Арчибалд Кронин

Путь Шеннона

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1

Сырой зимний вечер 1919 года, пятое декабря - дата, знаменующая начало
большой перемены в моей жизни; на университетской башне пробило шесть
часов; легкий туман, поднимаясь с реки Элдон, окутывал здания кафедры
экспериментальной патологии, расположенные у подножья Феннер-хилла, и
заполнял нашу большую лабораторию, где еле уловимо пахло формалином и
царил полумрак, так как иного освещения, кроме настольных, затененных
зелеными абажурами ламп, не было.

Профессор Ашер еще сидел у себя в кабинете и разговаривал по телефону -
сквозь запертую дверь справа мой напряженный слух улавливал его
размеренную речь. Я взглянул исподтишка на двух других ассистентов,
которые вместе со мной работали у профессора.

У стола напротив меня стоял Спенс и в ожидании жены расставлял пробирки
с культурами бактерий. Каждую пятницу она непременно заезжала за ним и они
отправлялись обедать, а потом в театр. Его профиль, освещенный сбоку,
отбрасывал на стену уродливую, карикатурную тень.

В дальнем углу лаборатории Ломекс, бросив работу, лениво постукивал
сигаретой по ногтю большого пальца - сигнал к уходу, что он обычно
проделывал с самым беспечным и независимым видом. Вот он неторопливо
поднялся, окруженный медленно расплывающимся облачком дыма, и, подойдя к
фарфоровой раковине, над которой у него висело зеркальце, поправил
волнистые волосы.

- Пошли куда-нибудь вечером, Шеннон. Пообедаем вместе, а потом - в
кино.

Приглашение было заманчивым, но в этот вечер я, конечно, отказался.

- А что скажете вы, Спенс? - повернулся Ломекс к Спенсу.

- Боюсь, ничего не выйдет: я уже обещал Мьюриэл провести вечер с ней.

- Чертовски необщительный народ в этом городе, - горестно заметил
Ломекс.

Нейл Спенс, чуть ли не собираясь оправдываться, в нерешительности
потирал левой рукой подбородок, - он словно черпал уверенность в этом
жесте, который неизменно трогал меня, преисполняя еще большей симпатией и
сочувствием к нему.

- А почему вам не пойти с нами?

Ломекс, направившийся было к выходу, остановился:

- Мне бы не хотелось быть лишним и портить вам вечер.

- Вы и не будете лишним.

В эту минуту с улицы донесся звук клаксона и наш лаборант Смит,
появившись в дверях, доложил, что приехала миссис Спенс и ждет у подъезда.

- Не будем заставлять Мьюриэл ждать нас. - Спенс уже надел пальто и
любезно поджидал Ломекса у двери. - Я думаю, вам понравится пьеса: это
"Девушка с гор". Всего хорошего, Роберт.

- Всего хорошего.

Когда они ушли, я окинул взглядом этот сокрытый от всех таинственный
внутренний мир лаборатории - мир, который я так любил, - и в тревожном
ожидании, с учащенно бьющимся сердцем уставился на дверь, ведущую в
кабинет профессора.

Как раз в эту минуту она распахнулась и появился Хьюго Ашер. Его
приходы и уходы, да и вообще все движения были всегда чуточку
театральными, и это настолько гармонировало с его подтянутой фигурой,
серебряной гривой и коротко подстриженной эспаньолкой, что у меня
неизменно возникало неприятное ощущение, будто передо мной не крупный
ученый, а скорее актер, чересчур уж старательно играющий свою роль. Он
остановился у центрифуги Гофмана, неподалеку от моего стола. Хоть Ашер и
отлично владел собой, но по легкому подрагиванию мускулов лица я без труда
мог понять, что он не одобряет моих странностей - начиная с поношенной
морской формы, которую я упорно не снимал со времени воины, и кончая моим
отношением к работе, за которую он полтора месяца назад заставил меня
взяться и к которой я до сих пор относился без всякого энтузиазма.

Некоторое время мы оба молчали. Затем, точно его вдруг осенила
гениальная мысль - профессор часто прибегал к этому приему, чтобы не
казаться уж слишком черствым, - он отрезал:

- Нет, Шеннон... боюсь, ничего не выйдет.

Сердце у меня так и замерло, словно совсем перестало биться, и я
вспыхнул от разочарования и горькой обиды.

- Но я уверен, сэр, что если б вы прочли мою объяснительную записку...

