог произнести ни слова, даже не поблагодарил хозяйку за ее
радушие. Комнатка была бедная, но чистенькая, с глинобитным полом. Под
керосиновой лампой, подвешенной к потолку, стоял стол и деревянный
табурет. В углу на деревянном топчане лежал матрац.
топчана. После этого Стефен раздел его, смыл дорожную пыль с лица, надел
на него чистую рубашку. Марлевая повязка с ватой еще держалась на ноге, и
он не стал ее снимать. Затем он отвел ослика в хлев, напоил его и отдал
ему все сено, оставшееся в тележке. Выйдя из-за угла пристройки, он
столкнулся с хозяйкой. В руках у нее была глиняная миска с густой бобовой
похлебкой.
приятелю на пользу.
мы бы не стали вас беспокоить, если бы не крайняя нужда.
повернулась и, тяжело ступая, шаркая широкими ступнями, пошла прочь.
уговаривать его немного поесть, но после двух-трех ложек вынужден был
отступиться. Жером стал капризничать и с досадой отпихивать от себя ложку.
Осмотреть ногу он тоже не дал. Лампа горела тускло, и все же он жаловался,
что свет режет ему глаза. Вскоре он впал в полуобморочное состояние и все
твердил, чтобы его оставили в покое. "Что делать? - думал Стефен. - Мы
совершили такой долгий путь, нельзя же теперь складывать оружие! Но утром
он будет уже не в силах отправиться дальше, да и ослик еле держится на
ногах". И тут же Стефен вспомнил про похлебку доброй женщины: она не
должна пропасть даром. Усевшись за стол под мигающей лампой, он торопливо
принялся глотать густую похлебку, не сводя настороженного взгляда с
больного, который все время что-то бормотал в полусне. Это была славная
похлебка, но Стефен не мог ее оценить - он неотступно думал о том, как
помочь Пейра. Затем, взяв пустую миску, направился к дому. Женщина вышла
на его стук.
как у вас.
себя думать. Десять километров... Он был уверен, что сможет покрыть это
расстояние пешком за три часа. Если выйти на рассвете, к девяти утра можно
попасть в консульство.
Малагу. Я оставлю здесь моего приятеля, тележку и ослика. Не беспокойтесь
ни о чем, после полудня я вернусь. Вы не против?
казалось, что каким-то непостижимым образом она заглядывает к нему в душу
своими невидящими глазами.
Луиза... Луиза Мендес. И не бойтесь, что можете меня напугать. Я уже давно
забыла, что такое страх.
лампу, вокруг которой в теплом воздухе пилась стайка крупных мотыльков, и
прилег на глинобитный пол.
7
склону к Малаге, Стефен почувствовал, как робкий луч надежды начинает
пробиваться сквозь гнетущие мысли, омрачавшие его душу. Наконец-то он
добрался до Малаги! Этот город, раскинувшийся по берегу полукруглой бухты,
надежно защищенный длинным молом, мерцающий золотом и белизною на
темно-голубом фоне Средиземного моря, весь пронизанный утренним солнцем,