- Я прочел ее, - прервал он меня и, как бы в подтверждение своих слов,
положил передо мной напечатанную на машинке докладную записку, которую я
днем вручил ему и которая сейчас казалась моему воспаленному взору
захватанной и жалкой, как всякая отвергнутая рукопись. - Мне очень жаль,
но я не могу согласиться с вашим предложением. Работа, которой вы заняты,
имеет весьма существенное значение. Немыслимо... я не могу позволить вам
прекратить ее.

Я опустил глаза; оскорбленная гордость мешала мне настаивать на моей
просьбе, да к тому же я знал, что профессор своих решений не меняет. Хоть
я и сидел потупившись, но все же почувствовал, что он смотрит на
предметные стекла, сложенные стопочкой на моем деревянном, изъеденном
кислотою столе.

- Вы уже закончили наши последние вычисления?

- Нет еще, - ответил я, не поднимая головы.

- Вы же знаете, я хочу, чтобы наш доклад был непременно готов к
весеннему конгрессу. А так как я несколько недель буду отсутствовать, вам
придется приналечь и возможно скорее закончить работу.

Видя, что я молчу, профессор насупился. Потом откашлялся. Я уж было
подумал, что вот сейчас мне будет прочитана лекция на тему о том, какое
благородное занятие - экспериментальные исследования, особенно в его
любимой области, по теории опсонинов - защитных антител в крови. Но он
лишь с минуту поиграл своей широкополой черной фетровой шляпой, а затем
небрежно надел ее на затылок.

- До свидания, Шеннон.

И, церемонно поклонившись на прощанье, как это принято за границей, он
вышел.

А я еще долго сидел, словно окаменев.

- Я собираюсь закрывать, сэр.

Тощий и, как всегда, мертвенно-бледный лаборант Смит краешком глаза
наблюдал за мной, - тот самый Герберт Смит, который шесть лет назад, когда
я впервые вошел в лабораторию зоологии, охладил своим пессимизмом мой
юношеский пыл; теперь он стал старшим лаборантом кафедры патологии, но это
повышение ничуть не изменило его, и он относился ко мне с мрачной
настороженностью, которую не только не рассеяли, а лишь усугубили мои
скромные успехи, в том числе диплом с отличием и золотая медаль Листера.

Я молча накрыл микроскоп, убрал предметные стекла, взял кепку и вышел.
На душе у меня было горько; я спустился с Феннер-хилла по темной аллее,
под стекавшей с деревьев капелью, вышел на шумный проспект Пардайк-роуд,
где под еле мерцавшими в тумане дуговыми фонарями звенели и грохотали по
булыжной мостовой трамваи, и свернул к неприглядному району Керкхед.
Здесь, отчаянно противопоставляя свою респектабельность вторжению
трактиров, кафе-мороженых и многоквартирных домов для рабочих близлежащих
доков, стояли прокопченные старинные особняки с облупленными карнизами,
покосившимися галереями и полуобвалившимися трубами и, казалось,
оплакивали свою былую славу под вечно дымным небом.

Дойдя до дома номер 52, где на стекле над дверью четко значилось
"Ротсей" [имя одного из герольдов короля Ричарда Львиное Сердце], а пониже
золочеными буквами - "Пансион", я поднялся по нескольким ступенькам и
вошел.

2

Моя комната находилась на самом верху, почти на чердаке; она была
совсем маленькая и не отличалась богатством обстановки: все ее убранство
составляли железная койка, белый деревянный умывальник да на стене в
черной рамке вышитое шерстью изречение из библии. Однако было у нее то
преимущество, что она примыкала к маленькой застекленной оранжерее со
стенами, выкрашенными зеленой краской, где, напоминая о лучшей поре этого
особняка, все еще стояли жардиньерки и скамьи. Хотя зимой здесь было
холодно, а летом - невыносимо душно, оранжерея эта служила мне своего рода
кабинетом.

За это пристанище и двухразовое питание я платил барышням Дири,
хозяйкам пансиона, скромную сумму в размере тридцати четырех шиллингов в
неделю, что, должен признаться, было пределом моих возможностей. Денег,
которые я унаследовал от дедушки, "чтобы пройти колледж", едва хватило для
этой цели, а жалованье ассистента и дополнительная работа - постановка
опытов по микробиологии для студентов третьего курса - давали мне сто
гиней в год - казалось бы, куча золотых монет, а на самом деле один мираж,
скрывавший то обстоятельство, что в Шотландии остерегаются баловать
будущих гениев. Таким образом, заплатишь в субботу за стол и кров, и в
кармане остается всего пять шиллингов, на которые надо было днем
завтракать в студенческой столовой, покупать себе одежду, обувь, книги,